Никки Каллен - Арена
Снег сел в архиве — несколько соседних комнат с красными лампами, красными стенами, красным паласом на полу; полки все в подшивках — аккуратно, год за годом; «Арклоу пост» насчитывала уже семьдесят девять лет; городу же исполнилось девяносто; Снег вздохнул, запустил пальцы в волосы и решил начать с последних — крутить время назад; прочитал некрологи Анри, Хелене; заметку о том, что на свалке нашли трупы Ганса и Гретель; потом прочитал рассказ Анри «Вербное воскресенье»: наемный убийца получил заказ на человека, но никак не может убить его, потому что тот везде ходит с маленьким белокурым мальчиком; «а я не убиваю детей», — говорит он по телефону заказчикам; потом, наконец, застает жертву без ребенка — жертва с женщиной; «Алессандро улыбнулся и открыл дверь. Почти всю спальню занимала большая белоснежная кровать, на кровати лежали мужчина — тот, который ему был нужен давно, — и женщина, молодая, тонкая, с яркой красной помадой. Мужчина привстал на постели, вытянул смуглую руку, будто закрываясь, и упал обратно: фонтан крови брызнул из его рта. Карие глаза женщины расширились, закричать она не успела. Рука ее с ярко-красными ногтями глухо стукнулась о белый пушистый ковер. Он сел на постель. Закрыл лицо рукой. Он очень сильно устал. Потом сквозь пальцы увидел себя. Напротив висело зеркало — огромное, во всю стену, номер для извращенцев. Он смотрел и смотрел; вдруг увидел позади себя, в темном проеме двери, мальчика. Мальчик стоял молча, его детское лицо было, как у статуи, бледным и перламутровым, волосы сияли, словно нимб, темнели сапфировой синевой глаза. Он был в голубой байковой пижаме и держал за заднюю лапу огромного белого плюшевого медведя, который лежал на полу…»; ну и дальше уже кто-то заказал Алессандро — и он теперь везде ходит с этим мальчиком, чтобы не убили; Снег улыбнулся: похоже, в этом городе обожают гангстеров; нашел еще один рассказ, «Белые цветы», — про юношу, который очень долго болел в раннем детстве, и все, что помнит, — это белая комната, с белой мебелью, постелью, занавесками на окнах, белыми цветами на столике у кровати; каждый день свежие; и пока он болел, он все время смотрел на эти цветы; они его зачаровывали; абсолютной своей белизной, безоттеночностью; и теперь он уже старый человек и понимает, что эти цветы — самое яркое его воспоминание; рассказ тронул Снега своей неопытностью и проницательностью; прочитал рецензии на первый спектакль театра «Песочные часы», прочитал репортаж с его открытия; долго смотрел на фотографию — Ним, Жюстен, Ив, Эжен и Ноэль; спектакль шел по пьесе Шварца «Тень», очень странный, авторский; дети в зале кричали от страха. Проходили часы, Эсме несколько раз заглядывала, приносила кофе, карамельный, со сливками, не жадничала, и булочки — слоеные, французские, с яблоками, персиками, грушей; Снег прочитал о пожаре театра; фото оказались действительно страшными; труппа проводила репетицию, там было что-то с дымом, туманом, и они решили, что так и надо, и погибли, угорели; спасся только сторож; а потом — двумя месяцами ранее — вдруг увидел некрологи на трех детей сразу; два мальчика и девочка — пятнадцать, четырнадцать и восемь лет; и в следующем номере — еще два: две девочки — семнадцать и пять; «черт, — подумал Снег, — вот оно»; и смотрел-смотрел дальше; рецензия на спектакль еще целого театра, фотография труппы… Снег пролистнул, потом вздрогнул, вернул обратно — не может быть, совпадение: среди людей, умерших двадцать пять лет назад в пожаре, лицо Нима — точь-в-точь — черные глаза, тяжелые брови, изогнутые и надменные, как у богини Лианы на картинах классицистов, губы; Снег подумал, отпил кофе; сделал закладку; сердце будто остановилось от страха; слишком уж это невероятно; продолжил искать — старые подшивки, двадцать лет назад, двадцать пять; ему казалось, он скоро сойдет с ума от этих пыльных газет, размытых фотографий; хотя вообще он любил сидеть в архивах. Вот они, некрологи, опять — черные рамки; две сестренки заблудились в лесу, разодраны зверем; мальчик утонул в школьном бассейне; раздел «Театр»: пьеса Уильямса «Стеклянный зверинец», опять труппа, молодые, привлекательные, — и среди них вновь это надменное лицо с черными глазами; и потом — спустя еще пятнадцать лет; и снова детские смерти: мальчик и девочка разбились на машине, девочка перерезала себе вены в ванной, оставила дневник, а ее подруга наелась маминых снотворных таблеток — влюблены были, наверное… Снег закрыл глаза, сжал виски; в комнате стало нестерпимо холодно; он почувствовал, что замерзает, открыл глаза, с губ срывался пар, края манжет, на которые он дышал, заиндевели.
— Снег, — дверь архива открылась — за окном была уже почти ночь, Эсме держала в руках телефонную трубку, рот ее, накрашенный, красный, как пион, дрожал. В комнату сразу вернулась плюсовая температура. Это… это Луций. Он говорит, что… еще одна девочка пропала.
Снег встал и взял трубку.
— Луций?
— Снег, здравствуйте… вы все еще в архиве?
— Да.
— Нашли что-нибудь?
— Да.
— Это Мелисса… Мелисса Свон. Белинда только что позвонила мне и сообщила, что она не вернулась домой с занятий. Мелисса первый раз после операции надела контактные линзы, отучилась в школе, пришла домой, поела, взяла краски, мелки и ушла в художественную школу. И не вернулась. У Белинды истерика.
«И ее труп навечно останется в Тайной комнате», — подумал Снег.
— А вы где, Луций?
— Дома.
— А вы можете позвать Рэйвен? Я хочу спросить… спросить, правда ли то, о чем я думаю.
Тишина, треск; потом Снег услышал ее хрустальный голос:
— Снег…
— Рэйвен, скажите мне, это Ним?
Она молчала; в комнате опять начал застывать воздух.
— Да, — тихо сказала она. — Он… вы ничего не сделаете: он — Тень… Они приносят детей в жертву, чтобы город был как в сказке. Это тоже сказка — страшная…
— Дракон, — прошептал Снег.
— Он живет в горах, — сказала Рэйвен, — высоко; там есть маленький домик; он ждет вас.
— Снег, — услышал он голос Луция, — я вас отвезу.
— Не нужно, — ответил Снег. — Я сам пойду.
— Вы погибнете. Собирается буря. А у меня есть винтовка, и я позову Жюстена; с ним можно хоть куда — хоть на вампиров…
— Не нужно, — сказал Снег. — Винтовки не помогут. Вы живете в этом городе; вы часть его. А я извне… у меня есть шанс… Просто скажите, влево или вправо с дороги?
— Влево. И наверх. Там много снега, вы в нем просто застрянете, его по пояс и выше. А потом будет ветер и лед в лицо…
Снег надел пальто, перчатки; Эсме налила в свой тамблер горячего чая: «возьмите». А потом опять зазвонил телефон: «это Перл»; и вдруг Снег подумал: а ведь нарочно Эсме родила ребенка ровно в то время, когда дракона не было: когда он вернулся, Перл уже выросла…
— Перл, привет…
— Снег! Мне позвонил мистер Орсини, чтобы спросить, была ли Мелисса на занятиях… она исчезла? Она уже умерла?
— А она была на занятиях?
— Была. Они рисовали Нима. Он приехал ко мне в школу, у них выходной сегодня, даже репетиций нет; и всем моим группам позировал… Потом предложил довезти ее до дома, они дружат; она поцеловала меня в щечку и убежала… О боже… Это Ним?
— Думаю, да.
— О боже… Боже…
— Я сейчас ухожу в горы, искать какой-то домик.
— Да, он есть, на левом склоне… там, где всадник; видели, такой странный рисунок: деревья так выросли и расщелины складываются; смотришь — и будто всадник на коне; нечеткий, конечно, не жокей на Сухаре, — она нервно засмеялась, — абстрактный, как у Петрова-Водкина… Ним там на лыжах катается.
— Я найду.
— Там буря.
— Я найду.
— Снег… я влюбилась в вас с первого взгляда.
— Спасибо, Перл.
Он услышал, как она заплакала, положил трубку, взял у Эсме теплый тамблер и вышел в ночь. Снег закручивался в спирали — от самого неба; юноша шел и шел, сквозь ветер; нашел дорогу, нашел поворот; застрял в сугробе, набрал полные сапоги холода; начался лес; заледеневшие ветки хватали его за рукава и капюшон, ломались, хрупкие, мертвые; скоро Снег почти ослеп и ужасно устал; лег на снежный наст, плотный, как кровать; почти потерял надежду; «сейчас я буду звать маму, — подумал он, — и мне будет стыдно до конца своих дней»; засмеялся еле слышно; дышать было больно — таким разреженным, острым был здесь воздух; его можно было ломать, как ветки; «поднимайся, — сказал он себе, — ну, давай; поедешь заслуженно на теплое море, валяться на белом пляже, собирать янтарь, смотреть на корабли и красивых девушек; вставай»; и он встал и пошел; ветра здесь не было; только ночь, лютый холод и снег выше пояса; иногда такой плотный, что Снег чувствовал себя ледоколом; а потом он увидел сквозь ветви огонек; «пряничный домик, — подумал он, — сейчас меня посадят в печку…» Щеки у него онемели; он начал их растирать; ресницы будто накрашены — такие твердые; из трубы домика шел дым; Снег подумал о тамблере с чаем; вряд ли он выдержал такой минус; там, наверное, как в кока-коле из «Макдоналдса», ледышки стукаются друг о друга; нашел его в кармане; он был — о чудо — теплым; Снег еле открыл; и рот ему обожгло; сердце сразу забилось. Снег вытер рот и вышел на склон; возле домика виднелась утоптанная площадка; лежали чьи-то лыжи; вязанка дров; на пороге появился Ним: в черном свитере, черных джинсах, высоких горных ботинках со шнуровкой.
