Виктор Бурцев - Алмазная реальность
Проваливаясь по колено в слой гниющих листев, мы едва-едва делали два километра в час. Впрочем, вряд ли кто-нибудь сумел бы в этом лесу двигаться быстрее…
Я скормил своим ребятам почти весь имеющийся у нас запас мутагенных компенсаторов. Если они закончатся раньше, чем мы пройдем опасную зону, стерилизация нам обеспечена. В принудительном порядке, в соответствии с Пражской конвенцией от сорок четвертого года «О координировании мер по устранению последствий применения мутагенных веществ». Какой-то умник мне сказал, что самое страшное – это ядерное оружие. Мол, человечество погибнет в атомном огне и все такое…
Хренов сто! Этого бы умника да в этот лес. Который и границ-то не имеет. Сколько идем… А по карте – так должны уже в саванне пыль жрать.
Я с отвращением оторвал от щеки белого червя, который усердно пытался вбуравиться мне под кожу.
Дерьмо! Какое дерьмо! Одно сплошное…
Что я такого сделал в прошлой жизни, что меня бросают в это дерьмо?!
Впереди произошла какая-то заминка. Я поспешил к голове нашей маленькой колонны.
О нет…
Я увидел, как бледный Чиконе, одной рукой держась за живот, а другой вцепившись в рукав поддерживающего его солдата, старается усмирить свои не вовремя разбушевавшиеся кишки.
– Привал, – скомандовал я. – Но никому не садиться, слышите?! Если, конечно, не хотите быть сожранными заживо какой-нибудь инфузорией-туфелькой. Чиконе… Не дотерпишь?
Он только помотал головой. Несчастный парень, ему сейчас белый свет с овчинку кажется… Но нельзя ему тут… присаживаться. Обязательно заразу подхватит. Не приведи господь, синюю амебу или кольчатого червя Крюкова, который, попав в благоприятную среду, начинает размножаться с невероятной скоростью, да еще вдобавок выделяет какой-то редкий токсин в качестве отходов собственного организма. Видел я несчастных зараженных, в ангольском лагере… Поначалу их еще лечить пытались, пока не стало ясно, что единственное облегчение для несчастных – это ампула с цианидом.
– Чиконе… Вали под себя.
– Да, мой генерал… – Вид у него был отрешеннейший.
На миг он замер. Потом расслабился. На лице обильно выступила испарина.
Не давая ему осмыслить происшедшее и наделать очередных глупостей, я скомандовал:
– Вперед! Живее, мы отстаем от графика.
От какого графика?..
Мы прошли еще километра два, когда Чиконе вдруг сделалось совсем плохо. Он согнулся пополам, опершись на ствол автомата. Закашлялся. Побелел, а затем его вырвало чем-то синим.
– Отойдите от него! – закричал я тем, кто кинулся подхватить падающего солдата. – Не прикасайтесь! Назад…
Когда я подошел к нему, Чиконе уже не мог стоять и медленно опустился на колени. Лицо смуглого итальянца было характерного голубого цвета.
Живой труп. Пока живой…
– Джузеппе… – негромко позвал я.
Он поднял голову, и я поразился, насколько быстро болезнь взяла свое. Глаза ввалились, из носа текла струйка крови.
– Мой генерал?.. – Голос призрака.
– Прости меня, Джузеппе.
Он даже попытался улыбнуться, но согнулся. Ему снова стало плохо.
– Абе, веди отряд дальше. Я догоню вас через полчаса.
Шесть человек, возглавляемых безмолвным Абе, исчезли за деревьями.
Чиконе начал сползать в собственную блевотину.
Я ухватил его за шиворот, вернул в исходное положение. Плевать на бактерии. Инфузории, мать их…
Я не могу позволить своему солдату подыхать в дерьме!
Вы мне заплатите! Все! Сволочи! Заплатите за это дерьмо, за эту гнусь, в которую вы превратили мою землю!
Послышалось шипение. Прислушавшись, я понял, что это Чиконе пытается что-то сказать. Нагнувшись к нему, я разобрал только одно слово:
– Генерал… Генерал… Генерал…
Он уцепился за мою штанину, вытянул руку вперед, согнул ладонь, словно обхватывая что-то, и несколько раз дернул указательным пальцем… В воздухе стояла страшная вонь.
– Я понял, Джузеппе. Я понял. Хорошо…
Он отпустил мою ногу и, опустив голову, стал ждать, не переставая что-то шептать.
Достав пистолет, я услышал, как Чиконе внезапно внятно и четко произнес:
– Мама?
Что он увидел там, в последние секунды своей жизни, умирая от грязной инфекции в изувеченных мутагеном Джунглях? Я не желал бы этого знать.
Не дожидаясь следующего приступа болезни, я выстрелил рядовому Чиконе в затылок.
Выстрел глухо прозвучал среди деревьев, порождая дробное эхо.
– Странные вы существа, люди, – произнес за моей спиной знакомый голос, – Играете в чужие игры. Гадите. Уничтожаете. Берете, не задумываясь, что все когда-то кончается. Стремитесь приблизиться к богам, все дальше и дальше уходя от них.
– Заткнись…
– Вы втоптали природу в грязь так, что она уже и сама не знает, чем была до вас и чем является на самом деле Даже мы боялись обращаться с ней так, как это делаете вы.
– Заткнись! – Я крепко сжал рукоять пистолета, чувствуя, как удобно улеглась она во вспотевшей ладони.
– Пьяная от крови, грязная благодаря вашему существованию, уличная девка Природа шатается под вашими окнами. Горланит дешевые песни, заигрывая с вашим детищем, Прогрессом. И вы даже не догадываетесь, какие это опасные соседи. Природа и Прогресс. Вы даже не думаете, какими могут получиться их дети.
– Заткнись. Иначе я убью тебя, – произнес я, чувствуя, как страх перед этим древним созданием посмеивается за моей спиной.
– Не убьешь, хотя меня бы это не удивило. Мне…
Я резко развернулся и выпустил четыре пули из личного «магнума» в грудь черному, чернее ночи, человеку. С радостью видя, как за секунду до выстрела посерело лицо старого Легбы. Страх был написан на этом лице.
Минута растянулась…
Медленно, очень медленно лоа прикрыл четыре дымящихся отверстия ладонью.
Медленно, очень медленно он убрал руку, проведя пальцами по нетронутой черной коже…
Я снова посмотрел в его лицо и увидел, как страх сменяется удивлением.
Вокруг мертвого тела Джузеппе Чиконе противно шевелилась палая листва. Изломанная человеком, неестественная, неправильная жизнь спешила жить. Я отвернулся, я не хотел на это смотреть.
Под зеленой крышей леса глухо бродило эхо моих выстрелов, оно сопровождало меня, когда я двинулся догонять отряд.
Стоп! Какое эхо!
Я встряхнул головой…
Какое, к черту, эхо?! Это выстрелы!
Я побежал.
Низкие ветви били меня по лицу, лианы преграждали путь. Я даже едва не упал. Но продолжал бежать.
Когда я догнал своих ребят, их осталось только трое.
Еще трое лежали в отдалении, внимательно вглядываясь мертвыми глазами в зеленую темноту. Пожухлый ковер вокруг них уже начал вздрагивать, слышался тихий шорох шевелящихся листьев, лианы протягивали щупальца к своей законной добыче.
– Мой генерал. – Это Абе.
– Что случилось? – спросил я, с трудом переводя дыхание.
– Бунт, мой генерал… – ответил он просто. – Эти трое подбивали остальных к побегу. Они хотели перейти на сторону противника и сдать им вас в качестве военнопленного. Вот список с их фамилиями.
Я скомкал листок, подсунутый мне предусмотрительным денщиком. Фамилии трех неудавшихся дезертиров я знал и без того. Именно эти три недоумка входили в число любимчиков сержанта.
Баба с возу – кобыле легче.
Помимо меня и Абе, в моем отряде остались Коваленко, сменивший разряженную «пустоту» на один из «стингеров», и хмурый Ламбразони со снайперской винтовкой на плече.
Коваленко растирал опухшую левую ладонь, на которой появились волдыри.
– Что это у тебя?
– А! – Он беззаботно махнул рукой, – Скунс, вонючка… Когда заварушка пошла, я упал, а там эта тварь. Струей.
– В Африке скунсы не водятся… – сказал я.
– Да? – Коваленко сплюнул. – Ну, значит, какая-то тварюшка. Кислотная. Ожегся.
– Хорошо, что не в лицо… – пробормотал, я наблюдая, как исчезают под толщей листьев трупы дезертиров.
– Хе, лицо… Скажете тоже, мой генерал. Что мне лицо Потеря не великая, а вот рука… «Стингер» тяжело держать. Больно… Могу промазать.
– Ничего, я подстрахую, – тихо сказал я, взваливая на плечо второй «стингер».
– А вы умеете? – удивленно спросил Коваленко.
Я посмотрел на свою команду.
И вдруг понял, что Марко Ламбразони совсем не хмурый, а просто спокойный, как удав. И надежный, как нож.
Коваленко не щуплый, а просто жилистый и не ел давно. Так, чтобы от пуза… А Абе просто мой брат. Мой черный брат.
И за каждого из них я отдам свою жизнь. И если бы я понял это раньше, может быть, и Джузеппе был бы жив…
– Пошли, орлы мои! – сказал я и пошел вперед первым
Мы прошли этот лес за день и вышли из него уже на заходе солнца. Без привалов, не решаясь ни останавливаться, ни есть в этом кишащем заразой месте, держась на одних стимуляторах.
Перед нами пыльная дорога и ржавый, бог весть какого года, указатель со стрелкой и надписью «Камбулацици». Цифры были неразборчивы.
