Виталий Абоян - Заложники пустоты
– Здесь что-то искали и это что-то нашли, – заметил Микмак.
– И потом, я…
Хармс замялся.
– Свой?
Машинист прикусил нижнюю губу и ничего не сказал. Понятно, в подобных играх своих не бывает. Он, похоже, и сам не понимал, во что ввязался. Хотя, наверное, и не ввязывался – они же там, в корпорациях, существа подневольные, что рабы. Сказали, нужно идти, они и идут. А что потом – ведомо только верхолазам. Эти для простого человека всё равно, что боги: одинаково недосягаемы. Да и тем, и другим плевать на тебя.
Хармс не успел ответить. Катер, повинуясь командам машиниста, плавно сбавил ход и, шурша по мелкой гальке, зарылся носом в берег. Хармс тут же проворно спрыгнул в прибой – от Микмака не скрылась ловкость движений, достойная спецназовца – и начал тянуть катер.
– Помогай, чего смотришь! – отдуваясь, крикнул он.
Микмак встрепенулся и перепрыгнул через борт, едва не растянувшись на холодных камнях. Все-таки после утопления силы еще не восстановились. Когда он схватился за какой-то выступ на катере и потянул, казалось, что с тем же успехом можно пытаться сдвинуть с места скалу. Но у Хармса получалось довольно споро, и вскоре лодка крепко держалась на берегу.
– Что скажешь своим? – спросил Микмак.
Оба мужчины запыхались. Они стояли друг напротив друга, у их ног тихо плескался прибой, а по темной глади моря плясали блики взошедшей луны. «Прямо любовная идиллия, – подумал Микмак и усмехнулся. – Осталось поцеловаться на прощание».
– Не важно. Уже сказал, коль взял у них катер и уплыл.
– Да, действительно. Ну, – Микмак пожал плечами и протянул руку, – я пошел. Спасибо, Хармс.
Машинист схватил ладонь Микмака своей огромной лапищей и сжал так, что хрустнули кости.
– Бендер. Меня зовут Бендер, – решил представиться он.
– А я Микмак. Пока, Бендер. – Хармс кивнул. – И еще раз – спасибо.
Микмак повернулся и быстро зашагал к круто уходящему вверх каменистому берегу. Предстояло вскарабкаться наверх, а там уже будет видно, куда двигаться. Сказать по правде, Микмак не очень отчетливо представлял себе, где конкретно находится. Но это не беда – он довольно хорошо знал окрестности Марселя-нуво, так что дорогу найдет и в темноте.
Подъем выдался тяжелым. Микмак содрал пальцы в кровь, несколько раз поскальзывался на влажных не то от выпавшей росы, не то от долетающих сюда брызг скалах, но спустя двадцать минут добрался до самого верха.
Марсель-нуво, как и ожидалось, редкими огнями переливался километрах в пяти-семи к востоку. Со всех остальных сторон Микмака окружала непроглядно черная тьма. Раньше ночью здесь было немногим темнее, чем днем. Но то было раньше, еще до Катастрофы. Всего три года назад не было и блеклого светового пятна на месте Марселя-нуво – электричество власти Исламского Союза подтянули к новоявленному Анклаву не так давно. Когда поняли, что жителям Марселя-нуво есть, чем заплатить за предоставленные услуги.
В паре километров отсюда должна быть дорога в Экс-ан-Прованс. Этот городок, наполовину затопленный водами озера Этан-де-Берр, превратившегося теперь в морской залив, еле-еле сводил концы с концами. Но все же как-то существовал. Надо добраться сначала туда, а потом можно решить, что делать дальше. А решать придется, очень нужно что-то решить.
Из темноты, уходящей в бесконечность прямо перед Микмаком, послышался шорох. Скорее всего какие-то зверьки. Их теперь тут много развелось, искоренять некому. Радуйтесь, твари, пока люди не очухались, скоро ваше время подойдет к концу. Еще лет десять, и цивилизация вернется на круги своя.
По большому счету, человеческая цивилизация никогда и не сходила с рельсов, на которые встала однажды. Давно, несколько тысяч лет назад. Неоднократно локомотив прогресса, поначалу волочившийся не быстрее улитки, сходил с этих самых рельсов, застревал на крутых подъемах от недостатка мощности. Но всякий раз люди, оправившись от очередной катастрофы, ремонтировали поверженного монстра, делали его еще сильнее, еще быстрее и снова ставили на отремонтированные рельсы. Прогресс развивается по экспоненте – это давно известный факт. Так что с каждым разом на ремонт требуется все меньше времени.
Микмак вытер руки о еще влажные штаны и пошел в темноту…
Больше никто не шуршал. Наверное, ночной зверек испугался человека, почуяв запах. Или…
Додумать мысль Микмак не успел. Он не сразу сообразил, что произошло. Как-то он расслабился – не просто пропустил удар, но даже не заподозрил, что могут ударить.
Маленькие искорки звезд и свет неполной луны, льющийся из-за спины, начали медленно таять, а вместо них проступало тесное, заполненное сизым пороховым дымом пространство Староновой синагоги в Праге.
На какое-то время внутри синагоги воцарилась тишина. Абсолютная, Микмаку казалось, что он не слышит даже собственного дыхания. Или он непроизвольно старался не дышать, чтобы не выдать себя? В пыльной, прокоптившейся от порохового дыма темноте ничто не шевелилось. Все ждали.
А потом откуда-то справа раздалось странное ворчание. Микмак не понял, что это был за звук. Он лишь открыл глаза и повернулся в ту сторону.
Тьма оказалась не такой уж непроницаемой. Просто все это время Микмак, как оказалось, плотно сжимал веки. Будто это могло помочь – как в детстве: закрыл глаза, и тебя никто не увидит.
За мутной пеленой, подсвеченной пронзающими тьму лучами, что-то копошилось. Что-то пыльное, замотанное в непонятные тряпки. И именно оно издавало тот странный звук.
Ворчание медленно переросло в отрывистые слова, и Микмак понял, что на самом деле никакой тишины здесь нет. Это у него с ушами проблемы, оглох он. Временно, но оглох – во время сумасшедшей бойни, завершившейся всего несколько секунд назад, стреляли все, и каждый палил куда угодно в самой непосредственной близости от ушей Микмака.
В синагоге продолжали стрелять. Только теперь грохота не было, не пришедший в себя слух бойца с трудом улавливал частые всхлипы придушенных глушителем выстрелов. И, что самое отвратительное, судя по взлетающим то тут, то там фонтанчикам известковой крошки, выбиваемой из стен пулями, стреляли в него.
Микмак выставил перед собой автомат и нажал на спуск. Оружие изрыгнуло сноп огня, до ушей донеслась приглушенная барабанная дробь. В ответ несколько пуль вгрызлись в балку, на которой лежали ноги Микмака, одна зацепила подошву ботинка, но нога не пострадала.
Микмак несколько раз дернулся, попытавшись подняться или хотя бы просто изменить позу, но ничего не получилось: застрял он прочно. Похоже, тот, кто засел внутри синагоги, этого не понял, иначе его давно бы расстреляли в упор – сложно оказывать сопротивление будучи зажатым между рухнувшими с потолка балками и имея всего полтора метра простреливаемого пространства прямо перед собой.
И всё же справа что-то продолжало двигаться. Что-то бесформенное и темное ползло по шуршащим камням. От пуль ползущего закрывали колонны, однако рисковал он сильно – между колоннами случаются промежутки.
Микмак попытался подать сигнал этому человеку. Ведь ясно же, парень не в себе. Наверняка один из тех туристов, которых они пришли спасать, тряхнуло во время взрыва, не соображает теперь ничего. Жест Микмака не заметили, только автомат чуть не выронил.
Микмак постарался сконцентрироваться на бое. У него есть оружие, он жив и вполне боеспособен. Его прислали защитить мирных граждан.
Какой бой, какие граждане? Ты же противника даже не видел ни разу. Или, может, знаешь, сколько здесь засело «сепаратистов»?
Он попытался крикнуть человеку, продолжавшему ползти к нему. Именно попытался – горло перехватило, пыль и дым, наполнившие внутреннее пространство синагоги до отказа, забивали нос и рот, не позволяя даже сделать глубокий вдох. Но тот, как будто, услышал Микмака. Куча тряпья, копошащаяся на камнях, замерла на мгновение, а потом что-то поднялось оттуда – секунду спустя Микмак понял, что это была голова, – и на бойца внутренних войск уставились два непроницаемо черных, немигающих глаза. На голове этого человека было что-то намотано, не то полотенце, не то простыня, из-под балахона на лицо падали две длинные пряди волос. Его лицо украшала большая курчавая борода, сквозь покрывавший её слой пыли с трудом угадывался рыжий цвет.
Мужчина был еврей. Ортодокс. Скорее всего раввин этой злосчастной синагоги. Несколько секунд он пристально смотрел в глаза Микмаку, который пытался знаками показать ему, чтобы не высовывался и опустил голову, а потом подобрался и продолжил путь с прежним упорством.
Перед тем как всхлипы глушителей сменились перекрестным автоматным огнем, Микмак успел подумать, что не заметил в глазах раввина признаков безумия или дезориентации. Он делал то, что делал, совершенно осознанно. А в следующий момент времени на мысли не осталось – грохот и сыплющаяся прямо в лицо известковая крошка заставили Микмака зажмуриться и заорать, что есть мочи. Он бы не смог объяснить, зачем орет, скорее всего, от страха. Но руки знали свое дело – указательный палец правой исправно давил на спусковой крючок, пока левая мотала цевье автомата из стороны в сторону.
