Жанна Пояркова - Фрагментация памяти

Слово «сын» прозвучало незнакомо.

— Почти весь Тиа-сити подсел на ИС, — пожал плечами я. — Что можно им предложить взамен?

Некоторое время она молча ела суп, потом ответила:

— Знаешь, иногда я думаю, что жить в Тиа-сити действительно незачем. Когда я была молодой, то думала, что будущее в том, чтобы стать кем-то сверх человека, поэтому присоединилась к биоинженерам и ген-миксерам, участвовала в нескольких опытах. Но оказалось, что ничего такого в этом нет, — она показала мне руки. — Жизнь такая же дерьмовая. Потом мой сын подключился и нашел себе виртуальную девчонку, которая оказалась делирийцем-психологом. Он некоторое время думал, рвал и метал, а затем взял да и стер себе память, оставив воспоминания только до встречи. Как будто ничего и не произошло. Лузерский подход, как ты думаешь? И все люди, которые сидят в Среде, — они как мой сын. Стирают свою память, чтобы не знать, что трахаются с делирийцами.

Она встала и ушла, вернувшись с надувным матрасом и одеялом. В лавке стоял дух смазки, стали, электроники, меня это успокаивало. Я ожидал крадущихся шагов, чутко прислушиваясь к звукам и крепко сжимая пистолет, но никто так и не появился. Спустя где-то час я отрубился, а когда встал, торговка уже копалась в шкафах с обшивкой для старых роботов. Некоторое время я за ней понаблюдал, потом съел таблетку и вернулся к мокнущему в баке зомби.

Почти весь день прошел в попытках реанимировать живого мертвеца. Мне хотелось адаптировать более совершенный ИИ для управления неповоротливым телом зомби, но для этого нужно было измерить задержки, понизить чувствительность и забраться в такие дебри, что у меня пухла голова. Через некоторое время старый механизм начал делать первые движения, потом мы запустили автоматическую тестировку. Не знаю, чем занимался Гарри, но меня возвращаться к нему не тянуло. Проекты завоевания Среды были так далеко, что я даже не желал о них вспоминать.

Зомби получился смышленым. Выглядел он уродливо, но при этом носил в черепной коробке урезанный по возможностям мозг промышленного робота типа «А». На улицах города такой контраст между внешностью и функционалом мог пригодиться. Мы его слегка модифицировали, добавили программы анализа и саморазвития. Насколько он будет сообразителен, можно будет разобраться позже.

— Зачем тебе робот? Он бесполезен.

Я и сам не знал. Возможно, я ощущал себя таким же анахронизмом. Оставив хозяйку, я сверился с картой и свернул направо. Легко можно представить, в какой ярости окажется священник, но еще в тот момент, когда я лежал в ванне или когда выходил из отеля, я уже знал, что визит неизбежен. Зомби топал за мной, вызывая улюлюканье торговцев, ген-проститутки свистели, обещая обслужить на славу нас обоих, если мы зайдем.

— Я ищу один кабак. Называется «Greed». Там по четвергам собирается ретро-тусовка.

— Ничего не знаю, мужик, — пожала плечами девица, в выгодном ракурсе выпячивая грудь.

Кабак действительно не из лучших. Дом Хлама считался элитным местом, где люди вспоминали старые добрые времена, а «Greed» был местом сбора для местных отбросов. Далеко не всем поклонникам культуры былого я симпатизировал. Ненависть к Сети зачастую носила не столько прагматический и строящийся на тривиальных размышлениях, сколько религиозный характер. Множество небольших сект, еще не уничтоженных Корпорацией, называли себя приверженцами ретро-искусства, не пытающегося поработить человека, но на деле это были просто истерики, гопники или неизобретательные экстремисты. «Greed» принадлежал семейной паре Стетсов, больше всего прославившейся тем, что они превозносили групповой секс как путь к слиянию человечества, которое на последней ступени эволюции должно было превратиться в один организм. По-моему, Корпорация со своими борделями и продавцы экстази преуспели в подобной деятельности гораздо больше, но прокламации Стетсов привлекали разную гопоту из ближлежащих районов, которой не хватало денег на полноценное подключение. Мне казалось, что они должны быть достаточно тупы, чтобы не следовать высокоморальным воззрениям Кара на синтета, играющего настоящую музыку.

«Greed» гордился своим полулегальным положением, постоянно переезжал из одного сарая в другой, а потому не был отмечен на моей старой карте, хотя гордиться им было нечем. Стетсы считали себя революционерами, но их не уничтожили потому, что ничего противозаконного они не делали. Если не считать противозаконным дурной вкус.

Бар притулился между магазином терийцев и лавкой с электрическим оружием. «Greed» можно было легко опознать по нескольким заросшим парням в клетчатых рубашках и некрасивой толстухе, дующей в деревянную свирель. Я сильно выделялся на их фоне — черная кожа куртки, короткие волосы, агрессивные ботинки, футляр гитары, словно какая-то ракетная установка. Но самое главное — блеск разъемов у уха и дальше по периметру. Хроника проб и ошибок. Метка. Робот следовал за мной шаг в шаг, еле слышно жужжа.

В этот раз я не собирался позволить себя вышвырнуть. Наверное, это чувствовалось, поэтому они пропустили меня внутрь, где за деревянными столиками развалилось несколько бритых. Остальные посетители — женщины в платьях из хлопка и шерстяных вязаных кофтах, вертлявые юнцы и убирающие ударную установку музыканты — выглядели невзрачно, теряясь внутри бара. На первый взгляд все они были чистыми — никаких следов имплантов или подключений. Группу на пятачке сцены я знал. Далеко не такие талантливые, как «Джирз», парни с девицей на подпевках. Миролюбивая музыка легко могла быть фоном, она звучала слащаво, тогда так «Джирз» подчиняли себе, врываясь в самое нутро, чтобы перевернуть там все, переколотить стекла и зеркала.

— Не убирайте аппаратуру, — сказал я.

— Ты что за хрен? — черноволосый гитарист оперся на чехол с гитарой и уставился на зомби. — Старьевщик?

Дырки по периметру черепа горели. Я чувствовал их взгляды, но не думаю, что в такой дыре остались действительно опасные люди.

— Нет, — я достал гитару из чехла.

Черноволосый присвистнул.

— Что у синтета вроде тебя делает такая гитара? — девчонка откинула волосы назад и подошла поближе. — Это же Gibson! Черная. Прекрасная вещь.

— Не ваше дело, — я воткнул провод в усилитель.

Ударник расставил барабаны и прищурился, понимая без слов. Ему вряд ли стукнуло больше шестнадцати.

Пальцы извлекли из струн раздраженный звук. Я некоторое время привыкал к тому, как он исчезает в плотном воздухе. Струна за струной, уверенные вибратто, которые склеивали разные ощущения в одно — тревожное и сулящее одни неприятности. Подушечки впились в стальные волокна, а потом помчались по лестнице грифа. Их примочка оказалась гораздо лучше моей, и с каждым аккордом у меня сносило крышу. В электрогитаре скрывается столько ненормальной энергии, что трудно представить эту мощь принадлежащей одному человеку. Диссонансы жалили. Музыка впивалась в расплывшиеся пятна людских лиц. Левая рука металась вверх и вниз, правая дымилась, обдирая струны металлом медиатора.

Странно, но внутри с каждым движением воцарялось спокойствие. Как будто что-то отмирало и рассыпалось, как гнилое дерево. Ударник неистово колотил по хэту, поймав ритм, и я превратился в одержимого, — в одержимого звуком, гитарным воплем, вскриками, гудением примочки, покорностью грифа, но неприемлемо рассудочно. Я рвал пальцы до крови, провозглашая враждебную доктрину. Война — вот что было в каждом аккорде.

Когда я закончил, черноволосый даже не успел меня возненавидеть. Ударник опустил палочки и сорвал майку, предлагая сыграть еще. Я вспомнил о Стар и подумал, что она смогла бы оценить эту вещь, потом вырвал провод из разъема дисторшна и начал укладывать гитару в футляр.

— Кто ты такой? — черноволосый протянул руку. — Ты настоящий мастер, синтет. Чертовски технично.

— Еще давай! — бритые завелись. — Земля для землян!

— Я хочу поговорить со Стетсами.

Ремень лег на плечо, и я сжал его руку в своей, хотя у меня не было ни малейшего желания знакомиться с людьми, играющими такую дрянь, как они. Срабатывал внутренний фильтр. Не думал, что я столь разборчив.

— Как тебя зовут? — не отставал гитарист. — Стетсов не особенно интересует музыка, они будут только вечером.

Хотелось соврать что-нибудь подходящее, но обстановка серьезно действовала мне на нервы. Иногда просто не можешь заставить себя солгать, как ни стараешься.

— Меня зовут Грайнд.

Я зашагал к выходу и ушел из «Greed», закрыв за собой нечто большее, чем просто дверь занюханного кабака. Если для того, чтобы играть мою музыку, нужно уничтожить существующий порядок, теперь я был готов сделать это.

В Тиа-сити стояла чудовищная жара. Мутное око залива подернулось пленкой, туман висел повсюду, заполняя город испариной умирающего от лихорадки. Ветер сник, не в силах пробиться через горячие облака. Небо плавилось, стекая на шпили корпоративных зданий. Здания накалились, словно противни. Вены взбухали, тела превращались в тряпку. Мы с Гарри чувствовали себя пареными личинками, поэтому сидели в номере, ругая систему охлаждения отеля и играя в игры, где миры были более приспособлены для проживания людей.