Эрик Браун - Нью-Йоркские ночи
А потом, несмотря на данное Ким обещание, он отправится в город и побеседует с завсегдатаями бара “Пена” о Сисси Найджерии и Кэрри Виллье.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Холлидей просидел в баре “Пена” почти до утра, все время заводя с различными женщинами разговоры о Найд-жерии и ее любовнице. Ничего существенного он так и не узнал, просто выяснил, что Сисси строго разделяла общение с “сестрами” и свою профессиональную жизнь. Она лишь изредка и мимоходом упоминала о сотрудничестве с Кибер-Тек, что, в общем, естественно для человека, работающего на переднем крае новой технологии.
На сей раз Длиннолицая не стала учинять ему допрос, да и маленькая Мисси Стальная Клешня тоже не появлялась, а он надеялся расспросить ее о похищенной той ночью обойме. Вообще-то Холлидей не думал, что девчонка как-то связана с латиносом, но чего на свете не бывает.
Пораньше вечером он повел Ким в маленькое итальянское бистро недалеко от офиса, и они поболтали, угощаясь лазаньей и запивая ее бутылкой кьянти. Ее прежнее, настроение испарилось без следа. Ким выглядела вполне беззаботно, с энтузиазмом рассказывала ему о задуманной бизнес-экспансии: еще двух точках в соседнем квартале, – и Холлидей отлично понимал, что нет смысла возвращаться к ее истерике прошлой ночью. Он чувствовал облегчение, но одновременно и беспокойство оттого, что она даже не упомянула об этом инциденте, о своих слезах, не извинилась и вела себя так, словно не помнила о том, что между ними произошло.
Довольный, что их отношения снова выровнялись, Холлидей отвел Ким в мансарду и отправился в город.
Было почти четыре утра, когда он наконец вышел из “Пены” и медленно поехал к Вашингтон-сквер, сам не понимая, зачем это делает. Он свернул на площадь и припарковал “форд” под деревьями напротив Солано-Билдинг.
Соседнее здание перестроили в соответствии с новой модой: теперь его голографический фасад выглядел как мраморная вилла с колоннами времен рабовладельческого Юга. По сравнению с ним Солано-Билдинг со своими исчерканными граффити стенами казался темным, закопченным и почти зловещим. Холлидей прочитал одну из надписей: “Ви-рекс против виртуального империализма!” Интересно, что это значит?
На улицах было по-прежнему многолюдно. Народ валом валил из ресторанов и баров, группы студентов околачивались на перекрестках. Несколько стариков собрались на площади поиграть в шахматы на старых бетонных столах вокруг печки. Беженцы и бездомные кучами спали под деревьями.
Повинуясь непонятному импульсу, Холлидей вылез из машины и пошел через площадь к игрокам за шахматными столиками. Земля под ногами сверкала изморозью, а дыхание вылетало изо рта облачком пара, похожим на нарисованный пузырек в комиксах, куда надо вписать фразу.
Худенький чернокожий мужчина сидел, кутаясь в тяжелое зимнее пальто и обхватив обеими ладонями кофейную кружку.
– Эй, парень, в шахматы играешь? – хрипловатым голосом поинтересовался он.
– Не очень хорошо. Человек рассмеялся.
– Ну, я тоже не очень. Как насчет партии? На десять долларов…
Холлидей присел и вынул банкноту. Мужчина установил часы на пятиминутный матч, и вскоре Холлидей уже попал в неприятности: за четыре минуты ему поставили шах и мат. Он пожал сухонькую, морщинистую руку противника и спросил:
– Вы здесь все время? Негр усмехнулся:
– Черт подери, я практически живу здесь, сэр.
– Не видали в прошлую ночь моего приятеля? Кубинец, длинные черные волосы, вот здесь шрам?
Шахматист нахмурился и поглубже нырнул в свое пальто.
– Не помню такого, парень. И вообще стараюсь держаться от них подальше. Еще партию?
– В другой раз, о'кей?
Холлидей прикрыл глаза. Перед мысленным взором возникло видение: вот он играет в шахматы с сестрой – Элоизой, и, как всегда, проигрывает. В этот момент ему показалось, что кто-то вскрикнул, и Холлидея вдруг охватило давешнее чувство всепоглощающей тоски, высасывающая душу боль, которая, казалось, не имела ни причины, ни источника.
Он огляделся, почти готовый увидеть, потом встал и заспешил через окаймленную деревьями площадь, абсолютно уверенный, что заметит некое мимолетное движение, какую-то тень вдали. И вдруг резко остановился.
В пяти метрах от него, не более, стояла и смотрела сквозь ледяную ночь она, Элоиза.
Она была все такой же, какой он помнил ее все эти годы: очень тоненькой и бледной, как лилия. Хрупкая, большеглазая, она напоминала какую-то актрису былых времен, Фей Рей, что ли? В детстве он видел фильм “Кинг Конг”, и сходство героини с сестрой поразило его больше, чем страх перед чудовищем.
Она была одета в короткий белый халатик, и хотя Холлидей сознавал, что это только галлюцинация, но какой-то иррациональной частью своего мозга он ощущал беспокойство оттого, что она так неуместно одета этой морозной ночью.
– Элоиза?
Она улыбнулась. А потом, к его неописуемому удивлению, заговорила:
– Привет, Хол! Как дела?
– Я… – Она казалась такой реальной, что он огляделся вокруг, как будто надеясь убедиться, что другие рядом с ним тоже видят это дитя. Несколько беженцев действительно уставились на него, но другие прохожие спешили мимо, не желая встречаться взглядом с идиотом, который разговаривает сам с собой.
Он шагнул ей навстречу и остановился. Она выглядела такой реальной, такой настоящей! Светлые волосы изящными короткими локонами облегали голову…
Она поставила каблучок красной туфельки на носок другой и, казалось, внимательно их рассматривала, время от времени бросая на Холлидея быстрый взгляд огромных голубых глаз.
Он хотел броситься к ней, обнять, но понимал, что образ от этого сразу развеется.
– Почему ты здесь, Элоиза? Что ты делаешь?
– Но ты же знаешь! Ты сам меня позвал.
– Я? Я позвал? Как? Она хихикнула в кулачок.
– Откуда я знаю как, дурачок! Позвал, и все.
Он рассматривал ее во все глаза. Когда она умерла, он был вдвое старше ее – четырнадцать лет, – по мнению отца, почти мужчина. И очень близок со своими сестрами-близняшками. Они были еще слишком маленькими, чтобы возникало соперничество, и в то же время достаточно взрослыми, чтобы оценить его жизненный опыт.
– Что случилось, Элоиза? – шепотом спросил он.
– Ты имеешь в виду пожар? Что случилось на пожаре?
Холлидей кивнул. Пожар он помнил. Мысленным взором он видел пламя, взметнувшееся над родным домом вместе со всем, что было ему дорого, но он не мог вспомнить ни одного конкретного эпизода этого драматического дня. Он знал, что в них кроется ключ к воспоминаниям, которые сознание подавляло все эти годы.
– Я не могу тебе рассказать, дурачок, – пропела Элои-за. – Я не могу этого помнить, ведь так? – Она посмотрела на него с внезапной серьезностью. – Ты должен спросить папочку и Сью, спросишь?
Сказав это, она повернулась и пошла прочь. Он бросился следом, побежал. Но все было как во сне: он гнался за ней, но не догонял, двигался медленнее и медленнее… Он видел, как призрачное дитя несется с неестественной скоростью и наконец скрывается за толстым стволом дерева. Хол-лидей рванулся вперед, подбежал… и застыл в неподвижности. Она исчезла.
Он стоял посреди заледеневшей площади, в бессмысленной мольбе протягивая руки в пустоту и чувствуя на себе враждебные взгляды бездомных. Наконец он очнулся и пошел через площадь, отыскивая глазами машину. Забрался на водительское сиденье, включил обогреватель на полную мощность и, согреваясь, стал думать: неужели он сошел с ума? В виртуальной реальности что-то произошло с его головой. Что-то проникло туда и растревожило память, глубоко похороненную в подсознании. Потом задумался над тем, что посоветовал призрак, механическим движением завел мотор “форда” и заметил, что уже движется по городу с некоей целью, прибавляет скорость на мосту Квинсборо, въезжает на Лонг-Айленд, несется по шоссе № 495 через Квинс. Далеко к югу сияло облако света над аэропортом Джона Фицджеральда Кеннеди. Еще выше огни снижающихся самолетов составляли причудливый светящийся лабиринт. Целый час он ехал по этому шоссе и не встретил ни одного автомобиля. Холлидей прибавил скорость и откинулся на сиденье, слушая по радио негромкую классическую музыку.
Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз ехал этим путем, но когда они с отцом договаривались о встрече, Холлидей настоял на ресторане, чтобы только не появляться в доме. Естественно, дом уже был другим, после пожара его перестроили иначе, но в том же стиле. Холлидею никогда не нравилось жить в нем. Новый дом казался самозванцем, в нем не было очарования того, прежнего жилища. Новое дерево, оседая, скрипело и стонало, а он приписывал это прогулкам неуспокоившегося духа.
По шоссе № 97 он свернул к берегу, а через двадцать минут сбросил скорость, проезжая мимо Блю-Поинт и череду дорогих вилл, выходящих фасадами к морю. Его отец жил в трех километрах дальше по побережью, у заросшей травой дороги, которая упиралась в дюны у самого уреза воды. Последние мили Холлидей буквально полз, как будто его разум не желал осуществлять то, что наметило подсознание.
