Далекое Близкое - Кристина Андреевна Белозерцева
– Подключись к логам систем корабля, найди возможную травмирующую ситуацию. По видеологам, логам всех систем, уровню громкости аудиозаписей.
– В совокупности с предыдущей задачей?
– Да.
– Оценивать влияние событий по отклонениям в показателях жизнедеятельности экипажа?
– Да.
– Принято к исполнению.
Я закрыл глаза, потому что просто не мог смотреть на второе спальное место. Так я чувствовал себя один раз в жизни – в художественной галерее перед стеной с кучей картин, каждая из которых была повешена под небольшим углом. И все углы были разные. Глаза смотрели, не замечая подвоха – а вот мозг закипал.
Секунды тянулись бесконечно, то ли из-за шуток подпространства, то ли в силу субъективной оценки ситуации. Я устал. Устал от каюты, размерами напоминающей платяной шкаф, от холодного света ламп, а больше всего – от невозможности покинуть корабль, даже ненадолго. Бессилие. Мне казалось, будто я лежу в большом заколоченном гробу. Будто могу пошевелиться и даже повернуться на бок – но ничего больше. И выбраться никак. Все тело затекло, ныло, зажатое плотными стенками. Можно было приложить любые усилия, но ни одна из них даже не шевельнется. Любое действие – бессмысленно, а бездействие – невыносимо. И сон давил и душил, и вытягивал воздух из легких, заставляя задыхаться…
…а потом…
Что-то заставило меня проснуться – резко, в один момент. Запах что ли? В каюте пахло нефтью. Знаете, однажды меня занесло Тюмень, в музей нефтедобычи, и там нам с приятелями позволили наклоняться над колбой и втягивать носом пары черной вязкой жидкости, оставляющей на стекле сосуда потеки того же цвета, как свернувшаяся кровь. Вернее, не так, не совсем так. Этот красновато-коричневый – это цвет-воспоминание о цвете крови. Потемневший, выцветший, сменивший запах. Как тень – воспоминание о форме, а эхо – воспоминание о звуке.
Это и есть – кровь земли, подумал я тогда, испытывая жгучее любопытство пополам с тошнотворной брезгливостью. Эта черная жижа – все, во что превратились бывшие когда-то живыми существа. Нет, не кровь земли – кровь мертвых. Вся наша бензинофильная цивилизация держится, как в страшной сказке, на крови мертвых.
Так вот. В моей каюте сейчас пахло нефтью.
Тяжко вставать, ноет спина – сорванные когда-то на соревнованиях мышцы, будто на погоду. Будто скоро гроза. Боже, да просто спусти ноги на пол и вставай! А потом пришло почти физическое ощущение, как вот сейчас, через секунду я поставлю стопы на прорезиненное покрытие, а почти сразу, спустя один или два удара сердца – почувствую прикосновение пальцев к лодыжкам. И они будут оч-чень холодными.
«Сю Хао…»
Боже, Микки, ты идиот! Нет никого под кроватью! Просто вставай!
Так говорит разум. А вот каждый нерв спинного мозга вопит громко, как только может – опасность!
Одиночество – это, когда ты явно сходишь с ума, а тебе об этом даже сказать некому. А оставшись в одиночестве человек или возвышается до неба, или падает в ад. И вот там, тогда я абсолютно точно был уверен насчет доставшегося нам всем варианта.
Почему-то же наши предки боялись темноты и пустоты? Иррационально, самозабвенно, будто совершенно точно что-то знали… А корабль сейчас в таком проклятом месте, где нет вообще ничего кроме тьмы. Мрака, пахнущего нефтью.
Заскрипел проминающийся темперлон на узкой койке, я уцепился за поручень на стене и наконец встал на ноги. Похоже, все пошли спать, и Флегматик приглушил свет на корабле.
Когда я вышел в общую каюту, все застилал полумрак, вокруг ни души, даже мониторы азиата темные, тихие, и будто бы мертвые. А потом накатило знакомое уже ощущение: дурнота и головокружение, будто тебя клещами вытягивают из твоего же собственного тела.
Я не хочу смотреть наверх. Боже-боже-боже. Оно – там, наверху.
Над моей головой – зияла раскрывшаяся диафрагма.
А потом я ощутил, как проваливаюсь в темноту куда-то вниз, но одновременно ноги оторвались от пола, а что-то и впрямь потащило меня вверх – в Пустоту.
«У него зубы, как железная пила, заточенная до бритвенной остроты…»
Будто огромное озеро гудрона, затягивало внутрь. И запах, запах! Еще гуще, еще невыносимее. Он забивал горло, таким был липким и вязким. Но кое-что было куда хуже.
Там кто-то был. Позади. Кто-то смотрел в спину. Холодно Ледяная волна мурашек. Шепот – не слышный, но словно бы отражающийся от далеких каменных стен. Звук удвоился, потом зазвучал уже на четыре партии, еще и еще, дробился, рассыпался шорохом истлевших листьев. Но этот шорох – оглушал, пока не заболела голова, а желание обернуться не превратилось в пытку. Вот тогда-то звук обрел форму, а с формой и смысл.
– Дайте одного, – прошипело что-то позади, – дайте одного.
Оно не просто повторяет! Оно пробует на вкус наши слова. Наш язык. Перекатывает звуки человеческой речи в своей пасти как ребенок незнакомую конфету, решая – нравится или нет…
– Кого? – прошептали мои дрожащие губы.
А в глубине тела нарастало, брезжило и закипало отчаянное желание услышать любое имя, любое – кроме собственного. Пусть забирает. Боже-боже-боже. Я просто хочу домой. Я просто не хочу умирать вот так. Пусть острые как лезвие бритвы зубки разгрызут чьи-то еще кости…
– Лю-бо-го…
А потом был холод чьей-то руки? щупальца? языка? – чего-то обжигающе холодного, замершее за спиной. Если оно дотронется до меня… Если эта бесконечность длиной в миллиметр нарушится – я не закричу. Я просто умру на месте.
Боже мой! Да это же…
Хлоп!
Твою ж мать!
Я проснулся, больно приложившись лбом о перегородку каюты. Тихо гудела вентиляция, нарушая тишину, но свет был все еще приглушен. Долбаный сон.
Не удивительно в таких обстоятельствах, вовсе не удивительно.
Но это – ерунда. Ничего не произошло. Совершенно ничего. Успокойся. Микки, ты взрослый человек, ты сам изучал, что такое страшные сны, целый семестр, тридцать шесть часов лекций. И кстати, тревожность, кошмары – это все тоже симптомы посттравмы… Система все проанализирует и найдет причину. А сейчас нужно открыть аптечку и выпить маленькую пухлую капсулу в белой желатиновой оболочке. Должно помочь.
Я вышел из каюты, осознавая со стыдом, что идти в центральную рубку – попросту боюсь. По-дурацки боюсь, будто мне пять лет, а отец просит зайти в темную кладовку за робопылесосом. Впрочем, альтернатива – и дальше оставаться в одиночестве, так что я двинулся по лестнице на нижнюю палубу. Очень хотелось сейчас увидеть ОТула. Что-то такое грубое и приземленное и нужно,
