Илья Новак - Demo-сфера
Он побрел прочь, оглашая улицу страстными стонами, экстатически дергаясь и подпрыгивая, будто наглотался амфетаминов. Несколько идущих навстречу прохожих отскочили, проезжающий мимо колесничий крутанулся вокруг оси и встал, изумленно пялясь на свихнувшийся автомат. Засмеялись какие-то студенты.
— Пошли быстрее, — Дан потянул Нату за угол, но она успела подхватить с мостовой один из билетов.
Когда они отошли на квартал, он замедлил шаг.
— Что это такое было? — спросила Ната.
— У меня ведь антивирус... — Данислав все еще ухмылялся. — В него, понимаешь, по моей просьбе добавили утилиту, которая воспринимает подобную рекламу как вирусную атаку. Такими пиароботами управляют через геовэб, и этот мой антивирус... Ну, он как бы видит, что ко мне приближается враждебная программа, и валит ее. Расстраивает двигательные функции, а потом заставляет транслировать любой случайный поток из геовэба. Вообще, робот передает запись от своих хозяев. Там кремниевый модулятор, который расщепляет два фазированных световых луча... Ну, это, в общем, полупроводниковая фотоника, это сложно. Я сам это плохо понимаю. Короче, антивирус принуждает его выловить любой случайный поток из сети. Там же постоянно кто-то с кем-то файлами обменивается. Но это у меня запрещенный софт, с таким лучше бюрикам не попадаться...
Ната улыбалась и кивала. Потом вспомнила прерванный появлением рекламного автомата разговор.
— Даник, я все-таки не пойму, почему именно ноги? Если умеют делать такое... Почему другое что-то не меняют?
— Колесо было величайшим изобретением человечества, — авторитетно заявил Дан. — Очень сильно повлияло на прогресс. Но колесами в природе никто не обладает, это чисто искусственная штука. Люди тысячелетиями использовали разные повозки, передвигающиеся на колесах. А теперь вот решили и сами... Ты видела, с какой скоростью они двигаются?
— Но ведь ноги! — не унималась Ната. — Они же... Ну вот у женщины — когда красивые ноги, ведь на них приятно смотреть, правильно? И трогать их. Я имею в виду — вам приятно. Мужчинам. И мужские ноги, когда они хорошей формы, то...
Данислав возразил:
— Послушай, но ведь у меня телесный софт прошит, ведь ты знаешь! Это тебя не смущает?
— Так его не видно, — возразила она.
— Ну так что же... Все равно, дело просто в привычке. Среди колесничих уже тоже конкурсы красоты проводятся. И колопорно тоже уже есть. ‘Сладкий изгиб’ вот — не смотрела такое видео?
— Не смотрела! — испугалась она.
— Когда вернемся — я тебе покажу.
— Не надо! — Ната с опаской покосилась на него, словно домохозяйка, которая вдруг узнала, что ведущий замкнутый образ жизни милый пожилой господин по соседству — агрессивный фетишист-некрофил. — Тебе такое нравится?
Он помотал головой.
— Нет, что ты. Я для общего развития смотрел.
Она что-то еще говорила, но Дан уже не слушал — он задумался над своими словами: ‘Когда вернемся’... Надо сказать ей. Обязательно, ведь это, в конце концов, жестоко... Сейчас она еще может поступить куда-то на курсы, выучиться... секретарем каким-нибудь, что ли? Он поможет устроиться куда-то. А если тянуть... вдруг забеременеет? Конечно, случайно такое теперь не происходит, но Ната хотела ребенка, уже трижды она несмело подступалась с этим вопросом, а Дан пресекал такие темы на корню. И она может специально... Не выпить вовремя таблетку — проще простого. И что потом? Насколько Данислав ее знал, на аборт Ната не согласится ни за что.
— Ты иногда молчишь, — сказала она. — Вроде что-то сказать хочешь.
— Нет, я... — начал он.
— Но я же вижу. Что такое, Даник?
— О, гляди, Калем! — обрадовался он. — Видишь? Идем к нему. Я пить хочу.
Колесничий покачивался возле столика открытого кафе, на стуле рядом сидела блондинка, — они пили вино и ели мороженое. Калем помахал рукой.
— Садитесь, дорогие... Вино, водка, виски? Это Турби. Турби, это Дан Серба, однокашник мой, а это Ната.
Турби напомнила Даниславу собаку породы колли, которую очень плохо кормили. Сколько он помнил, у Калема была склонность к утонченным во всех смыслах женщинам — изящным до безобразия. И лицо: худое, вытянутое, унылое...
— Я вас раньше здесь не видела, — сказала она, поднося к губам бокал, который держала за ножку двумя пальцами, отставив мизинец.
Зряшная женщина — сразу понял Дан. Они с Калемом насмешливо переглянулись — тот заметил, куда смотрит Данислав, и еле заметно нахмурил брови, как бы говоря: ‘Ну так что? Я прав, а ты в женщинах ни черта не смыслишь, как и раньше’. Когда-то они с Калемом — тот еще не был колесничим — сильно на эту тему спорили. Калем говорил: ‘Это мы, мужики, грубые скоты, даже если интель какой-нибудь, начитанный сукин сын в очечках и с тонкими усиками, — все одно, питекантропия сидит где-то глубоко, никуда не деться от нее. Но женщины — они должны быть тонкими, воздушными — и телом, и мыслью, и чувствами. Приличными, светскими. Желательно — поэзию чтоб сочиняли.’ ‘Ерунда! — говорил в ответ Дан. — Тонкими — ну это еще ладно, но светскими... Знаешь, как вычислить бабу, с которой точно нельзя дел иметь?’ ‘Как? Ну как?!’ — распалялся Калем (они к началу таких разговоров обычно уже допивали вторую бутылку вина). ‘Угостить ее чем-то, шампанским или ликером каким. Если она держит бокал или рюмку, оттопырив мизинец: все, пиздец, сразу вскакивай и беги подальше, и не возвращайся.’ ‘Херню говоришь! — обижался однокашник, у которого, конечно же, в это время был роман с очередной воздушной, как хорошо взбитый крем грымзой с культурологического факультета, имевшей привычку отставлять мизинец, даже когда в руках ее был толстостенный пивной бокал. — Недоумок, ни черта в бабах не рубишь!’ ‘И вообще, я всегда предпочитал пивные ресторанам, — заключал Данислав. — Пивные, понимаешь? Там — жизнь, а в ресторанах сплошной этикет. Тоже и с женщинами. А ты, жаркий южный мужчина, дались тебе эти, которые поэзию сочиняют! Тебе положено любить знойных блондинок, страстных, разнузданных в постели. А эти, утонченные... поэтессы, блин! С такой если спишь, так вроде дохлая лягушка рядом, холодная...’ ‘Те, что утонченные, они как раз в постели и разнузданные. А вот селянки всякие, с виду — кровь с молоком, а в постели вялые да стеснительные... коровы’, — возражал Калем. Так они ни о чем никогда и не договаривались.
Принесли вино Нате и пиво Дану. Официант был роботом — просто цилиндр на колесиках, с подносом и пластиной кликоприемника. Дан заплатил, прозрачный колпак откинулся, и они взяли бокалы.
Тут же к ним подплыл голо-буек, напоминающий серебристый тазик, над которым вспучился полупрозрачный пузырь. Внутри находился проектор, а пузырь состоял из оргстекла, покрытого пленкой фотополимерной смолы в пятьдесят нанометров толщиной. Микроскопические призмы, вытравленные в полимере лазером, направляли изображения в глаза окружающих — иногда оно оставалось в фокусе, иногда расплывалось.
Данислав поспешно опустил руку под стол, нащупал сенсорную пластину в специальном кармашке на ремне и пробежал по ней пальцами, отключая антивирус: не хватало еще, чтобы тот расстроил буек, заставил его беспорядочно кружиться над столиками и показывать что-то непристойное на глазах у почтенной публики. Голо-буек покрутился рядом, но они старательно игнорировали его, и автомат улетел.
— Здесь теперь везде машины? — спросил Данислав, поглядывая на снующего от столика к столику официанта.
— Отчего же, заведения, где обслуживают люди, еще остались! — произнесла Турби.
Говорила она так, будто сначала тщательно формулировала фразу в уме, составляла слова в правильную последовательность, и оттого звучали они книжно и выспренно. Словно осознавая этот недостаток и желая привнести в свою речь больше живости, Турби делала ударение на последнем слове чуть ли не каждой фразы, как бы ставя интонациями восклицательный знак.
— Город, к сожалению, все больше становится техносферной областью, и официанты-роботы — один из признаков!
— Да-а? — Данислав, подняв брови, огляделся. Сквозь щели между керамическими плитами улицы нет-нет да и прорастала трава, за аркой во внутреннем дворике виднелись чахлые, по самые корни напитавшиеся атмосферным свинцом и цинком деревья.
— Вы из Западного Сознания? — догадалась Турби.
Дан кивнул.
— Вот именно. Понимаете, техно — это же не просто название. Это когда ноосфера полностью вытеснила естественную биосферу. Бесприродный Технический Мир. Живая природа внутри техносферы полностью контролируется. Здесь же... — он развел руками.
Турби оказалась патриоткой — она выпятила подбородок, нахмурила лобик под льняными кудрями и пошла в атаку:
— БТМ — это тупик!
— Вот так вот круто? — удивился Данислав. — Почему же? Природа в любом случае уже обречена, это еще Альтшуллер сформулировал. Тут вопрос просто в том, чтобы не разрушать, как происходило раньше, а перестраивать.
