Стивен Полански - Отчет Брэдбери
Может быть, Сонни. Поглядим. Я понятия не имею, какими наркотиками и в каком количестве его напичкали, прежде чем нашли, от каких препаратов он сейчас отвыкает. И сколько времени на это понадобится. Не говоря уже про успокоительные средства, которые мы ему дали. Я не знаю, что это за препараты и сколько он их принял. Мы предполагаем, что мужским клонам вводят наркотики, но точно этого не знаем. Я уверена, что у него брали кровь. Я никогда не употребляла наркотики, никогда не была знакома с теми, кто их принимает. Никогда не видела, как проходит ломка, разве что в фильмах. Может быть, это новые наркотики, экспериментальные, не доступные для нас. Наркотики, о которых мы никогда не слышали. Специально созданные для клонов. Таким образом, я не делаю ему ничего плохого. У меня болит спина. Я почти весь день сидела на стуле возле кровати. Смотрела на него, пока он спал. Смотрела на его лицо. Смотрела, как он вздрагивает и трясется, словно его бьет током. Держала его за руку, пока он позволял. Разговаривала с ним, когда он успокаивался. Когда его не рвало и он не чихал. Когда он не выл, как зверь. Я хотела быть рядом с ним, показать, что он не один, что я желаю ему помочь. Я рассказала ему, кто я. Где он находится. Рассказывала о своих детях и внуках. Рассказала о городе. О Рэе, все, что помнила. Конечно, я ему не сказала, кто он такой. Возможно ли, что он знает, кто такой Рэй? Может быть, мои слова успокаивали его, наполняли уверенностью? Может быть. Не могу сказать, сколько из моих слов он услышал или понял. Я вспомнила, как однажды ночью сидела около Рэя, всю ночь обнимала его, а он рыдал о какой-то девушке в Вирджинии, с которой расстался. Мы никогда о ней не слышали, ни Сара, ни я. Удивительно. Я не видела его несколько месяцев. Он не мог найти Сару, поэтому появился в моей комнате, ища утешения. Нервный. Я его успокоила. Он был такой несчастный, разве я могла поступить иначе? Я рассказала клону эту историю. Рассказала о муже. Продекламировала стихотворение, которое моя мать читала мне, а я — своим детям. Длинное стихотворение. «Джеймс, Джеймс, Моррисон, Моррисон». Я обрадовалась, что до сих пор его помню. В какой-то момент, ближе к вечеру, он открыл глаза и посмотрел на меня. В первый раз за все время я почувствовала, что он действительно на меня смотрит. Думаю, ему должно быть любопытно. Возможно, он был встревожен. Я не знаю, что он чувствовал. Наиболее заинтересованным он показался, когда я взяла в руки фотографию в рамке, стоявшую на ночном столике, — трое моих детей в купальных костюмах в Спирит-Лейк. На мгновение мне даже подумалось, что он потянется и возьмет ее у меня из рук. Он когда-нибудь раньше видел женщину? Мы думаем, что нет, но что мы знаем на самом деле? Ты — первая женщина, которую он видит? Бедный парень. Не отчаивайся, Сонни. Все еще впереди.
Суббота. 18 июля, 19:30.
Пока глаза еще не очень устали.
У него был припадок. Сегодня утром, незадолго до рассвета. Так случилось, что я была в его комнате. Только что сменила подгузник. Я села на стул возле кровати и стала ждать, чтобы он уснул. Ночь была спокойной, он просыпался всего два раза. Он испражняется уже не так часто. Стул становится более твердым. Я подумала, что это обнадеживающий признак. Я знаю про его стул больше, чем необходимо. И запах уже не настолько сногсшибательный, что милосердно по отношению ко мне. Я попыталась выйти как можно тише. Я уже была возле двери, и тут… Он резко поднял вверх руки. Словно хотел дотянуться до потолка. Его руки закостенели, локти свело, пальцы затрепетали. Голова свесилась набок. Ноги стали совсем твердыми и неподвижными. Спина выгнулась над кроватью. Все его тело свела судорога. Это выглядело так, словно он пытался левитировать. Он не издал ни звука. Был слышен только скрип кровати. Я подошла к нему. Его глаза были широко открыты, они закатились. В углах рта пузырилась слюна. Я поняла, что происходит. Я видела это раньше. У _____ было несколько припадков, когда ему было года три или три с половиной. После первого припадка ему поставили диагноз «эпилепсия», но сказали, что он ее перерастет. Так и случилось. У него было только три приступа, о которых мы знали. Три за год, а потом — ни одного. В общем, я знала, что надо делать. Вернее, чего не делать. Я не пыталась силком раскрыть ему рот или втиснуть что-то между зубов. Я не слишком волновалась о том, что он откусит себе язык. Не старалась ограничить его движения. Я думал о том, как переложить его с кровати на пол, но потом отбросила эту мысль. Я убрала все предметы, до которых он мог дотянуться, и стала следить, чтобы он себя не ранил. Приступ длился пятнадцать секунд. Когда все кончилось, он был обессилен и едва мог двигаться. Я повернула его на бок, как рекомендуют врачи. В течение следующих четырех часов он не пошевелился. Когда он проснулся, довольно поздно утром, я поняла, что ему очень больно. Судя по всему, помимо всего прочего, у него ужасно болела голова. Я попыталась дать ему аспирин, но не смогла заставить его принять лекарство. Должно быть, он полностью отошел от успокоительных средств, которые ему давали. Может быть, именно они в сочетании с бог весть каким количеством наркотиков и вызвали припадок. Не знаю. Молюсь, чтобы приступ оказался единственным.
Субботний вечер. Мне бы надо выйти, но как? Было бы неплохо иногда повеселиться. Твой муж умирает, друзья начинают относиться к тебе с опаской. Они тебя избегают. Надо бы сбегать в магазин за дезинфицирующими средствами. Но не сегодня. Я слишком устала. На улице тихо. Спокойствие после буйства. В городе многое пострадало, есть кое-какие разрушения. Деревья сломаны, вокруг валяется разбитая садовая мебель. Надо бы прибраться. У меня не было возможности выйти и проверить, что творится у меня в саду. Одна неделя до дня Долли. Господи. Какой кошмар. Нас заставляют играть идиотов. Я останусь дома. Надо понять, что он способен есть, иначе он уморит себя голодом. Сегодня он выпил виноградного сока. Я заставляю его пить. От потливости, рвоты и поноса у него должно быть обезвоживание.
Они только что звонили. Мужчина. Я не узнала его голос. Он хотел подтвердить, что клона заберут в среду, в восемь вечера. Они проверили личность оригинала. По татуировке. Вы были правы, сказал он. Он — ваш Рэй Брэдбери. Не мой Рэй Брэдбери, ответила я. Он сказал мне, как прочитать код. Номер на руке клона, который я не видела до сегодняшнего утра, 1123043468. Первые шесть цифр означают дату рождения оригинала клона, в данном случае это 23 ноября 2004 года. Последние четыре цифры, 3468, являются последними четырьмя цифрами номера социальной страховки оригинала. Все просто, если знать ключ. Они уверены, что Рэй еще жив, и я была рада это слышать, хотя они пока не нашли его адрес. Интересно, они с Сарой до сих пор живут в Нью-Гемпшире? Я не упомянула об этом. Не знаю, почему, но мне не хотелось давать им эту информацию, помогать таким образом. Интересно, сколько у них детей, как они живут? Потом он сказал — поскольку я знакома с оригиналом, они разработали новый план действий, в котором я должна буду принять участие. Они посветят меня во все в среду, когда приедут, чтобы забрать клона. Я сказала, что мне вряд ли захочется принимать в этом участие. Возможно, сказал он. Снисходительное ничтожество. Поговорим обо всем в среду, сказал он. Не о чем говорить, ответила я. Я рассердилась. Я до сих пор сержусь. Тот факт, что я знакома с оригиналом — главная причина, почему меня нельзя в это вовлекать. Я должна была сказать это. Посмотрим, проговорил он. И повесил трубку. Он даже не спросил, как у нас дела.
Я поднялась к нему рано утром, чтобы проверить, как он. Он спал. Когда я уходила, он лежал на боку, а теперь перекатился на спину. Он дышал ртом, похрапывая. На нем до сих пор оставалась рубашка, в которой его привезли. Она была грязная. Я сумела снять ее с клона, не разбудив его. Рубашка была пропитана потом и забрызгана рвотой. Я выкинула ее прямо в мусор. Надо почистить ему зубы. Я очень старалась не разбудить его, но очень трудно снять рубашку с того, кто не может помочь сделать это. Очень похоже на то, как я перестилала постель мужу, когда он умирал и уже не мог двигаться. Я увидела татуировку. Мы предполагали, что клонов каким-то образом метят для идентификации, но я была потрясена, увидев такую метку воочию. Цифры были больше и темнее, чем я думала.
Они были действительно вытатуированы. Они выглядели агрессивно, сразу бросались в глаза. Я села на стул около кровати и стала смотреть, как он спит, лежа на спине, без рубашки. Мне хотелось, чтобы его тело подышало. Я уже видела клона всего, от макушки до пяток, спереди и сзади. Я трогала его в самых интимных местах. Мы считали, что процесс клонирования может привести к физическим уродствам, что клоны могут быть косолапыми или с заячьей губой. Может, даже хуже. Но этот клон был совсем другим. Его тело было красивым. Безупречным. Все было так, как должно быть, все на своих местах. Он гораздо красивее, чем я помню Рэя, хотя мне ни разу не довелось видеть Рэя без одежды. Неужели я вижу его теперь? Таким, каким он был тогда? Неужели он был таким красивым? Я вспомнила, как встал его член, когда я его мыла, вспомнила эрегированный орган в моих руках. Я почувствовала тянущее, томительное ощущение внизу живота. Я прикоснулась к себе. Мне давным-давно не приходило в голову делать это. Ни после смерти моего мужа. Ни тогда, когда мы были вместе.
