Великий и Ужасный - Евгений Адгурович Капба
Холмы, перелески и далекие, забытые Богом деревеньки мелькали за стеклом авто, оставаясь ненадолго в боковым зеркале размытым отражением, чтобы потом пропасть навсегда. Небо над шоссе темнело с каждой минутой, тяжелые тучи нависали низко над землей. Первые крупные капли дождя ударили о лобовое стекло, грянул гром, возвещая приход грозы.
«Чероки» — не та машина, которую будет волновать даже самый сильный ливень. В этом был даже свой особый кайф — чувствовать себя защищенно внутри мчащейся вперед коробки из стекла и металла…
— Твою мать! — невольно вырвалось у меня, когда, поднявшись на холм, я увидел в кювете справа крепко засевший в грязи седан.
«Рено Логан», чтоб его!
На дорогу выбежал мужик в грязной и мокрой одежде, принялся махать руками… Ну, понятно! Понакупают седанов, а мы, дурачки, потом вытаскивай их из канав и кюветов. Конечно, я остановился и, конечно, согласился помочь. Трос был, подцепили, вытянули, извалявшись в грязи, вымокнув до нитки и вспомнив все матерные слова в мире. Благо — ренулет не пострадал, завелся и, кажется, мог доехать куда нужно. Мужик долго благодарил, пытался даже денег сунуть, я — не взял. Дорога! Всякое может случиться. Сегодня — ты, завтра — я…
Дождь почти кончился, вид отсюда, с вершины холма, был красивый, а мокрую, запачканную глиной и травой одежду всё равно нужно было менять, так что я завис на пару минут с еле теплым кофе в руках под открытой дверцей багажника, и разглядывал окружающие красоты. Поймал момент эстетического наслаждения.
Инстинкт самосохранения просто не сработал, когда раздалось электрическое потрескивание. К такому меня точно не готовили! Странная хрень в виде голубого сияющего комка в обрамлении протуберанцев из крохотных разрядов появилась прямо над линией дорожной разметки и не спеша полетела в мою сторону.
— Шаровая молния, — сказал я с ледяным спокойствием.
Бежать было бессмысленно, я уже всё понял и смирился. В конце концов — неплохой день, чтобы сдохнуть. «В чем застану — в том и сужу»? Нормальный расклад, даже кофе допить успел.
Молния рванула мне в самое лицо, и яростный синий свет заполонил всё сущее. Похоже, я умер.
* * *
Что-то холодное и тяжелое давило мне на висок. Всё тело покалывало — как будто после пьянки проспал несколько часов в одном положении. Вокруг слышались чьи-то шаги и грубые голоса. Говорили точно по-русски, но акцент был незнакомым. Даже не акцент — интонация! Так москвичи тянут свое «мала-а-ако», украинцы — певуче произносят «кри-и-ишка», а северяне частят и «токают». Тут тоже было нечто подобное, но спутанное сознание напрочь отказывалось определять — что именно.
— … менталист поработал. Как бы они иначе взяли Резчика в его собственном жилище? Сколько эти двое тут прожили — месяц? — молодой мужской голос звучал устало, с нотками досады.
— Дней двадцать, — откликнулся кто-то, явно злоупотреблявший курением. Хрипел он знатно.
— И трех дней Резчику хватило бы, чтобы размалевать всю комнату. Точно тебе говорю — менталист!
— Но это ведь значит, что кто-то из самих…
— Вот и помалкивай, Козинец! Это не нашего ума дела. Наше дело — как командирского сына вытащить с того света, и мы его — провалили.
— Да как же провалили-то, господин ротмистр? Мы ж прибыли — а тут уже…
Третий голос прозвучал прямо над моей головой:
— Господин ротмистр! Меньшой этот, похоже, живой! — голос был глубокий, басовитый, такой человек мог, наверное, петь в каком-нибудь народном хоре.
— Меньшой? — усмехнулся хрипатый Козинец. — Да у него руки как твои ноги, Талалихин!
— Тихо все! — рявкнул ротмистр. — Точно — живой? Вы понимаете, что это значит?
Сыто клацнул затвор. О! Этот звук я прекрасно узнал. К сожалению, наслушался…
— В расход? — прогудел Талалихин.
— Какой расход?! Офонарел? Ты понимаешь, что для нашего парня это последний шанс? Ты понимаешь, что это значит для командира?
— Да у самого семеро по лавкам, как не понять? Козинец, зови фельдшера!
От моего виска убрали металлическое и тяжелое. Некто Козинец, бухая подошвами, пошел звать медика. Наверное, по мою душу. На самой границе восприятия я услышал, как он хрипло бурчит себе под нос:
— Этой образине не фельдшера, а ветеринара нужно звать…
Честно говоря, стало немного обидно. Конечно, я не красавец, и видок после встречи с молнией у меня наверняка еще тот, но шуточки у этого Козинца так себе по качеству!
— Глядите, господин ротмистр, ухами шевелит!
— Не ухами, а ушами, бестолочь! Учишь вас, учишь… А всё то же — дяревня лапотная, сена-солома, земщина из вас, олухов, так и прет, даром, что столько лычек заработали…
Очень много было во всем этом непонятного, во всех этих ротмистрах и прочем, но информации для анализа не хватало. А у современного человека основной источник информации — зрение! Потому я попытался открыть глаза. Получилось, честно говоря, не очень: правый поддался, левый — нет. Наконец мутное марево рассеялось, и я увидел бетонный пол, покрытый пылью, мелкими обломками и щепочками. И две крепкие рифленые подошвы тяжелых ботинок.
— Так а чего вы меня позвали? Это же урук! Если шевелится — значит, скоро будет бегать по потолку, орать и стараться нас всех укокошить. Чем вы руки ему… Стяжками? Господин ротмистр, что за безрассудство? Вы понимаете вообще, с кем имеете дело? Кстати, он в сознании и нас прекрасно слышит. Странно, очень странно… Должен бы уже попытаться убить хотя бы вон Талалихина — он стоит удобнее всего! — похоже, тараторил прибывший фельдшер.
Талалихин, которому и принадлежали тяжелые ботинки, переступил с ноги на ногу, явно нервничая:
— Поликарпыч, не стращай, а? И так пуганые! Ты на него посмотри — не похож он на урука! То есть похож, но не похож…
— Да? Действительно… Так, милейший, не жмурьте глаза, я видел, что вы очнулись. К вашему сведению — вы сейчас под прицелом трех… Ага, четырех автоматов Татаринова, которые находятся в руках людей, имеющих колоссальный опыт обращения с этим оружием. Знаете, что такое автомат Татаринова? Вообще — что такое автомат?
— Да, — сказал я.
