Александр Тюрин - Генерал Зима
– Не суетись, – послышался в наушниках голос Любы. – Иначе ты превратишься в теннисный шарик.
Какое-то время мне казалось, что дверной проем также тесен для меня, как игольное ушко для верблюда, но потом я кое-как протиснулся. Прошел по коридору, пролез в отверстие, которое, скорее всего, недавно вырезали в переборке, и оказался в трюме. Буду знать теперь, что и на буксирах бывают трюмы. Надо мной открылась крышка люка, сверху спустился гордень грузовой стрелы, Люба зацепила гак на скобе, выползшей из моего скафандра, и меня потянуло вверх. А еще стало раскачивать, на море было какое-то количество баллов.
На крышке люка уже стояло четверо спецназовцев – тоже в скафандрах – включая майора Бреговского и лейтенанта Ласточкина. Как живые монументы, как статуи командоров. Они только разок изменили величественную позу, сняв меня с гака. На фоне такой бравой компании я смотрелся не очень выигрышно, как по психологии, так и по экстерьеру, и Люба это, конечно, заметила. Второе, что меня смущало – это нечетко определенное задание. Люба показала мне листок электронной бумаги с планом действий, но писюлька, второпях набросанная на круглой женской коленке, не производила серьезного впечатления.
– Кто-нибудь из нас знает подробности операции? – задал я почти риторический вопрос.
– Ты все поймешь сам, – поспешил отозваться бодрый голос Любы. – И запомни, я всегда любила тебя.
Угу, так я и поверил, хотя во что мне еще верить? «Хвост дракона», то есть орбитальный лифт, уже дотянулся до палубы судна и оказался УНТ-лентой. На конце ленты болталось подъемное устройство. Оно явно предназначалось не для транспортировки людей, а для устранения загрязнений ленты или для ее тестирования. Бреговский обозвал подъемник червяком, но, скорее, он напоминал цветок о пяти лепестках, ведь он был нанизан на УНТ-ленту, как на стебель. Подъемник представлял собой легкий каркас с линейным двигателем, по сторонам у него было пять гнездовидных держателей для полужестких ёмкостей-грязепреемников. Вот туда мы и загрузились. Виртуальное окно снабдило отвесную линию указателями высоты в виде ступенек через каждые сто метров. Лестница в небо ждала нас.
Меня со товарищи начало возносить – с такой скоростью, что не только про любовь забудешь, ну и как себя зовут. «Ступеньки» проносились мимо, едва удавалось их заметить. Через какую-то минуту буксир стал крохотной точкой на поверхности волнующегося моря, напоминающего сейчас мятую бумагу. А потом мы влетели в облако и сразу попали в зону турбулентности – совсем как летчики. Однако сейчас я был не внутри кабины, а снаружи. Ветер скреб по коже, это нейроконнекторы знакомили мое тело с окружающим пространством – пришлось уменьшить чувствительность скафандра до минимума.
– Не шевелитесь, – гаркнул Бреговский, его скафандр ощутил луч радара.
Подъемник замер, нас болтало посреди ничего, раскрашенного рекламным аэрозолем в цвета халвы и пастилы, я даже перестал дышать от страха. Может быть поэтому ооновский истребитель нас не заметил.
10. Снеговик на орбите
Орбитальная платформа напоминала рой. Это было скопление контейнеров, внутри которых находились поражающие баллистические и кинетические элементы. Баллистическими элементами она уже разок отбомбилась по Зоне Зимы.
Еще там, посередке, был здоровенный многогранник, украшенный шипами. Наверное, для «роя» этот додекаедр играл роль пчелиной матки. Хотя по виду напоминал морского ежа. Внутри «матки», судя по могучим радиаторам, горел термоядерный огонь. Шипы-излучатели «матки» передавали энергию всему «рою» пучками СВЧ и оптической энергии.
Я вспомнил картинку из еще довоенного научно-популярного издания. Автор взахлеб описывал такую вот платформу, которая якобы предназначена для терраформирования Марса.
Может, так оно и замышлялось, в мечтах и думах штатных мечтателей НАСА. Контейнеры должны были сбрасываться на красную планету, вылетающие из них «перья»-пенетраторы – пробиваться к подповерхностному льду. Излучатели «матки» снабжали бы их энергией для растапливания и гидролиза марсианского льда. Из других контейнеров должны были вылетать «споры» техноплесени. Эта самореплицирующаяся структура, выполняя программу, заложенную в нее на молекулярном уровне, решала бы ответственную задачу по производству углекислого газа из любых углеродосодержащих веществ. Марсу же нужен парниковый эффект. Через сто лет там бы уже росли лишайники, а через двести раздалось бы чавканье первого марсианского таракана. Но вашингтонские аналитики решили, что инвестиции, окупающиеся через двести лет, не соответствуют духу свободной рыночной экономики, и эффективнее будет показать фокусы терраформирования на родной голубой планете. Аналитики – люди расчетливые, не романтики, поэтому у них такие большие зарплаты…
Более всего поражали воображение огромные кольца, медленно вращающиеся вокруг «матки» – каждое диаметром в два километра. На этих кольцах видны были батареи бластеров, накачка которых тоже шла от «матки». Кольца соединялись сетью гибких металлопластиковых путепроводов, в узлах сети были закреплены производственные модули, вращением обеспечивалась искуственная сила тяжести…
Впрочем, если по совести, после подъема на орбиту мое воображение было уже не пронять. Двести пятьдесят километров по «ступенькам» отвесной линии, через зоны турбулентности, через стратосферные вихри. Да еще и с ускорениями-замедлениями. Когда небо надо мной стало черным, и на нем засияли извивы Космического Змея, я уже ничего не соображал из-за перегрузок. Единственное, что меня перестало одолевать по ходу дела – это боязнь высоты. Невозможно беспрерывно бояться одного и того же, хотя я ни секунды не сомневался, что полупрозрачная едва видимая лента лифта может в любой момент оборваться…
– Через двадцать минут они начнут бомбить «Зону Зимы», – сказал Бреговский, когда мы добрались до «пункта назначения», модуля номер семь. – Диапазон доступа для нас – десять минут.
Открылся внешний люк приемного терминала. Мы въехали внутрь и срочно выгрузились из грязепреемников. Манипуляторы терминала сдернули их, как лепестки, и отправили на обработку. Неспешно закрылся внешний люк и толчком восстановилось нормальное давление воздуха. Отсюда мы должны были выйти не в скафандрах, если точнее, без броневого экзоскелета, иначе бы местные датчики это засекли, а в одном подскафандре. Он – серебристый такой и делает нас похожими на ангелов.
Бреговский раздал оружие – огнестрельное мы не могли применять, чтобы не разрушить орбитальную платформу раньше времени. Здесь ничего не полагалось, кроме ножей и тазеров. Пока мы оснащались, майор колдовал у пульта внутреннего люка.
Мне показалось, что Бреговский забыл код доступа, уж слишком сильно морщил лоб – о, как я его обзывал, мысленно конечно. Но последнее проклятье (из десяти матерных слов, поставленных друг на друга) все-таки сделало свое дело и мы вышли в путепровод. Сто шагов по слегка колеблющемуся полу – пожалуй, это были не шаги, а танцевальные прыжки. Искусственная сила тяжести все же сильно уступала земной. А сквозь полупрозрачные стенки путепровода нас заливал космический свет солнца – в целом, ощущения как в раю. Так бы танцевал и танцевал целую вечность.
– А теперь, ребятки, приготовьте оружие.
Танцам – конец. Мы дошли до центра управления, располагающегося в модуле номер восемь. Ждут там нас или не ждут?
Бреговский на сей раз оперативно набрал код. За входным люком была невыносимая темнота – и при этом мы были в помещении, где находились люди. Здесь все было утыкано панелями и дисплеями, судя по тысячам глазков-индикаторов. Фигуры людей просматривались только на фоне этого слабого освещения – просто как контуры.
Принимающая сторона не стала тратить время на вопросы: кто вы, что вы?
Пока я вспоминал о приемах штыкового боя, кто-то засандалил мне в челюсть, да так хорошо, что я улетел и очутился на полу, наполовину под креслом. Чтобы меня не растоптали, я вцепился в чью-то ногу.
– Отпусти, дурак, – закричал Ласточкин, и я поменял его ногу на какую-то другую.
Эта нога была вражеской и чуть меня не раздавила. От страха я впился в нее зубами. Враг с воплем стал валиться на меня, кресло с грохотом улетело, мое горло было сдавлено стальными ручищами. Мне удалось расцепить руки противника своим блоком и, резко приподнявшись, ударить его лбом промеж глаз. А потом я вспомнил о тазере и с просверком разряда отправил противника в нокаут. Я замахнулся ножом на другого противника – красиво, как казак саблей – оттого, что не решился просто ткнуть его в живот, по кратчайшей. Замах мне обошелся дорого, противник перехватил мою руку, вывернул ее и врезал мне по затылку. Так что до конца боя я пролежал в режиме «stand-by». Когда очнулся, света было уже достаточно. Я нашел себя в кресле, слюни и сопли свешивались наружу, но затылок вроде был цел, если не считать здоровенной шишки. Наверное подскафандр уже подлечил меня. В других креслах сидели коллеги-спецназовцы – все живы, хотя с фингалами. На персонал станции я старался не смотреть – трое мужчин лежали у противоположной переборки, без сомнения все мертвые. У одного из них под лопаткой остался здоровенный десантный нож. Я перевел взгляд на огромные голографические дисплеи, которые представляли окружающее пространство.
