Виктор Телегин - НаСССРи

Си Унь чиркнула зажигалкой.

До деревни Клюки девушка шла в сумерках, время от времени оглядываясь. Пока что ни огня, ни дыма над лесом заметно не было.

Си Унь сорвала и прикусила травинку.

Трещали цикады. Из-за горизонта, как детский мячик, выкатилась луна.

На отшибе, у водонапорной башни, притулился покосившийся дом, крытый новым железом. Перед домом огород – лук, картошка, помидоры. Крыжовниковые и смородиновые кусты.

Си Унь невольно улыбнулась: обустраивается.

Она прошла по тропинку к дому. Постучалась в обитую войлоком дверь.

Тишина.

Еще раз: тук-тук-тук.

– Кто? – мужской напряженный голос.

– Дэй Жикианг, открой. Это Си Унь.

Дверь распахнулась. Сильная рука ухватила девушку за ворот гимнастерки, втянула в пахнущую малиной темноту.

– Си Унь! Наконец-то. И, ради бога, называй меня Иваном: у стен есть уши.

– Хорошо, Иван.

Иван подошел к окну, плотно закрыл занавески. На минуту наступила полная темнота, затем под потолком вспыхнула лампочка. Си Унь огляделась. Хата, похожая на дом ее родителей, пока они не накопили на однокомнатную квартиру в Харбине… Печка, колченогий шкаф, стол. Пол из некрашеной доски. Грязные обои.

Желтое лицо Дэй Жикианга (Ивана) осунулось, в щелках глаз поселился страх. Одет в рубашку с закатанными рукавами, в шорты. Бос.

Си Унь вспомнила, как вместе с Дэй Жикиангом проходила обучение в Специальной Народной Дружине, как им досталась поощрительная путевка в Пекин и они ели мороженое на площади Тянь Ань Мэй, как трахались в одной из кабинок колеса обозрения в Парке Аттракционов.

– Как добралась? – кашлянув, спросил Иван.

Его скулы слегка порозовели, и Си Унь подумала: уж не вспомнил ли он ту кабинку?

– Превосходно.

– Хочешь есть?

Девушка поняла, что дико проголодалась.

– Да.

Иван кинулся к печке, загремел заслонкой.

– Ты садись, садись к столу, – бросил через плечо.

Си Унь опустилась на стул, вытянула ноги. Черт подери, как она устала.

Иван поставил перед ней котелок. Картошка в мундире. В голове девушки промелькнула картинка: ее мать ставит посреди стола миску с картошкой, отец потирает руки, радостно улыбается: «Картошечка», берет горячую картофелину и ест ее, не очищая.

– Вот соль и сало, – несколько смущенно сообщил Иван, положив перед девушкой кусок сала, нож и солонку. – Сейчас схожу за пореем.

– Отлично, – вполне искренне сказала Си Унь и набросилась на еду.

27 августа 2016 года

Ночью он забрался к ней в постель, принялся лизать сиськи, ковыряться в пизде, тереться об ее тело возбужденным членом.

– Иван, уйди, – жестко сказала Си Унь.

– Детка, ну чего ты?- прерывисто зашептал он, покусывая ей ухо. – Помнишь, как тогда, в Пекине, в кабинке аттракционов? Или в Общежитии СНД? Ну, помнишь? Я ждал тебя.

– Дэй Жикианг, уйди!

– Сука, – озлобленно бросил он, выбираясь из-под ватного одеяла.

Си Унь ухмыльнулась в темноте и отпустила рукоятку ножа, спрятанного под подушкой.

Убила бы она Ивана-Дэй Жикианга, если бы тот не отступился? Да, разумеется. Ей бы пришлось это сделать.

Ранним утром они вышли из дома. Иван надел пузырящиеся на коленях джинсы, застиранную футболку с изображением Вождя. В руках держал небольшую сумку. Си Унь осталась в форме ИА.

– Постой.

Иван вынул из кармана ключ, запер дверь.

– Пошли.

Они проследовали мимо росистых грядок к калитке, вышли на пыльную деревенскую дорогу. Си Унь с наслаждением вдохнула прохладного утреннего воздуха. Благодать! Почти, как дома.

Улица пустынна. Где-то закричал петух.

– Как тебе тут живется, Иван?

Дэй Жикианг неприязненно взглянул на Си Унь: обижен после ночного инцидента.

– Отлично живется.

И он не соврал. Жители деревни Клюки полюбили обрусевшего китаезу, всегда готового придти на помощь: ворочать сено, травить колорада, чистить колодец. А в особенности полюбила Ивана-Дэй Жикианга доярка Фрося за его неутомимость и фантазию в ебле. Впрочем, о Фросе говорить с Си Унь Иван не собирался.

Они вышли на «трассу» – грунтовую дорогу, скованную с обеих сторон сосновым бором. Перед желтой автобусной остановкой колыхался прогретый воздух. Си Унь вытерла лоб тыльной стороной ладони: день будет жарким.

– Садись – сказал Иван, поставив на скамейку сумку.

Си Унь послушалась.

Иван отошел к расписанию: деревянной табличке, прибитой ко вкопанному шесту.

– Ну, скоро? – капризным голосом окликнула Си Унь.

– Через пятнадцать минут должен быть, – неуверенно отозвался Иван.

Раздались шаркающие шаги, Си Унь повернула голову. К остановке подошел старик в толстом костюме и зимнем картузе. В одной руке – лыжная палка, переделанная в костыль, в другой – авоська.

– Ванек, здоров.

– Утро доброе, Ефимыч.

Ефимыч беззубо улыбнулся, глядя на Си Унь.

– А енто кто?

– Енто сестра моя, – подстраиваясь под манеру старика говорить, сообщил Иван. – Маруся. Сержант. Приезжала меня проведать.

– Серджант, – восхитился Ефимыч, опускаясь на лавку рядом с Си Унь. – Енто дело.

Он искоса смотрел на девушку и все улыбался.

– А ты, Ефимыч, куда лыжи навострил?

– Ииих, Ванек! Ды в больничку, куды ищщо. Болит, проклятая.

Он вытянул ногу, точно бахвалясь. Си Унь невольно улыбнулась.

– Серджант, енто дело, – повторил старик, легонько коснувшись руки девушки. – Когда Анперия наша воюя, когда Тредья Меровая грямит вовсю, пиндосы ебаные, да кеберпанки эти нападают, життя не дают.

– Мы победим, дедушка, – сказала Си Унь.

На глаза старика навернулись слезы: девушке стало не по себе.

– Уж победите, родненьки, уж победите, поджалуйста, – взмолился Ефимыч. – А то ж придут кеберпанки эти сраные, хлеба нашы сытные отнимут, да женщин да мужчин да старух да стариков да детей изнасилуют.

Си Унь бросила на старика быстрый оценивающий взгляд: ей показалось, что он… ерничает.

– Ефимыч, как Авдотья Макаровна?

– Иииих, Ванек! Болея.

«Где же автобус?», – тоскливо подумала Си Унь.

Старик принялся чертить что-то в пыли. Девушка присмотрелась и оторопела: Ефимыч чертил свастики, буквы SS и Wolfs. Почуяв внимание «серджанта» Ефимыч мигом стер чертежи здоровой ногой.

– Ванек, а ты слыхал-то?

– Что, Ефимыч?

– Поджар то, Сосновая Горка-то запылала.

– Да ну?

Си Унь вспомнила мясных мух, залитое бензином лицо солдата.

– Вот те и да ну. Глядишь, и деревня наша сгорит к ебани матери.

Старик вдруг откинулся назад, упершись в стенку будки, и расхохотался, показывая голые десны.

– А дыма не видно, – равнодушным тоном сказала Си Унь.

– Дык ветер-то в обратную сторону был, к Кириллограду вся гарь направилась. Каб в нашу сторону ветер, дык уж сгорела бы деревня к хуебене матери. Только косточки б осталися.

Тон, с которым старик говорил это, заставил Си Унь поежиться: казалось, Ефимыч жалеет, что ветер направился не в сторону деревни.

– Автобус, – сообщил Иван.

Раздолбанный ПАЗик подрулил к остановке. Шофер был чем-то похож на Ефимыча, только моложе.

– Где ты там ездишь, еб твою мать? Полчаса тут жаримся.

– Заткнись, дед.

Старик полез в автобус, остановился перед водителем, забренчал мелочью.

– Ну, до свиданья, – шепнул Иван, передавая Си Унь сумку.

– Да, прощай.

Девушка поцеловала Ивана в горячую щеку. Тот шмыгнул носом.

Си Унь взбежала по ступенькам.

– Докуда? – сумрачно осведомился водитель.

– До конечной, до Столыпина.

Она протянула водителю деньги за проезд и прошла в пахнущий луговыми травами салон.

Когда ПАЗик тронулся, она оглянулась и помахала Дэй Жикиангу. Тот кисло улыбнулся, кивнул и, развернувшись, пошел в сторону деревни.

27 августа 2016 года

Си Унь смотрела на проплывающие за окном автобуса овраги, березки, заросли малины, покосившиеся лачуги.

Проехали мимо кладбища, пестреющего венками из-за плотной стены соснового бора. Девушка вспомнила, как хоронила отца. На муниципальном кладбище Харбина кроме нее, были только нанятые за 28 юаней копатели: молодой и старый. Молодой копатель (это ее покоробило) пытался заигрывать с ней. Он улыбался, лопата за лопатой выбрасывая из могилы черную землю, улыбался, когда гроб был опущен и комья земли забарабанили по крышке. Си Унь вспомнила, как дико ей захотелось пихнуть копателя, чтоб он упал в могилу. Когда установили плиту (самую дешевую), Си Унь расплакалась. Старый могильщик сказал: «Все там будем», молодой попытался приобнять девушку, но та скинула с плеча его руку.

Вой заставил Си Унь вздрогнуть: на одно страшное мгновение ей показалось: это воет в могиле ее отец.

Из-за поворота показалась колонна пожарной техники. Впереди со включенным проблесковым маячком – полицейский джип. ПАЗик прижался к обочине.