Джефф Нун - Нимформация

— О чем вы говорите? Вы считаете, что эти убийства совершает АнноДомино?

— Да, я так думаю. Под прикрытием убийств из зависти. Что касается полиции, то она прикормлена организаторами лотереи и бездействует.

— Нет. Это может навредить репутации Мистера Миллиона. Зачем ему убивать игроков?

— Я полагаю, вы слышали о баловнях фортуны?

— О врожденных везунчиках? Конечно. Вы считаете, они действительно бывают?

— А как еще объяснить наличие игроков с тремя призовыми выигрышами? Что бы вы делали на месте Мистера Миллиона? Позволили бы этим вымогателям расхищать ваши деньги? Конечно, нет. АнноДомино устраняет везучих понтеров. Агенты компании убивают носителей удачи. Теперь вы понимаете безотлагательность проблемы? Лично я не могу оставаться в стороне, наблюдая, как гибнут невинные люди. Да и как бы я мог позволить такую несправедливость?

Поразмышляв над словами профессора, Дейзи решила не делать поспешных выводов. Прежде всего речь шла о чужом описании мира. В нем не было законов математики. Она не видела причин для участия в сомнительном проекте Хэкла. Не видела мотивов, которыми могла бы руководствоваться в будущем. Да, он собрал какую-то статистику, однако ее смысловое наполнение было недостаточным. К тому же Хэкл говорил об убийствах!

— Вы не убедили меня, профессор.

— Конечно, я понимаю. Но это только начало…

— Никто не знает истинную личность Мистера Миллиона. Его безопасность обеспечивается на правительственном уровне. Нам не взломать такую защиту.

— Взломать можно все что угодно. Что касается Мистера Миллиона, то я знаю, кто он такой.

— Вы знаете?

— Думаю, да.

— А мне расскажете?

Какое-то время Хэкл смотрел на Дейзи, словно изучал ее — словно решал запутанное уравнение. Затем он начал свою историю.

В детстве я был ужасным ребенком, с явной тягой ко всему плохому и с презрительным отвращением ко всему хорошему. В этом можно винить мое воспитание или место рождения. Или даже время рождения — 1941 год. Я и мои сверстники были зачаты войной. Впрочем, мне не нужны оправдания. Будучи ребенком, я всего добивался сам и, естественно, интересовался только своей персоной. Моим кредо был лозунг: «Пусть мир катится в задницу». Поверьте, я знал такие слова с четырехлетнего возраста. С моим появлением начальная школа стала зоной бедствия. Я не желал учиться и не давал заниматься другим. Учителей это мало тревожило. Они тоже барахтались в помойной яме Дройлсдена и считали школу питомником для идиотов. Богом проклятая свалка никому не нужных душ. Поймите, это ключ к объяснению того, что случилось позже. Никто бы даже пальцем не пошевелил, если бы вместо учебы мы однажды поубивали друг друга. Могу честно сказать, что когда в семилетнем возрасте я отправился в младшую школу, мое знание мира ограничивалось кончиком носа. Я с трудом писал свое имя и не верил, что когда-нибудь научусь сложению простейших чисел. Забавно, но в классе я не считался самым худшим учеником, хотя и находился в списке неуспевающих.

Младшая школа ничего не изменила. Учителя заботились о нас еще меньше, чем в начальной школе. Я подозреваю, что они видели в детях потенциальных бродяг и поэтому не давали им даже унции знаний. Мой первый год обучения запомнился мне только радостью от наступления летних каникул. Я не хотел возвращаться в школу, считая дальнейшую учебу абсолютно бессмысленной. Однако угрозы отца и порка ремнем заставили меня вернуться в класс. Он теперь назывался 2 «С», и в первый же день директор школы сообщил нам о том, что у нас будет новая учительница. Он сказал, что она займется нашим воспитанием. Мы решили превратить ее жизнь в невыносимый ад. Именно по этой причине от нас и ушла наша прежняя учительница. Директор познакомил нас с мисс Сейер. Она показалась нам слишком молодой. Я думаю, в ту пору ей было не больше двадцати. Никто не знал, откуда она приехала и по какой причине устроилась работать в школе. Вполне возможно, это было ее наказанием за какое-то преступление. Директор оставил нас с ней и ушел.

Мисс Сейер осмотрела класс и улыбнулась. Некоторые девочки начали хихикать. Она даже не сказала нам «привет» и не сделала перекличку по именам и фамилиям. Я никогда не забуду ее первые слова:

— Кто может сказать мне, сколько детей в этой комнате?

Она смутила нас настолько, что некоторые ребята привстали с мест и попытались посчитать количество учащихся. Я оказался одним из них, но самым большим числом у меня было тринадцать.

— Кто может ответить?

Все промолчали.

— Хорошо, тогда я сама скажу результат. В этой комнате двадцать восемь детей. А кто-нибудь из вас играл в домино?

Конечно, мы играли. Многие ребята подняли руки.

— Отлично. Потому что я принесла с собой коробку домино.

Конечно, она заинтриговала нас. Мы ожидали каких-то забав. Мы привыкли к настольным играм, потому что в начальной школе они входили в программу обучения. Мисс Сейер начала доставать домино из коробки. Она опускала костяшки на стол — точками вниз — и считала вслух: «Один… два… три… четыре… пять… шесть…» И так далее до последней двадцать восьмой косточки.

— Разве не здорово? Если кто-то спросит вас о количестве школьников в вашем классе, вы можете сказать, что их столько же, сколько костяшек в домино. Вот они будут удивляться, верно? Возможно, эти люди даже не знают, сколько косточек в домино. А вы, не говоря самого ответа, дадите им подсказку.

К тому времени мы смотрели на нее, разинув рты. Однако следующий поступок учительницы удивил нас еще больше. Она разложила на столе двадцать восемь костяшек и размешала их, чтобы мы не знали, где какая кость. Затем она попросила каждого из нас подойти к столу и выбрать наугад ту костяшку, которая нам понравится.

— Но делайте это тщательно, — предупредила она, — потому что вы выбираете свое число. И оно будет вашим до тех пор, пока вы не покинете меня. Ну, кто начнет игру?

После небольшой паузы одна из девочек вышла вперед. Насколько я помню, это была Сьюзен Прентис. Она выбрала домино, и мисс Сейер попросила ее объявить свои числа классу.

— Пять-пусто, — сказала Сьюзен.

— Хорошо, — ответила учительница, — но с этого момента мы будем называть пустышку по-другому. Мы будем назвать ее зеро!

— Пять-зеро, — повторила Сьюзен.

Затем к столу подбежала группа нетерпеливых ребят. Они хватали домино и называли числа вслух. Четыре-один. Шесть-два. Три-один. Четыре-три. Два-два. Здесь мисс Сейер остановила нас и сказала, что костяшки с дублями имеют особое значение. Она дала парню, который выбрал кость два-два, большую плитку шоколада. Ух! После этого всем нам захотелось найти остальные дубли.

Когда несколько ребят выбрали косточки домино, мисс Сейер снова остановила игру. Она указала на подошедшего к ней мальчика и спросила у класса:

— Кто может сказать, какое домино он хочет выбрать? — Все притихли. Откуда нам это было знать? Но кто-то выкрикнул предположение: «Шесть-шесть!» Кричал Пол Мэлторп. Помните, я говорил, что в классе были дети, учившиеся хуже меня. Я как раз и имел в виду Пола Мэлторпа. Можно сказать, что он впервые ответил на вопрос учительницы. В ту пору мы с ним дружили и одновременно враждовали — такое возможно только в детском возрасте. Пол превосходил меня по силе и пользовался популярностью у других детей — особенно у Сьюзен Прентис, о которой я упоминал. Она считалась красавицей класса. А я был гордым и независимым мальчиком. В любом случае, мисс Сейер спросила, какие шансы имел наш одноклассник на выбор костяшки шесть-шесть. Никто из нас не понимал, о чем она говорила.

— Ладно, сколько костяшек домино в этом наборе?

— Двадцать восемь, мисс, — крикнул кто-то.

— Хорошо. Так сколько шансов на выбор одной костяшки?

Какое-то время стояла тишина, а затем тихий голос из задних рядов прошептал:

— Двадцать восемь, мисс.

— Отлично. Мы назовем это двадцать восемь к одному, и запишем так…

Она написала на доске пропорцию.

— Мой отец говорит так о лошадях на ипподроме, — сказал Пол. — Знаете, мисс, двадцать восемь к одному — это рейтинг аутсайдера.

В классе послышался смех — как обычно при репликах Пола. Но меня поразил его энтузиазм. Он называл учительницу «мисс», говорил с ней открыто и громко. Такого прежде не случалось! Конечно, мисс Сейер вела себя выше всех похвал. Она воспользовалась шуткой Пола и спросила его, какими шансами на выбор кости дубль-шесть обладал стоявший у стола мальчишка.

— Двадцать восемь к одному, — с самодовольной гордостью ответил Пол.

— Кто может сказать, почему этот ответ неправильный?

Какое-то время все молчали. Но затем одна девочка робко ответила:

— Потому что там осталось меньше двадцати восьми косточек.

— Верно! Ребята, взявшие домино! Поднимите свои косточки вверх. Сколько рук поднято?