АнтиБожественная комедия 8 - Гектор Шульц
- Средние века, заинька. Тут и думать нечего, - ответил я, подходя к молчащему Ахиллесу. – Дружище, нам в тот замок надо, да?
- Ага. Только это, поляк… скверные у меня предчувствия, - нехотя ответил грек, буравя замок настороженным взглядом. – Ты не видишь?
- Нет, а что я должен видеть? – я еще раз посмотрел на замок, но кроме привычного дымка и шевеления далеких людей у моста, ничего не заметил.
- Туман. Темный, густой, с алыми проблесками.
- Вечно все пиздой накрывается, - буркнул я. – Ладно. Будем держать ушки на макушке. Предлагаю дойти до того дома и попросить одежду. Сомневаюсь, что средневековая знать заценит принт с альбома группы «Vomitory». Еще и на костре сожгут, как пить дать.
- Тебе бы не помешало, лысый, - усмехнулась Астра. – Ты худеть начал, а жареное мясо должно сочиться жирком.
- Фу, блядь, - меня передернуло от отвращения, но злобные друзья лишь злобно расхохотались в ответ. – Пошли уже, пока мозг меня не доконал окончательно и не стал совать в голову картинки жареных хуев.
Подойдя к домику, я откашлялся и уверенно постучался в дверь. За дверью, почти моментально, послышались шаги и она отворилась с тихим скрипом, выпуская на солнечный свет испуганную старушку в потертом сарафане и запачканном фартуке. Я улыбнулся и открыл, было рот, чтобы поприветствовать её, как старушка охнула и, схватив меня за руку, буквально втащила в дом. Затем она повторила то же самое с Астрой и Ахиллесом, который даже не сопротивлялся.
Старушка покачала головой и, не отпуская моей руки, двинулась внутрь дома. Я удивленно рассматривал неказистое убранство и изредка замечал сидящих по углам домочадцев, которые не менее удивленно смотрели на незваных гостей. Помимо старушки, в доме был еще сухой старик с белыми глазами, двое детей, лет пятнадцати, и худенькая, рыжеволосая девушка, которая, увидев нас, охнула и быстро накинула на голову черный платок, под которым спрятала волосы.
- Дичь какая-то, - с сомнением пробормотал я, когда хозяйка дома оставила нас в одной из комнат, а сама умчалась занавешивать окна, пока весь дом снова не потонул в сумраке. – Я как-то ужастик похожий видел. Там еще все семейство людоедами оказалось и захуярили героев во славу Вельзевула.
- А тебе только пугать, блядь, - тихо ругнулась Астра, отвешивая мне подзатыльник. – Они не похожи на людоедов. Скорее на заебанных жизнью людей, которые от чего-то прячутся.
- Прячемся, госпожа, - рыжая подпрыгнула, когда позади раздался тихий, надтреснутый голос старушки. – Вся округа прячется. Покуда здесь они, мы прячемся. Златку вон прячем из-за волос её. Рыжих не шибко любят, госпожа. Вам тоже надо бы волосы спрятать.
- Так. Отставить панику, - велел я, поднимая руку. Старушка вздрогнула и опустила голову. – Что тут вообще происходит? От кого вы прячетесь и кто такие «они»?
- Черный Степан, - произнесла хозяйка и размашисто перекрестилась. – Лютый. Шибко лютый убивец.
- АХАХАХАХА! А у нас Степан коричневый. АХАХАХАХА!
- Ахиллесушка, - мило улыбнулся я. – Завали-ка ебальничек, пожалуйста. Не видишь, они тут на последнем издыхании сидят, а от твоего ебанутого смеха вообще раньше времени помрут. Дай, блядь, разобраться в ситуации.
- Ох, господин. А вы-то… - старушка не договорила. Лишь побледнела и схватилась за сердце. Я успел подхватить её и проводил к стулу, после чего дал в руки стакан с мутной водой.
- Чего вы так перепугались, бабусь? – услужливо спросил я.
- Вы-то… одно лицо просто, - вздохнула хозяйка и, отложив стакан в сторону, крикнула, не сомневаясь, что её услышат. – Златка, слышь? Поди сюда, милая. Да бумагу ту принеси, что черные носили.
- Да, бабушка, - откликнулся тонкий, женский голосок и через несколько минут в комнату зашла уже знакомая мне рыжая девушка, которая с испугом смотрела на нас. Она протянула старушке потрепанный пергамент, а та, в свою очередь, дала его мне.
- Ебушки-воробушки, - присвистнул я, разглядывая отвратное мужское лицо, обрамленное черными волосами. Художник явно очень старался передать весь ужас, который ему внушал обладатель портрета и ему это удалось. А еще, как и говорила старушка, мужчина, изображенный на пергаменте, был моей копией, только злобной и, несомненно, жестокой.
- А вот и очередной предок нашелся, - тихо хмыкнула Астра, заглядывая мне через плечо. – У тебя такая же морда, Збыня, когда ты бухлом надираешься.
- Или гадость делаешь. У, сука! – подначил Ахиллес и, повернувшись к старушке, уточнил. – Это Черный Степан?
- Да, господарь. Он самый. Не иначе, сам Диавол его выпустил на землю ужасы устраивать, - вздохнула хозяйка.
- Погодите, - перебил я. – А год сейчас какой? И где мы, бля, находимся? Хотя, с годом, скорее всего, все понятно. Тысяча шестисотые видать?
- Верно, господарь. Плонина. Тут мы живем уж очень давно. А крепость, тот замок бесовской, пристанище Черного Степана.
- Весело, заинька, - хмыкнул я, вертя в руках пергамент, где ясно указывалось, что за укрывательство ведьм положена смерть. – Свезло нам во времена охоты на ведьм попасть.
- Чего? – переспросила рыжая. – Уверен?
- Абсолютно. Польша, Черный Степан, бумага эта. Охота на ведьм в самом разгаре. Теперь понятно, почему Злата, внучка хозяйки, волосы под платком прячет и на улицу не выходит.
- И почему? Что такого в рыжих волосах.
- От Диавола оно, господарыня, - ответила старушка. – Так этот Степан и твердит, а люди его слушают.
- Как обычно, блядь. Найдется языкастый фанатик и понеслась. Давайте всех жечь без разбору, пятки кочергой подпаливать и в воду бросать. Всплыла – ведьма. Утонула – ну, хуйня случается, - ругнулся я. – И как теперь у такого предка душу-то попросить? Если она у него вообще есть. Не иначе, Черным Степаном кличут за то, что бездушный.
- Как есть правда, господарь.
- Но идти туда придется, - хмыкнул я. – Бабусь, а одежды у тебя нет какой?
- Найдется, господарь. Найдется.
- И заканчивай меня господарем называть.
- Да, господарь, - улыбнулась старушка и отправилась к выходу из комнаты. Мне оставалось только устало вздохнуть и показать язык покатывающейся со смеху Астре.
Хозяйка сдержала обещание и спустя полчаса завалила нас целой кучей разнообразной средневековой одежды, чистой, хоть и немного потрепанной временем и невзгодами. Рыжая критично осмотрела себя в отражении окна и поправила белый чепчик,
