Андрей Буторин - Север
Между тем Сейд уже сбегал за подбитыми куропатками и положил тушки возле ног хозяина. Нанас потрепал его по круглой белой голове, вынул из птиц стрелы и сунул добычу в самый нос кережи. Теперь нужно было найти подходящее для стоянки место, развести костер и приготовить ужин.
Далеко в лес он заезжать не стал – снег там был более глубоким и рыхлым, чем на продуваемой ветром дороге, и нарты проваливались в него сильно, по самую кережу. Да и ни к чему было это делать, вскоре попалось неплохое местечко – небольшая полянка, закрытая с трех сторон густым молодым березняком, через который не сможет бесшумно подкрасться ни один крупный зверь, а с четвертой вплотную друг к другу росли две старые разлапистые ели, широкие нижние ветки которых были уже готовым шалашом.
Нанас распряг оленей и привязал их на длинных арканах к деревьям. Обычно он этого не делал, прирученные животные и так не уходили далеко от хозяина, но сейчас рисковать не стоило – потерять в его положении оленей было бы смерти подобно.
Еще подъезжая к месту стоянки, юноша заметил на снегу ломаные дорожки заячьих следов и теперь достал из кережи силья. Если повезет, то за ночь в петлю может попасть заяц, тогда можно будет и подкрепиться утром, и взять какой-то запас в дорогу.
Затем, надев сплетенные из ивовых ветвей снегоступы и прикрепив их к пимам, Нанас отправился в лес. Устанавливая силья,
заодно набрал и сушняка для костра, а вернувшись, притоптал снег на поляне, сложил ветки шалашиком, в середку сунул содранной с березы бересты, а под нее – горсть заранее высушенного мха из мешочка на поясе. Потом достал оттуда же кремень с кресалом и умело высек сноп ярких искр. Сухой мох сразу начал тлеть, и осталось лишь раздуть его, чтобы вспыхнула береста, а там занялись огнем и ветки. Подложив в костер сучьев потолще, Нанас пошел поискать еще дров. Сейд хотел увязаться с ним, однако хозяин покачал головой и показал на оленей – стереги, дескать.
На сей раз он забрел чуть подальше и вскоре наткнулся на свежий лосиный след. Впрочем, толку от него сейчас не было: дротик для охоты на крупного зверя он не захватил, да и ни к чему такая большая добыча – что с ней делать? И не съешь, и с собой не увезешь. Убивать же просто ради удовольствия Нанас никогда не любил.
Насобирав большую охапку дров, юноша отнес ее на поляну, вырезал толстый прут и рогатину и повесил над костром плотно набитый снегом котел. Потом наломал елового лапника, чтобы не сидеть на снегу, а пока талая вода закипала, он, подбрасывая в котел снег, ощипал и выпотрошил одну куропатку. Вторую сразу же отдал Сейду. Пес утащил птицу под елку и начал хрумкать ее, судя по звуку, вместе с костями и перьями.
Пока варилась куропатка, Нанас еще раз сходил за дровами, а заодно нашел и срезал трутовник – березовый нарост – для чая. Потом достал из мешка с провизией небольшой берестяной туесок с высушенной и перемолотой в муку белой сосновой корой, которую наскоблил с ошкуренных деревьев еще по осени, и добавил две горсти в котел. Затем раскопал снег, отыскал брусничник, нарвал горсть красных, будто капли крови, ягод и тоже бросил в кипящее варево.
Когда похлебка была готова, Нанас снял котел с огня, а на его место повесил другой, маленький, тоже набитый снегом. Сам же уселся перед большим и вспомнил, что забыл достать ложку. Но ударивший в ноздри запах еды так раздразнил его, что он, не утерпев, шипя и охая, голой рукой залез в горячую воду, достал кусок дичи и, обжигая язык, губы и нёбо, впился в ароматное, нежное
мясо зубами. С куропаткой он разделался едва ли не быстрей, чем Сейд, а потом все же поднялся, сходил к нартам за ложкой и похлебку съел уже по-человечески, особо не торопясь. После этого покрошил и заварил в маленьком котле трутовник и с большим удовольствием напился чаю. Нет ничего лучше грибного чаю после ужина!
Между тем быстро стало темнеть, и, пока Нанас чистил снегом и убирал в нарты посуду, наступила настоящая ночь. Олени, наевшись ягеля, который в избытке отыскался под снегом, уже улеглись между сугробами, так, что их стало не видно – в свете костра различались лишь торчащие над снегом рога, да и те легко можно было принять за ветки. Сейд тоже давно сопел под еловыми лапами, и только Нанасу, несмотря на прошлую бессонную ночь, спать совсем не хотелось: события минувшего дня крутились в его голове снова и снова. Тепло огня, по-домашнему уютный треск горящих сучьев, звездочки искр, взлетающие к черному небу, – все это помогало неспешным, спокойным раздумьям.
Чтобы не сидеть истуканом и чем-то занять руки, пока мысли плетут свой задумчивый танец, Нанас решил сделать дротик, благо у него теперь имелись найденные в каменном коробе ножи, один из которых можно было использовать как наконечник. Срезав ножом небесного духа стройную молодую березку, Нанас вновь уселся перед костром и принялся аккуратно ее ошкуривать. И теперь уже дал своим мыслям полную волю.
С прошлого вечера по нынешний прошло совсем немного времени, но за это время случилось столько всего, сколько не происходило, пожалуй, за всю его жизнь. Во всяком случае, прежде не случалось ничего такого, что полностью бы эту жизнь меняло. Но самое главное – он избежал смерти, то есть – сбежал от нее. Правда, еще неизвестно, не нагонит ли она его вскоре, ведь едет он туда, где у смерти, похоже, самые обильные охотничьи угодья.
Но не ехать – умереть еще скорей, и уже наверняка: с духами не спорят, им подчиняются. Так что о том, что будет дальше, можно сейчас не размышлять – что будет, то и будет. А вот о том. что было, – пожалуй, подумать стоило.
Взять того же нойда Силадана… Он, Нанас, еще сегодня утром полагал, что тот их обманывает. Оказалось, что нет. То есть, обманывает, конечно, но не в главном. Да и то, скорее, потому, что и сам точно не знает, как оно на самом деле. Странно, конечно, ведь нойд на то и нойд, чтобы общаться с духами и узнавать от них истину. Вот, к примеру, он сам, Нанас, совсем не нойд, однако повстречался с духом и многое от него узнал. Так может, Силадан и не нойд вовсе? Может, он обманул их всех уже в этом? Ведь недаром старейшина Ародан называл его странным именем – Силантий и разговаривал с ним попросту, как с обычным человеком, а не нойдом, и Силадан вовсе на это не гневался, называя старейшину не менее странно – Андреем, а то и вовсе прозвищем – Кожухов. Правда, разговор у них шел наедине, они ведь не знали, что Нанас лежит в сугробе в двух шагах от вежи. А когда поняли это…
Ладно, теперь это уже не важно – сыйт далеко, и пока Силадан жив, Нанас туда уже не вернется.
Но в том подслушанном разговоре было еще кое-что важное. Тогда юноша не понял, о чем шла речь, а сегодня, в Ловозере, все встало на свои места. Ародан просил у нойда разрешения взять двух-трех человек и сходить в один из поселков. Нанас, хоть и не мог сообразить, о чем идет речь, запомнил слова старейшины дословно.
«Силантий, – сказал Ародан. – Я все понимаю: молодое поколение не должно ничего знать, а тем старикам, что знали, следует это забыть. Спасение для нас только здесь, возле залежей этого минерала. Пусть он защищает нас от радиации… Но ты тоже пойми – мы так и безо всякой радиации вымрем! Мы охотимся палками, рубим деревья единственным топором, нормальных инструментов вообще не осталось, а совсем рядом – полно всего. Да принести хотя бы просто железа для наконечников стрел и дротиков! Не может там быть очень высокого уровня, да и лет уже сколько прошло… Пусть со мной идут те, кто все равно помнит о доме, для них устои не рухнут, а я вдобавок выберу тех, кто умеет держать язык за зубами. Много мы брать не станем, только самое необходимое… А еще ружья, хотя бы парочку, и патронов, сколько най-
дем. Потому что… Ты знаешь сам, Силантий, что видели охотники. И в последнее время – все чаще и чаще. Они не выдумывают; во всяком случае, Серсошу с Никигором я верю. Если этих будет хотя бы пара десятков и они придут сюда, нам не отбиться одними стрелами и дротиками».
Силадан тогда накричал на старейшину. Сказал, что даже слышать не хочет ни о какой «сталкерщине», что запрет наложен им раз и навсегда и что он касается всех, в том числе и его самого. Большой ли там уровень этой самой радиации, маленький ли – проверять это, пока он жив, никто не будет. Потому что подрывать свой авторитет он, Силадан, не позволит, а если хоть кто-то узнает, что мир за горами не кончается, – кончится и его авторитет, и сам он, как нойд. Потом он перестал кричать и добавил, что раньше люди вообще не знали металлов и вполне себе жили – и охотились, и жилища строили. Что же до разносимых охотниками слухов, будто они что-то там видели, то лично он в это не верит – наткнулись пару раз на медвежий след и раздули историю – у страха глаза велики. И сказал еще, чтобы Ародан передал Никигору с Серсошем, что если они не перестанут сеять панику и сочинять байки и страшилки, то страшно станет им самим, и вовсе не из-за мифических чудовищ.
