Головолом [СИ] - Максим Сабайтис
Досье на Карлсона выглядело настолько непрезентабельно, что впору было думать об ошибке или акте саботажа. Но женщин головолом взламывал даже с тем минимумом оборудования, которое он таскал с собой.
Судя по логам, файлы которых Свен аккуратно подшивал к делу, вся собранная для проведения операции современная аппаратура являлась для Карлсона лишь набором инструментов поддержки.
Позволив себе отвлечься от действий полиции, Хью немного помечтал о том, как мог бы использовать такого уникального специалиста. Ошеломительным перспективам обогащения мешала только финальная стадия операции, которую головолом с высокой вероятностью мог не пережить.
16
Когда девушку звали Глорией, она ухитрилась запутаться в самой себе.
В мыслях о собственном предназначении, восприятии мира, гардеробе и косметичке, настройках персональных девайсов, памяти о прошлом и даже в голосовом помощнике, которого приходилось цеплять как клипсу во время работы над особо важными заданиями.
Ей бы зацепиться за что-то несомненное да пройтись по сетке ассоциативных связей, но скомпрометированы оказались все данные, включая ключи доступа к бэкапам сохраненных на случай взлома воспоминаний.
У себя в отделе… а служила ли она там, или же работу придумал кто-то другой, в качестве тарана, пробивающего психику… какую психику? Откуда у нее психика и зачем Глории то, что может быть повреждено работой?
Если исходна душа, о которой во время Новой Реконкисты… а что это вообще такое и откуда она помнит этого Карла, который был одним из подозреваемым во взломе третьего секретаря Валерии Барбат, одного из региональных директоров…
У Глории не было выхода из калейдоскопа. Сознание внезапно стало фасеточным, равномерно распределившись по времени и памяти. Глория растворялась в этом состоянии — отдельные очаги сопротивления боролись за существование, но уже без надежды на успех. Это была агония мимолетного, которое нехотя уступало себя вечности.
Глория растворилась почти вся, когда где-то на задворках своего мозга вспомнила о собственном существовании Флора.
Это взлом, подумала Флора, концентрируя себя вокруг ничтожно малой песчинки своего имени. Подобно жемчужине, заглянувшей в прошлое, девушка воспринимала текущее время отстраненно, как один из множества информационных каналов сети, контент которого не содержал внутренних сертификатов соответствия.
В текущем моменте следовало убедиться, но для любого убеждения Флоре требовалась точка опоры: настолько несомненное эго, чтобы при сопоставлении с ним реальность либо отторгала себя, либо принимала как есть.
Перед глазами маячило лицо. Или лица, если одна фасеточная картинка наплывала на другую.
В одной из этих реальностей лицо перед глазами сопоставлялось с именем, которое ему не принадлежало. Впрочем, в этой реальности и Глория не очень четко разбиралась в своих именах.
— Это же не последняя наша встреча? — спрашивала она в крошечном фасеточном фрагменте. Там же, или где-то по соседству она же разрывалась между желанием прижаться к собеседнику, обнять его, расцеловать, никуда и никогда не отпускать и недавно подавленным служебным долгом, который призывал достать полицейский шокер.
— Сложный вопрос, — Сильвер робко улыбнулся и протянул немного подрагивающую от напряжения руку чтобы провести по длинным волосам.
Странно, тогда она была брюнеткой. Естественной брюнеткой с волосами на половину спины. Средства для ухода за этой роскошью были роскошью по второй, если не третьей производной. Этакий коридор зеркал, в который приходилось смотреть уже по той причине, что ничего другого не было.
Время от времени, подобно третьесортной рекламе на бесплатном канале всплывало лицо какого-то лохматого Карла. Ей сообщали о взломе, но она не ощущала никакой информационной атаки. Если та и происходила, то где-то вне того “сейчас”, в котором жила девушка.
— Можно себе представить, будто мы никогда не расставались, — вздохнул Сильвер, вставая с кровати. — Это не так сложно сделать, если вспомнить, кто ты такая. Просто не пытайся быть больше самой себя. Ты уже такая, к чему больше. Тогда она не поняла, о чем говорит этот человек. Но он встал, неторопливо оделся, пару раз пшикнул ингалятором.
Этого никогда не было, потому и не попало в полицейский отчет. Спустя три часа она стояла над этим же телом, только уже остывающим. Какая-то из корпораций вела собственное расследование, но ошиблась с выбором цели. Конечно же, боевики с индульгенцией от Корпола застрелили не того.
Глория убедилась в этом не отходя от трупа: на криптоканале сепаратистов, доступ к которому имел каждый сотрудник ее литерного отдела, Сильвер, в цифровой маске, такой незнакомый и непохожий, как ни в чем ни бывало вел свою агитацию.
Как всегда, в прямом эфире, это Корпол проверял в самую первую очередь. Рациональная логика пасовала, указывала на десятки и сотни несоответствий, от каждого из которых Флора вздрагивала, а Глория делала вид, будто ничего этого никогда не было.
Они никогда не встречалась с Сильвером. Ложные воспоминания. Она работала в отделе, который занимался поисками и поимкой этого преступника. На сервере этого отдела имелась папка с двумя десятками человек, которые уже расстались с жизнью из-за ошибок Корпола. Иногда Глория присоединялась к мнению коллег, и верила в то, что Сильвер это переходящая маска, миф, образ для маргиналов. Что корпоративная полиция несколько раз убивала, задерживала, допрашивала, потрошила мозги очередному Сильверу, но на его место вставал другой.
Небритая рожа, то и дело появляющаяся то ли в памяти, то ли в каком-то варианте реального мира, не выглядела спасением от навязчивых воспоминаний. Грань между спасением и спасателем Флора проводила достаточно четко, сама не зная для чего и по каким критериям.
Образы не совпадали, но и сама девушка точно так же не совпадала с воспоминанием о самой себе. С учетом данной погрешности все выходило странно, но противоречия отступали на второй план, пересобирая образ мира в новую, более логичную конфигурацию.
17
Больше крупных денежных сумм, попадавших на его счета, Бобби Пескаторе любил себя, стрельбу и красоту. Именно в такой последовательности он расположил свои приоритеты, изрядно удивив родителей тем, что деньги оказались только на четвертом месте.
Впрочем, родителей он застрелил на редкость красиво, одним выстрелом прочертив кровавую линию от отцовского сердца к сердцу мачехи. Родная мать Бобби скончалась от скоротечной ватиканки, мутировавшего боевого вируса, которым неохристианские радикалы очищали Европу от неверных сразу после Большой Депопуляции.
Маленький Бобби недоуменно смотрел на читающего псалмы священника, языки пламени в печах крематория — и не понимал, куда делась мама. Позже, отец показал ему ячейку в колумбарии, угостил глотком дешевого пойла, а затем попытался неуклюже утешить мальчишку.
Именно тогда, вместе с первым опьянением, которое наложилось на детскую травму, определилась судьба Бахрадина Абади, потомка беженцев из Оверни, будущего Пескаторе, Убойного Бобби.
