Чайна Мьевиль - Железный Совет
– Скорее, скорее! – орали они. – Мы ждем. Там, за милицией. Вас дожидаемся.
И, описав в воздухе круг, они полетели назад, к каким-то железякам, сложенным на запасном пути.
– Анн-Гари!
Окрик донесся сверху, с края расщелины, футах в двадцати над их головами. Каттер поднял голову и увидел Иуду.
У Каттера вырвался крик. Он натянул поводья, Рахул и Анн-Гари тоже остановились и подняли головы. Иуда Лёв стоял на краю и бурно размахивал руками, пытаясь привлечь их внимание.
– Анн, Анн-Гари! – кричал он. – Каттер! – И он широко развел руки, подзывая обоих.
– Иуда… – вымолвил Каттер.
– Поднимайтесь, поднимайтесь. Что вы тут делаете? Что? Боги мои, да поднимайтесь же.
Тяжелому, как динозавр, Рахулу подъем было не одолеть, он скользил и съезжал назад. Пришлось ему ждать внизу, а Каттер с Анн-Гари, цепляясь за торчащие из склона корешки, вскарабкались наверх, выпрямились, и Каттер, все это время упорно глядевший себе под ноги, поднял бледно-серое, как сланец, лицо и взглянул на Иуду Лёва.
Иуда с непроницаемым выражением поглядел на Анн-Гари, потом заключил ее в объятия и долго не выпускал. Каттер смотрел. Каттер облизнул губы. Каттер ждал. Наконец Иуда повернулся к нему и с гримасой, отчасти похожей на улыбку, обнял его тоже, и Каттер на долю секунды буквально повис на нем. Закрыв глаза, он положил голову на плечо Иуды, но тут же выпрямился и сделал шаг назад. Отчетливо были видны рельсы, выходившие на равнину.
Они смотрели, все трое, смотрели друг на друга. Вот он: высокий, худой, поседевший человек по имени Иуда Лёв. «Кто же ты?» – думал Каттер. Вокруг лежало все то, что он ожидал увидеть. Бутылка с водой. Загадочные отходы големетрии. Телескоп.
Место было уединенное. До города – рукой подать. Снова прилетели и закружили над головами вирмы, истерически выкрикивая предупреждения.
– Чем ты был занят? – спросил Каттер. «Что ты делаешь сейчас?» – Они не остановились, Иуда, не повернули. Я пытался…
– Я знаю. Я знал, что они не согласятся. Неважно.
– Что произошло? В городе?
– Ох, Каттер. Кончено, все кончено…
Иуда был тих и напуган. Он взглянул мимо Каттера и Анн-Гари на поворот дороги – туда, откуда должен был появиться поезд. Потом снова на товарищей, опять на дорогу. Его внимание беспрестанно переключалось.
– Что будем делать? – спросил Каттер.
– Ничего уже не поделаешь, – ответил Иуда. – Он уже не тот, что прежде. Город… он опять изменился.
– Зачем ты здесь, Иуда? – спросила Анн-Гари. – Для чего ты пришел, Иуда Лёв?
Тон у нее был заговорщический. Они едва заметно улыбались друг другу, как соучастники. Голоса обоих звучали слегка игриво. Даже перед неизбежной бойней, уже увидав милицию, Анн-Гари кокетничала. То и дело она протягивала руку и касалась Иуды, который отвечал ей тем же. Напряжение между ними напоминало зверька, который жался то к нему, то к ней – по очереди. Иуда то заглядывал ей через плечо, то снова смотрел в лицо.
– Иуда! – закричал Каттер, и тот обернулся.
– Да, да, Каттер. Конечно. – Он успокоился. – Зачем ты пришел?
– Что ты сделал, Иуда? – спросил Каттер.
Но тут раздался шум, Иуда радостно вскрикнул, словно маленький мальчик, и запрыгал на месте, тоже совсем по-мальчишески. В его глазах стояли слезы. Он плакал и улыбался.
Столб дыма показался в полумиле от них. Вечный поезд. Извиваясь, он выполз из расщелины, словно покрытый копотью червь из своей норы, ускорил ход, круто повернул, огибая край каменной бреши, и оказался совсем близко. Поднятый поездом ветер ударил Каттеру и Анн-Гари в лицо, когда они повернулись и увидели круглые огни паровоза, почти неразличимые при свете дня, но все же освещавшие камни и рельсы. Железный Совет вышел на последний отрезок пути.
«Нет!» Каттер не знал, сказал он это вслух или только подумал. Он не верил в то, что за спинами милиции прячутся революционеры. Он смотрел, как Железный Совет выходит из каменной расщелины навстречу смерти, и кричал или думал, что кричит: «Нет!»
Оскалив зубы предохранительной решетки, овеянный легендами, увешанный охотничьими трофеями паровоз-фетиш с ревом вез в бой лучших воинов – огромных переделанных, рычащих кактов с длинными ножами наголо, – а по бокам бежали спасшиеся из Нью-Кробюзона, подбадривали их криками и осыпали конфетти, словно в праздник. Весь осажденный город на колесах шел в бой; второй паровоз, все вагоны, каждая часть поезда стала оружием. Колеса отбивали железный ритм, дым валил из всех труб, все прильнули к окнам, готовые открыть огонь, без всякого плана, повинуясь безрассудным крикам «вперед!».
«Ту-тук, ту-тук, ту-тук, ту-тук». Каттер знал этот звук стучащих по рельсам колес. Подбежав к краю обрыва, он закричал, хотя его все равно не могли услышать. Он видел, как плачет и смеется Иуда, как без слез улыбается Анн-Гари. С невиданной прежде скоростью поезд пролетел мимо Рахула, махавшего лапами и руками.
Каттер споткнулся и услышал, как у него за спиной бормочет Иуда – в такт двухчастному ритму колес. Он пел вместе с поездом, и в его песне было ожидание. Каттер склонился над пропастью и увидел поезд, а на нем граждан Совета, готовых к бою, последнему бою, на этот раз – к сражению за свой город. Перед составом, между шпалами, он увидел странное нагромождение препятствий: ничего настолько тяжелого, чтобы пустить под откос или даже повредить поезд, – просто предметы, старательно разложенные вдоль нескольких ярдов полотна и похожие сверху на детали какого-то знака.
– Ух, ух, ух, ух, – сказал Иуда. Ответное «ту-тук» донеслось снизу, и передняя часть Железного Совета оказалась над устройством, которое Каттер принял за остатки какого-то сигнала или недоделанной детали путевого хозяйства; но едва колеса коснулись механизма, как тот застучал, и стук сложился в ритм, а Иуда, хватая ртом воздух, рухнул на колени. Кожа на его лице и руках натянулась; казалось, даже мясо куда-то делось с костей. Каттер видел, как сильно сконцентрировался Иуда, как быстро утекала из него энергия.
Он слышал, как в отрывистый стук поезда влилась новая, мощная струя, точно ударные в противофазе. Железный Совет привел в действие оставленный Иудой выключатель, заложенная им батарея ожила и начала тянуть из организма силы, но видел это только Каттер. Он смотрел, как моргает и задыхается Иуда.
Крик Иуды отвлек Каттера и Анн-Гари от небольшого препятствия, устроенного между рельсами: болтов, металлических прутьев, кирпичей, прислоненных к шпалам или наполовину зарытых в гальку, на которые наехал Совет. Части устройства жестко приземлились прямо на подготовленные для них контакты. Строгий порядок их падения, а также материалы, из которых они были сделаны, стали причиной того, что каждая издавала свой, только ей присущий звук. Треск, щелчки и металлический звон сложились в тщательно выверенную мелодию, которая сплелась с безупречным ритмом колес; лишь несколько секунд, крошечный отрезок времени существовала магия пульса, ритмический палимпсест; каждая группа звуков начиналась в строго определенный миг, разрезая на куски время; и поэтому, когда огромная металлическая голова Железного Совета высунулась из каменных складок на открытое пространство, шум резал секунды, шлифовал их и придавал им форму через механизм, питавшийся жизненной силой Иуды Лёва, величайшего мага-самоучки в истории Нью-Кробюзона; грубая, могучая, неотвратимая точность этого нарезанного на куски времени изменила время, стала переменной внутри его,
изменила его, превратив в
голема,
временно́го голема,
который выпрямился, полный заимствованной жизни, рожденный из звука и времени, встал и выполнил данный ему приказ – точнее, приказ просто сделался големом, эти два понятия совпали. Живая фигура, выкроенная из самого времени, с зарубками из неотшлифованных секунд и раздавленных мгновений по краям, там, где временные конечности примыкали к временно́му телу. Он был. Контуры фигуры терялись в разных измерениях, неведомых даже ее создателю и невидимых ни для кого из присутствовавших; тот, кто увидел бы ее целиком, понял бы, что фигура заключает в себе весь поезд.
Временной голем существовал, игнорируя линейность времени вокруг себя, он просто был. Словно диахронический тромб, он насмерть закупорил собой сосуд, по которому текли последовательные моменты, в немой надменности своего существования не обращая внимания на бьющий в него поток жизни.
С окровавленным лицом, трепеща и ловя ртом воздух, точно рыба на песке, оставляя за собой багровый след, обессиленный последним магическим актом Иуда Лёв подполз к краю обрыва, встал, качаясь, словно пьяный, заглянул вниз и улыбнулся. Каттер смотрел на него.
Раздался страшный шум. Что-то треснуло и загрохотало, как от мощного удара. Анн-Гари визжала. Она бежала с обрыва вниз, поднимая за собой тучи пыли, потом упала и покатилась, но снова поднялась на ноги, изорвав одежду. Рахул застыл, как громом пораженный, и глядел на Железный Совет в считаных футах от себя. Граждане Совета и примкнувшие к ним беженцы повскакали на ноги и ждали, сами не зная чего. Все смотрели на поезд.
