Крис Сэкнуссемм - Зейнсвилл
Наверное, он стоял тут долго, внезапно разбуженный лепетом фонтана, удивляясь, какие длинные и светлые у него волосы — словно бы светятся в темноте, словно бы из детской сказки, которую никак не вспомнить. Потом до него дошло, что гораздо важнее другое: он не может вспомнить, где он.
Очевидно, в каком-то парке, в огромном саду некоего, заполненного тенями города. Но какого города?
Голос… невнятный и тем не менее неестественно отчетливый, звучащий как будто у него в голове. «Выбрать Манхэттен». Мужской голос, одновременно очень далекий и слишком близкий.
Что значит «выбрать Манхэттен»? Он потряс головой, стараясь разогнать туман. Случилось что-то ужасное. Наркотики, черепно-мозговая травма…
— Не помню, как меня зовут! — сказал он вслух и почувствовал, как сердце при этом тяжело заухало.
Собственная одежда казалась ему странной… хлопчатые свободные штаны синего цвета, гватемальские сандалии, футболка с надписью «Я был на Уолл-наркотике» и сливочная ветровка с логотипом на груди: строительная тачка, из которой поднимается пламя. Судя по грязи и вони, он, наверное, несколько ночей спал в кустах. Но Манхэттен — в Нью-Йорке, хотя бы это он знает. Значит, он в Нью-Йорке? Но в голову ничего не шло, только что он очнулся, нутром чувствуя опасность. Потом он снова услышал голос и, не поняв, тот ли это, что был раньше, или другой, лихорадочно огляделся. Голос говорил: «…ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня»[3].
«Вот черт, — подумал он. — У меня галлюцинации». Потом вдруг все его существо завибрировало от глубокой тревоги. Кромешная темнота заполнилась звуками. Кто-то или что-то приближалось. Искало его. «Цок-цок» — слышалось эхо, которое его гипернапряженный слух отфильтровал из… из туннеля. Он спрятался в кустах за фонтаном. Перед глазами у него плыло, в голове шумела статика. Он ждал, и от ожидания сводило мышцы.
Наконец они возникли из черного зева: оба верхом, один на крупной гнедой лошади, другой — на каурой. Лошадей защищали синтетические маски и нагрудные пластины, а всадники были в старомодной форме нью-йоркской полиции. Когда фигуры остановились, он увидел, что у них нет лиц. Только плоские маски с прорезями сканеров. Вблизи в натриевом свете скан-маски казались поцарапанными и мутными. С юга доносился стрекот автоматных очередей и ухающая музыка на низких частотах, но в парке было достаточно тихо, чтобы различить эхолоты всадников. Сердце у него подпрыгнуло, когда он ощутил напряженный, странно сладкий животный запах лошадей. Наконец между двумя конными фигурами проскочила вспышка статики. А после они двинулись так же внезапно, как и остановились, подковы выбивали по асфальту неподвластный времени римский ритм, и вскоре грозные силуэты скрылись среди деревьев.
Стоило им исчезнуть, как из-за одного заляпанного граффити валуна выпрыгнула фигура, обмотанная тускло-черной изолентой и в очках ночного видения.
— Везучая твоя задница, — произнес незнакомец, хватая его за руку неопреновой боевой перчаткой.
— Быстрей, быстрей, — кричал провожатый, лавируя в лабиринте из развороченных машин и пугал из колючей проволоки. И те, и другие походили на оригами в сравнении с поднимающимися над парком башнями, бронированные грани которых поблескивали как фасеточные глаза рептилий. — Быстрей, — окликнул провожатый. — Счетчик… Счетчик Гейгера говорит, у тебя скоро расплав случится.
Темнота превратилась в мембрану из падающего на замедленной скорости снега, вот только снежинки походили на стеклянные лица, болезненно сложные, но прекрасные.
— Ну! — Незнакомец снова дернул его за рукав, и он словно бы провалился сквозь стену прохладного белого света.
Внезапно кругом засновали люди. Он почувствовал, как руку ему обожгло. Потом он упал, и, казалось, падал или опускался бесконечно, словно угодил внутрь смерча, и вокруг него закружили лица и распадающиеся воспоминания. «Ураган, — вспомнил он. — Меня принес сюда ураган».
Когда кружение наконец прекратилось и тела и лица успокоились, он увидел над собой крупную чернокожую женщину, которая, когда взгляд у него сфокусировался, оказалась на самом деле мужчиной в макияже, парике цвета морской волны и длинном африканском балахоне над сапогами из овчины (из голенища одного торчала рукоять «беретты»).
— Мы вкололи тебе «ЗИНО», — сообщило видение. — Постарайся не делать резких движений.
Он лежал на старом топчане в какой-то палатке. Горели свечи. За затянутым пленкой окном между надувными домиками и типи ходили люди. Слышалось слабое завывание аккордеона, в воздухе витал запах марсалы. Над нефтяными баками плясали искры.
— Эй, — раздался голос позади него, и он увидел своего обмотанного изолентой провожатого. Правда, тот уже снял очки ночного видения и оказался не незнакомцем, а незнакомкой, пуэрториканкой лет шестнадцати с куском пересаженной на щеку шкуры — вероятно, побывала в подпольном ожоговом центре.
— Кто ты? — спросил крупный мужчина-женщина.
Надо сосредоточиться. Он никак не мог привыкнуть к своим длинным светлым волосам. На теле у него ни грамма жира, но, несмотря на крепкие мышцы, кожа по-детски гладкая. Ничего не болит, если не считать ужасного жжения, которое он сейчас ощущал спиной. «Так вот от чего я потерял сознание! От боли. От боли в коже». Там что-то есть, но он не мог себя заставить об этом думать. Голова полнилась шорохом голосов… «Последняя надежда…» «Война душ…» А поверх них печаль блюз-гитары, плывущая с ночным ветерком откуда-то издалека — или из глубин его самого.
— Ты знаешь, кто ты? — повторил мужчина-женщина.
Но он не мог ответить. Кто эти люди? Что им надо? Куда он направлялся, когда выпал из урагана?
На встречу с кем-то. Кого-то надо найти. «Есть место, где я должен быть. Есть кто-то, кем я должен быть».
— Не страшно, — сказал темнокожий гигант. — Давай начнем с того, где ты. Ты в Нью-Йорк-Сити. В той части Центрального парка, про существование которой никто, кроме нас, не знает. Мы называем ее Форт Торо. Своего рода убежище, священное место. Себя мы называем сатьяграхами[4], а я Арета Найтингейл[5].
После гигант принес сосуд с отфильтрованной водой и налил ему чашку, все это время внимательно рассматривая его почти белые волосы и устремленные в завтрашний день глаза. В этом ночном госте ему чудилось что-то будоражаще знакомое и одновременно глубоко чуждое. Он был среднего роста и явно меньше среднего веса, но его аура заполняла всю палатку.
Отпив немного, ночной гость спросил:
— А ты…
— Трансвестит? Вот именно, золотко, она самая!
На самом деле выглядел он, вернее, она как бывший полузащитник, изо всех сил старающийся подделаться под богом забытую певицу-диско, Донну Саммер, например.
— Была раньше юристом. Юрисконсультом в самой большой страховой компании мира. Жила в паре кварталов отсюда. Конечно, свои увлечения приходилось держать в секрете. А потом однажды поняла, что нужно выйти из лимузина и впрячься самой. Но это уже другая история. Моя история. Дюймовочка сказала, безопасники дали тебе смыться.
— Какая Дюймовочка?
— Я, — подмигнула пуэрториканка, затачивая лазером герберовский клинок.
— У тебя кто-то на хвосте? — спросила Арета, снова подумав, какие длинные и светлые волосы у этого странного человека, каким он кажется внешне измученным, но полным внутренней силы.
— Я не знаю… не могу…
Взяв детектор, Арета провела по гостю прибором. Устройство зарегистрировало электромагнитное возмущение неизвестной природы.
— М-да, а у тебя есть хоть какие-то догадки, кто ты есть?
— Н-нет. Я… не… — Он оглядел почти теряющиеся в полумраке стены палатки, украшенные безвкусными дешевенькими китайскими веерами, кимоно и страусовыми перьями.
— И ты не знаешь, как тут оказался? — подстегнула Арета.
Светловолосый на минуту задумался. Помимо сумасбродной идеи про выпадение из урагана он помнил лишь, как рассматривал шприцы в фонтане и как его опалила боль между лопаток.
— Нет, — наконец отозвался он. — Помню только существ на лошадях.
— Мы проведем биосканирование, — объявила Арета. — Психометр Дюймовочки на тебе закоротило. Таких показаний, как на твоей электроэнцефалограмме, мы еще ни у кого не видели. По сравнению с ними пляска святого Вита или отходняк после «Пандоры» просто приступ трясучки. Тебе ничего больше в голову не приходит… вот прямо сейчас?
— Песня, — пытаясь сосредоточиться, ответил светловолосый:
Я езжу по главной дороге, я — графства линейный монтер,И в солнечный день неисправность мгновенно отыщет мой взор.Я слышу сквозь ветер, как песней твой голос гудит в проводах.Линейный монтер из Уичито — на линии, как и всегда![6]
На мгновение воцарилась тишина, которую нарушил ворвавшийся в палатку худой юнец с высоким ирокезом.
