Нарушители спокойствия (рассказы) - Харлан Эллисон
Размеренный шум дождя за окном позади него заставил Хуберта раздраженно пожевать губами. Даже если его работа состояла только в том, чтобы сверять прогнозы погоды, поступающие из отделов на верхних этажах, с сообщениями, принимаемыми девицами по телетайпу, он проработал в этом бюро достаточно долго, чтобы самому научиться прекрасно предсказывать погоду.
Даже если мистер Бейген был крупнейшей величиной в сфере оптовой торговли сельскохозяйственными продуктами, а Хуберт одним из самых незаметных звеньев в производственной цепочке, объединявшей много сотен людей, Бейген все же не имел права так орать на него.
Хуберта этот вопрос беспокоил добрых три минуты, пока он не заметил, что груда документов увеличилась — пришли очередные сообщения, полученные по телетайпу из Гловерсвилля, Лос-Анджелеса и Топахи. Он принялся лихорадочно наверстывать упущенное. Порой ему казалось, что это вряд ли когда-нибудь удастся.
* * *
Он возвращался домой под дождем, воротник был поднят, шляпа надвинута чуть ли не на уши, носки ботинок начали из-за воды терять свой блеск, а мысли Хуберта стали принимать консистенцию, очень напоминающую раздраженное небо над его головой.
Восемь лет, проведенных в фирме не дали ему ничего, за исключением вручаемых еженедельно шестидесяти восьми долларов пятидесяти пяти центов. Работа была рассчитана на идиота, и хотя Хуберт никогда не кончал колледжа, это занятие было значительно ниже его способностей.
В фирме Хуберт работал в отделе, который был одним из тех небольших служб, что оказывают помощь фермерам. — Долгосрочные прогнозы погоды для всех районов страны расхватывались каждую неделю тысячами подписчиков.
Раскаты грома прервали размышления Хуберта, заставив его в полной мере прочувствовать мерзость погоды. Дождь промочил его от верхушки шляпы до подметок ботинок, умудрился пробраться даже под поднятый воротник и теперь стекал по спине отвратительно холодными ручейками. Хуберт представил, как ждут его дома с газетой (та, что он купил на углу, совсем размокла), с домашними туфлями наготове, но он знал, что это лишь мечты, поскольку, никогда не был женат. И все лишь потому, как говорил он сам себе, что никак не может найти девушку, которая бы ему подходила. По сути дела, последнее любовное приключение, о котором он мог вспомнить, имело место пять лет назад, когда он две недели отдыхал на горнолыжном курорте Медвежья Гора. Она была телеграфисткой из «Вестерн Юнион», звали ее Алиса, и она обладала на удивление шелковистыми каштановыми волосами. Хуберт даже подумал тогда: «Возможно, это она». Но потом он вернулся в Нью-Йорк, а она в Трентон, штат Нью-Джерси, даже не попрощавшись хотя бы ради приличия, и Хуберт отчаялся когда-либо отыскать свою Единственную.
Он прошел по Пятьдесят Второй Восточной до Седьмой Авеню, волоча ноги, злясь на лужи, которые подворачивались на пути, причем так, что он не мог перейти через них, не промочив ноги. На Пятидесятой он сел в подземку и всю дорогу просидел, погруженный в размышления.
«Кем себя возомнил Бейген?» — Возмущался мысленно Хуберт. — «Я проработал в этой фирме восемь лет, три месяца и… ладно, не будем уточнять число дней. С делами справлялся не плохо. Нет, кем он себя считает, что так себя ведет, и не только со мной? Может я и незначительная величина, но будь я проклят» — Ему показалось, что последние слова были произнесены вслух, он смущенно огляделся и закончил тираду шепотом — «будь я проклят, если стану выносить подобное обращение. Уволюсь, вот что я сделаю! Посмотрим, как он тогда запрыгает. Кого он еще найдет на эту работу, чтобы делать ее так же тщательно, как я?»
Но даже произнося это, Хуберт видел объявление в «Геральд Трибьюн», которое мог бы повторить даже спросонья:
ТРЕБУЕТСЯ клерк, 18-20 лет, без опыта работы, в будущем до сорока долларов в неделю. Обращаться: Пятьдесят Вторая Восточная улица, 229, «Хэвлок, Бейген и Эльсессер».
Он так отчетливо мысленно видел это объявление по той причине, что сам откликнулся на него восемь лет, три месяца и сколько-то дней назад.
Отшибавший мысли грохот трамвая, пронесшегося над линией подземки, обрушился на Хуберта и, как время от времени случается с каждым, все его мысли суммировались, суммировались восемь лет, суммировалась вся его жизнь:
— Я — неудачник.
Он произнес это вслух громко и все вокруг повернули головы и посмотрели на него, но он не обратил на это внимания.
Он повторил сказанное мысленно, но еще более отчетливо, потому что это была правда, и он знал об этом: «Я — неудачник… Я никогда не побываю в Пуэрто-Рико, в Индии или даже в Треноне, штат Нью-Джерси», — подумал он. — «Самое отдаленное место, куда я уезжал из этого города — Медвежья Гора, да и то я там пробыл всего две недели. Я никогда никого по-настоящему не любил, кроме матери, но матушка уже тринадцать лет как скончалась. И никто никогда по-настоящему не любил меня».
Когда нить его размышлений прервалась, Хуберт осмотрелся затуманенными глазами и обнаружил, что проехал свою станцию. Он поднялся наверх, перешел на противоположную сторону и сел в трамвай, идущий к Сто Десятой Восточной.
В его комнатушке, заваленной книгами и периодическими изданиями до такой степени, что свободного места почти не оставалось, Хуберт скинул мокрую шляпу, пиджак, повесил их поближе к батарее и уселся на кровать, которая служила ему и диваном.
«Я бы хотел, чтобы со мной произошло что-нибудь поистине необыкновенное» — думал Хуберт. — «Я бы хотел, чтобы произошло что-нибудь настолько захватывающее, что все на улице оборачивались бы мне вслед и говорили: Смотрите, вон идет Хуберт Краузе! Вот это человек! И чтобы при этом все испытывали благоговейный трепет, чтобы поражались мне».
— Каждый человек хоть единожды в жизни удостаивается славы!
Он произнес
