Чудо(вище) - Вадим Юрьевич Панов
– Вы знаете что произошло с нашими детьми, как с ними поступил Пазыл. Сейчас эта собака мертва, но мы не добились того, чего хотели – не вернули детей. Я знаю точно, что Пазыл не убил их, а продал. Я знаю точно, что Пазыл продал наших детей не в «Кентукки», а владельцу Шабах. Я говорил с ним, умолял вернуть мальчиков, но получил отказ. Я предложил ему намного больше, чем он заплатил, но колдуну Шабах не нужны деньги – ему нужна кровь. – Камалетдин выдержал короткую паузу, а затем резанул: – И я хочу дать ему крови, которая ему так нужна. Я хочу, чтобы он напился ею, умылся ею и захлебнулся в ней. Я хочу зайти в его дом, убить его и забрать наших детей. Я так хочу.
Почти полминуты во дворе фермы царила тишина, а затем отец Насиба сказал:
– Нас накажут.
Все знали, что так будет.
– Мы не сможем войти в Шабах, – сказал отец Линара. – У него есть оружие, которое убьёт нас на подступах.
– Сможем, – очень уверенно ответил Камалетдин. – Я бы не позвал вас, если бы не был уверен, что получится. Я знаю как войти в Шабах, как убить всех, кого мы захотим убить и вызволить наших детей. Это будет опасно, вернутся не все, но я пойду с вами и пойду первым, и вы увидите, как мы это сделаем.
Все знали, что Камалетдин здоров и полон сил, и собирается править племенем ещё долгие годы, и потому высоко оценили его заявление, поверили, что шейх действительно продумал план нападения и уверен в успехе. Это приободрило воинов, однако оставался очень важный вопрос.
– Нас накажут, – повторил отец Насиба.
И понимание этого факта могло остановить кого угодно, даже разъярённых, потерявших сыновей отцов.
А Камалетдин не мог открыть правду. Не мог рассказать, как вчера ночью, когда он выл от ярости и бессильной злобы, через открытое окно его комнаты влетел уже знакомый дрон с уже знакомыми очками. Сначала шейх обрадовался, решил, что хозяин Шабах сменил гнев на милость и всё-таки решил вернуть детей – и не важно какие деньги или услуги он потребует взамен. Но надев очки, Камалетдин увидел перед собой не белокурого мужчину в элегантном костюме, а совсем другого человека. Проявившего удивительную осведомлённость в делах, а главное – в желаниях шейха. Человек объяснил, чем они с Камалетдином могут быть полезны друг другу, почему они могут быть полезны друг другу, а главное – почему он не обманет шейха. Человек объяснил и Камалетдин поверил. А сейчас ему нужно было сделать так, чтобы ему, а не таинственному союзнику, поверили его воины.
– Когда я понял, что наши дети попали к хозяину Шабах, я постарался узнать о нём как можно больше. Я заплатил много денег людям из «Кентукки», которые ведут дела с федералами, и выяснил, что этот человек скрывает от своих то, что делает здесь. Он проводит в доме эксперименты, с помощью которых желает обрести преимущество. Он играет против своих и его тайные эксперименты…
– За него не будут мстить?
– Скорее всего будут, – не стал скрывать Камалетдин. – Но племя не тронут.
Он не был уверен в словах, но говорил убеждённо.
– Как вы сможете это доказать?
– Помолчи! – подал голос отец Шухрата. И посмотрел на Камалетдина: – Шейх, наши дети в Шабах?
– Да, – кивнул Камалетдин.
– Значит, я иду с вами.
* * *
Никто не сказал, что сегодняшний ужин будет особенным, но это подразумевалось. Намёки Шанти, которая не любила хвастаться результатами, пока их не получит и доклады мисс Марлоу, в обязанности которой входил контроль за работой девушки, привели к тому, что стало подразумеваться: сегодняшний ужин – особенный. Об этом не говорилось, но все об этом знали. И потому к вечерним платьям: чёрному для Шанти, розовому для Адары, прилагались жемчужные гарнитуры: чёрный для Шанти, розовый для Адары. Свечей в столовой оказалось много больше обычного – комната была освещена почти полностью, а в движениях и фразах лорда Гамильтона чувствовалось нетерпение. Он не хотел его демонстрировать, но в некоторые мгновения не мог сдержаться. Он жаждал получить то, что уже считал своим, то, из-за чего ужин подразумевался особенным, однако воспитание взяло верх и во время еды владелец «Инферно» ни разу не обмолвился о делах. И лишь за десертом слегка коснулся темы:
– Это естественно для людей: и для ливеров, и для биггеров, и для таких, как я. Не говоря уж о дикарях с территорий.
Понять, что он имеет в виду, у девушек получилось не сразу, однако пауза не затянулась.
– Вы говорите о необъяснимом, милорд? – уточнила Адара.
– Разумеется, – небрежно ответил Гамильтон.
– Жить в ожидании чуда? – Шанти грустно улыбнулась.
– Верить, что чудо возможно. – Гамильтон поднял указательный палец. – Ждать рано или поздно надоест, а веру люди проносят через всю свою жизнь и передают детям.
– Вы хотите дать Метавселенным веру?
– Необъяснимое и есть вера, – очень серьёзно ответил Гамильтон. – Чудо – есть вера. Но я хочу дать веру не Метавселенным, а людям. И не дать, а напомнить о том, что она всегда была с ними и всегда была частью их – вера в чудо. Напомнить о том, что куда бы они не отправились: в Метавселенную, на Марс или на планеты Сириуса, вера всегда будет с ними. Как и ожидание чуда. И пока вера в них жива – они будут оставаться людьми.
– Вы хотите сказать, что людьми, в полном смысле этого слова, являются исключительно верующие? – удивилась Адара.
– Людьми, в полном смысле этого слова, являются исключительно те, кто знает, что есть необъяснимое и прилагает усилия, чтобы его объяснить. Даже если не получается – сам факт существования необъяснимого подстёгивает человеческий разум к поиску, к размышлениям о том, чего ещё нет, заставляет думать не только о повседневных потребностях. И тем отличает от животных. – Гамильтон помолчал. – Мир, в который радостно окунулись ливеры, комфортен и понятен. По своей сути он и впрямь является концом истории, поскольку создаёт иллюзию того, что стремиться больше некуда, что всё достигнуто, что Метавселенная есть Элизиум версии «Сейчас», в котором каждый обретает то, что захочет. Они строят себе гигантские дворцы, катаются на дорогих машинах и пьют коллекционные вина. Но всё перечисленное и многое другое, следует взять в кавычки, поскольку всё это – не более чем симулятор. Симулятор безумия. Их безумия и лености ума. Они позабыли о том,
