Штрихи к портрету: В.И. Ленин – мыслитель, революционер, человек - Владлен Терентьевич Логинов
Конечно, было бы величайшим соблазном – нет, счастьем – из мысли Чернышевского: «действительно порядочный человек должен быть революционером» сделать обратный вывод, что каждый революционер – это обязательно человек глубоко порядочный, высоконравственный и т.д.
Но, как всегда, реальная жизнь сложнее… В XX веке дело революции стало делом десятков и сотен миллионов. В революционный процесс вовлекались не только разные классы и социальные слои, но и совершенно разные (с точки зрения их индивидуальной характеристики) люди – с различными побудительными мотивами и целями деятельности, с самыми разнообразными, сугубо личными чертами характера… И по эту сторону баррикад, к сожалению, тоже оказывались не только и не исключительно «действительно порядочные» личности. Тогда-то и появлялось знаменитое ленинское:
«С нами, а – не наш»[128].
Вот почему политическая, классовая позиция была для Ленина лишь отправной, а не конечной точкой отсчета при характеристике того или иного политического деятеля и человека. С нее начиналась оценка, а дальше… дальше вступали в силу уже столь привычные, знакомые нам критерии: «умный» – «глупый», «искренний» – «лицемер», наконец, просто «хороший» или «плохой» человек.
Вот несколько таких отрицательных характеристик.
«Честолюбив. И есть в нем что-то… нехорошее, от Лассаля…»[129]. Это – о Л. Троцком.
«…У меня возникли сомнения на его счет. Я опасаюсь, что в нем живет большая склонность к самокопанию, самолюбованию, что в нем что-то от литературного тщеславия»[130]. Это – о П. Леви.
«…Он личность подлая, совершенно без характера, поддающийся влияниям, постоянно меняющий позицию согласно тайным побуждениям…» [Л: 48, 325]. Это – о К. Каутском.
Характеристики, как видим, достаточно определенные и резкие, ибо за ними стояли годы внимательных наблюдений, опыт борьбы. Но в практике кратковременных повседневных общений Владимир Ильич был очень нетороплив и осторожен в оценках.
«Людей Владимир Ильич, – рассказывает Горький, – чувствовал, должно быть, очень хорошо. Как-то, входя в его кабинет, я застал там человека, который, пятясь к двери задом, раскланивался с Владимиром Ильичем…
– Знаете этого? – спросил он, показав пальцем на дверь…
– Могу сказать: невежественный и грубый человек.
– Гм-гм… Подхалим какой-то. И, вероятно, жулик. Впрочем, я его первый раз вижу, может быть, ошибаюсь.
Нет, Владимир Ильич не ошибся; через несколько месяцев человек этот вполне оправдал характеристику Ленина»[131].
Во время другой встречи разговор зашел об Алексинском, ставшем, как известно, ренегатом и антисоветчиком.
«Можете представить: с первой же встречи с ним, – рассказывал Владимир Ильич, – у меня явилось к нему чисто физическое отвращение. Непобедимое. Никогда, никто не вызывал у меня такого чувства. Приходилось вместе работать, всячески одергивал себя, неловко было, а – чувствую: не могу я терпеть этого выродка!»[132].
Среди отрицательных характеристик, которые Ленин давал некоторым людям, была, например, и такая: «бабник»… Владимир Ильич считал это признаком элементарной непорядочности, которая неизбежно должна была проявиться и в других сферах деятельности данного человека.
«Прекрасный, высокоодаренный юноша! говорил он об одном знакомом, – Боюсь, что, несмотря на все, из него ничего путного не выйдет. Он мечется и бросается из одной любовной истории в другую… Я не поручусь… за мужчин, которые бегают за всякой юбкой и дают себя опутать каждой молодой бабенке»[133].
Казалось бы, пустяк, мелочь… Мелочь, не способная заслонить главного – идейной, политической позиции… Но вот история одного из конфликтов Ленина с Плехановым, предельно искренне рассказанная самим Владимиром Ильичем.
В 1900 году он приехал в Швейцарию для переговоров с Плехановым.
«Никогда, никогда в моей жизни, – замечает Ленин, – я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением…»
И вдруг, в ходе переговоров, – резкий конфликт, ультиматум… почти разрыв.
Причины? Владимир Ильич отвечает: «Подозрительность, мнительность» Плеханова, «абсолютная нетерпимость, неспособность и нежелание вникать в чужие аргументы», стремление «всегда считать себя донельзя правым», а главное – «властвовать неограниченно».
«…Тут уж нечего сомневаться в том, что это человек нехороший, именно нехороший, что в нем сильны мотивы личного, мелкого самолюбия и тщеславия, что он – человек неискренний».
«Мою „влюбленность“ в Плеханова… как рукой сняло, – рассказывает далее Ленин, – и мне было обидно и горько до невероятной степени… Трудно описать с достаточной точностью наше состояние в этот вечер: такое это было сложное, тяжелое, мутное состояние духа! Это была настоящая драма, целый разрыв с тем, с чем носился, как с любимым детищем, долгие годы, с чем неразрывно связывал всю свою жизненную работу».
«Просто, как-то не верилось самому себе [точь-в-точь как не веришь самому себе, когда находишься под свежим впечатлением смерти близкого человека] – неужели это я, ярый поклонник Плеханова, говорю о нем теперь с такой злобой и иду, с сжатыми губами и с чертовским холодом на душе, говорить ему холодные и резкие вещи, объявлять ему почти что о „разрыве отношений“? Неужели это не дурной сон, а действительность?.. До такой степени тяжело было, что ей-богу временами мне казалось, что я расплачусь…».
В заключение Ленин делает чрезвычайно интересный вывод.
Да, «мы оба были до этого момента влюблены в Плеханова и, как любимому человеку, прощали ему все, закрывали глаза на все недостатки, уверяли себя всеми силами, что этих недостатков нет, что это – мелочи, что обращают внимание на эти мелочи только люди, недостаточно ценящие принципы. И вот, нам самим пришлось наглядно убедиться, что эти „мелочные“ недостатки способны отталкивать самых преданных друзей, что никакое убеждение в теоретической правоте неспособно заставить забыть его отталкивающие качества» [Л: 4, 343, 344, 345].
После Октября, с началом социалистического строительства, с этой же проблемой соотношения главного и «мелочей» в характеристике человека Владимиру Ильичу пришлось столкнуться в несколько ином аспекте. Ему не раз приходилось выступать против тех, кто словами о «преданности революции» и своей ортодоксальной «классовой позицией»
