Михаэль Драу - Генму
— Мы все давно забыли, что такое свобода, — генерал отступил на шаг. — Прощайте, господин Миккейн. И прошу прощения за те мои слова, что могли ненароком оскорбить вас.
Он чётко склонил голову и прошагал к выходу. Господин Миккейн поспешил следом, чтобы проводить гостя согласно этикету. Но генерал уже покинул квартиру и прикрыл за собой дверь.
Мона смотрела на мужа перепуганными глазами, робко притаившись за расписной деревянной ширмой. Господин Миккейн ободряюще улыбнулся ей и сказал:
— Всё в порядке, дорогая.
С этими словами он вернулся к Найту, который всё так же сидел на полу перед огромным плоским экраном, на котором, слегка вздрагивая от помех, возникших при перегонке старинного формата в современный, танцевали крошечные человеческие фигурки — вроде бы женские — в белых одеждах и диковинных юбках.
— Собственно, это и есть классика, — сказал господин Миккейн, привалившись плечом к дверному косяку, — а вовсе не та музыка, что сохранилась с XXII–XXIII веков.
— Сейчас так не танцуют, — Найт задумчиво следил за тонкими ножками, опиравшимися на самые кончики носочков.
— Тебе нравится?
— Мне больше всего вот это понравилось, — Найт быстро провёл ладонью над чувствительной панелью в углу экрана. Всплыло меню. Спустя несколько манипуляций запустился проигрыватель аудиофайлов. Разумеется, старая запись не могла сравниться по чистоте и качеству звука, по сбалансированности частот и глубине басов с современными сетами самого захудалого диджея из самого затрапезного клуба. Но необыкновенная динамика, стремительность, взрывная, нервная мелодия, которая налетала, словно ледяной ветер, и стихала — всё это поразило Найта до глубины души.
— Зима, — задумчиво произнёс господин Миккейн.
— М? — повернулся к нему Найт.
— Антонио Вивальди, «Времена года. Зима».
— Да. Зима, — проговорил Найт, снова повернувшись к чёрному экрану, на котором мерцал список воспроизведения. Древние музыканты имели большую власть над звуком, чем современные. Тогда, много веков назад, люди умели облекать в музыку движения души, дыхание природы, свои мысли, страхи и мечты.
— Найт, — господин Миккейн присел на корточки перед Найтом и взял его за руку. — Нам нужно договориться кое о чём.
Альбинос смотрел на него во все глаза, приготовившись ловить каждое слово, от напряжения лёгкое косоглазие даже стало чуть заметнее, и учитель увидел в его взгляде притаившийся страх. Никому не нужный, брошенный ребёнок, который наконец-то нашёл пристанище. И пусть этот «ребёнок» уже сейчас почти одного роста со своим учителем, а постоянные тренировки и инъекции, моделирующие мышечную массу, превратили тщедушного болезненного подростка в стройного, мускулистого юношу, который может вызывать скорее восхищение, чем жалость, всё же господину Миккейну стало жаль Найта, но он нашёл в себе силы сказать:
— Давай ты будешь приходить ко мне не каждый день, а строго по субботам?
— Ох, конечно же, я и так злоупотребляю вашим гостеприимством! — Найт вскочил было на ноги, собравшись немедленно распрощаться, но учитель жестом остановил его:
— Я не гоню тебя, если хочешь, заночуй сегодня в комнате моего сына, как обычно. Это просто на будущее.
— Благодарю вас, господин учитель, — широко улыбнулся мальчик.
Господин Миккейн кивнул и встал. Потом постоял рядом с учеником, пока тот, не отрываясь, смотрел на танец маленьких лебедей. И незаметно вышел.
Глава 13
— О! Кто почтил нас, смертных, своим присутствием! — широко развёл руки в стороны Делейт, когда Найт переступил порог спальни пятого блока. Сердце альбиноса вздрогнуло и затрепетало: он решил, что Дэл раскрыл объятия. Но это была просто шутка, ёрничанье.
— Нагулялся, ваше высочество? — продолжал Делейт, плюхнувшись на кровать и заложив руки за голову. — Да только ты так долго в общаге не появлялся, что не в курсе последних событий. Пятый блок поредел немного после лета, и теперь нас наконец-то распределили по возрасту. В этой спальне одна мелюзга. А тебе в соседнюю. Ты у нас теперь большой. Четверокурсник!
Найт продолжал мяться на пороге, теребя лямки казённого матерчатого рюкзачка. Теперь он заметил, что в помещении и правда не было никого старше двенадцати лет. Попалось даже несколько совершенно незнакомых лиц — первокурсники этого года.
В образовавшуюся паузу к Найту подскочил Биффант Худжин, только что вышедший из душа, крепко обнял его и радостно воскликнул:
— Ура! Ты вернулся!
— Ненадолго, — к Найту приблизился Тод. — Ну, чего встал-то? Тебе в соседнюю спальню.
Найт посмотрел поверх его головы на Делейта, но тот таращился в потолок, как будто ничего интереснее в жизни не видел. Найт удручённо вздохнул, потрепал Биффанта по голове, отвернулся и ушёл.
В соседней спальне, в шестом блоке, Найту оказался знаком только Ка, поприветствовавший его лёгким кивком и нейтральной улыбкой. Близнецы Чейз и Долори остались в пятом блоке.
Найт поздоровался со всеми присутствующими, затем спокойно прошагал к одной из свободных коек и стал складывать в тумбочку своё немудрящее имущество. Он вёл себя не в пример увереннее, чем при поступлении в Академию. Казалось, это случилось сто лет назад.
— Ты, кстати, в госпиталь заходил? — спросил Ка, отложив книгу.
— Нет, а зачем? Со мной всё в порядке.
— А, ну да. Ты не в курсе, прогульщик. С будущей недели вшивки начинаются. Надо пройти обследование. Или ты забыл, что учишься на Боевом?
Найт сглотнул. Ему показалось, что его жизнь приближается к крутому повороту. После этого поворота ничего не будет как прежде.
— Спасибо за напоминание, я обязательно схожу.
Вдохнув, Найт взял кабель и отправился в мнемотеку. Ему хотелось немного привести мысли в порядок. В этом ему помогало трёхмерное моделирование, которому он успел научиться во время незапланированных «каникул» в доме господина Миккейна.
* * *Стандартные вшивки производятся за счёт государства, и курсант не имеет права выбора, для всех «первый набор» един. Это уберегало излишне горячных юношей от операций, которые их организм, пока ещё слабо приспособленный, мог попросту не вынести. Самыми первыми вшивались нейроблокираторы, помогавшие лучше переносить боль от будущих имплантатов и перегрузок, затем наступал черёд оптимизаторов памяти, чувств и скорости мыслительных процессов, постепенно вшивались более и более объёмные мнемокарты, а также мнемопорты, обеспечивающие наиболее эффективное управление компьютером и оперирование полученной информацией.
В среднем к пятому-шестому курсам мальчики получали также несколько стандартных имплантатов боевой группы, что превращало их уже на 70 % в машины и давало право называться киборгами. Но чёрную полоску на нижней губе — спрессованный штрих-код — ставили уже при самой первой, собственно «киборгской» операции.
Найт стоял перед зеркалом в светлой, просторной палате, в которой кроме него дожидались своей очереди ещё несколько мальчишек-тринадцатилеток, и задумчиво рисовал себе «знак киборга» где-то раздобытым маркером. Казалось, от этой простой линии меняется всё лицо. Полоска. Всего лишь полоска! Её вид гипнотизировал. В зеркале как будто кто-то другой.
Остальные будущие киборги вели себя более возбуждённо. Они наперебой хвалились своими вшивками тяжёлой группы, которых не было ещё и в помине. Каждый представлял, как круто он «вошьётся», и как мало в нём останется от человека, и как все будут тыкать пальцем в его сторону и восхищённо вздыхать (а то ещё и дрожать при этом): «Смотрите, это же киборг!»
В одной палате находились как четверокурсники, так и третьекурсники. Согласно правилам и установленным стандартам, вшивки производились в зависимости от возраста, а не от курса. Всем мальчикам исполнилось полных тринадцать лет. А тринадцать подчас исполнялось третьекурсникам в самом начале учебного года (при переводе на каждый последующий курс учитывалось, сколько полных лет исполнилось мальчику на начало учебного года). Если бы Найт поступил в Академию в десять, то его точно так же «вшивали» бы на третьем. Но третий он «перепрыгнул». Тринадцать ему было фактически на втором. Если бы не его адаптация, то Найт стал бы первым «вшитым» второкурсником за всю историю Академии Броксы.
Впрочем, и без этого уникальности Найту хватало. В палате многие были о нём наслышаны, хотя знакомых лиц мальчик не увидел. Некоторые называли его «достопримечательностью» — не так давно бытовавшей кличкой. Найту чудилось, что он может физически ощутить любопытные взгляды.
Через равный промежуток времени молодой медбрат (Найт узнал его, именно этот человек ставил ему капельницу зимой, спасая от анафилактического шока) заходил в палату, вызывал очередного мальчика и уходил с ним. Что-то было пугающее в этом, хотя оставшиеся прекрасно понимали: сокурсников после операции переводят в другую палату. Никто не мог припомнить, были ли в ближайшее время случаи неудачных операций по вживлению блокираторов. Всем хотелось верить, что таких случаев не было и не будет.
