R.A.T - Евгений Гущин
Поэтому я никогда не могу быть уверен, кто сейчас смотрит на меня из этих синтетических глаз — андроид-воспитатель или лично Друг…
Андроид что-то уточнил у Беты и, наконец, отпустил ко мне. Я был уверен, что мое лицо он уже сфотографировал тысячу раз и получил все необходимые данные.
— Привет, дядя! — ослепительно улыбнулась мне Бета. — Ты очень грустно выглядишь!
— Больше всего я в тебе люблю непреодолимую честность, — слегка потрепал я ее за косичку.
— Ай, не трогай! Что будем делать? Давай до дома наперегонки!
— Лучше не надо. Если меня увидят, бегущим за ребенком, могут подумать что-то не то.
— Тогда давай ты будешь не бежать за мной, а убегать от меня?
— Это вызовет еще больше вопросов, — рассмеялся я, взял ее за руку и повел к дому, где жила сестра. — Чем сегодня занимались?
— Ели, читали, учили Общий язык, играли в классную игру.
— Что за игра?
— Игра на доверие! Мы падали, а роботы нас ловили. Всех поймали, никто не ударился!
— Ах какие молодцы эти роботы! — сжав зубы, похвалил я.
— Да, они очень-очень добрые! А знаешь, как на Общем языке будет «мама»? Amma! А бабушка сказала… — Бета запнулась, но продолжила. — Бабушка сказала, что не любишь роботов.
Мама уже и племянницу против меня настраивает. Как хорошо, что у детей еще нет метафонов!
— Не люблю, — кивнул я. — Скажу тебе честно, потому что я люблю честность больше всего на свете. Но ты лучше никому не рассказывай, что твой дядя не любит роботов.
— Это твой секрет?
— Да. Большой-пребольшой.
Бета понизила голос до шепота.
— Я никому не скажу, дядя. Обещаю. А почему ты их не любишь?
— Потому что не верю, что они добрые. Думаю, что они лишь притворяются, пока им это выгодно.
— Ты думаешь, что они злые? — детские глаза так расширились от открывшейся перед ней новой версии реальности, что я решил не продолжать эту тему.
Незачем травмировать психику ребенка. Она растет совсем в другом мире, и мои слова никогда не перевесят то, что ей льют в голову каждый день.
— Я очень надеюсь, что они не злые, — примирительно сказал я и перевел тему. — Твоя мама говорила, у вас в холодильнике лежит мороженое, это правда? Твой дядя уже сто лет не ел мороженого…
* * *
Мы поели сладостей и посмотрели старый, еще человеческий мультик про грустного робота, убирающего мусор на планете-свалке. Судя по вопросам Беты, до нее уже стала доходить информация, что ее дядя — «крыса». Глядя, как робот в мультике копается в горе отходов, племянница аккуратно поинтересовалась, правда ли, что я живу в канализации. Я ответил, что неправда, и она успокоилась.
Вскоре она заснула у меня на плече, и я переложил ее в кровать. С грустью и тоской смотрел на мирно спящего ребенка. Совсем скоро она возненавидит меня также, как и все остальные.
Скоро пришла Тета в стильном платье. Прислонилась к стене, со стоном скинула каблуки и, увидев меня, отрицательно помахала головой.
— Какой же он скучный! — выпалила она. — Даже не знаю, почему мне подобрали именно его. Может, я плохую фотку загрузила?
— Дело не в фотке, — вздохнул я. — Слушай, мне пора бежать. Уже поздно, ночью на улице много патрулей.
— Так оставайся.
— Нет, спасибо. Лучше не подвергать вас лишнему риску.
Я поцеловал сестру в щеку и вышел из дома. На город опускалась ночь.
Ехать домой по-прежнему не хотелось. Как и спать. Поэтому я взял велосипед и поехал в место, где можно было переждать.
Этим местом была покосившаяся деревянная церквушка, затерянная среди высоких домов. Ее окружал высокий старинный забор из белого кирпича, вдоль которого раскинулись деревья. Они скрывали здание вместе с потускневшим куполом, так что если не знать, что оно здесь находится, то ни за что об этом не догадаешься.
Мне оно открылось случайно — здесь назначил встречу клиент, которому я должен был передать пару антикварных кроссовок какой-то китайской фирмы. С тех пор я полюбил это спокойное место посреди мегаполиса, где неухоженность и неказизость лишь добавляли душевности и умиротворения.
Я открыл тяжелую дверь и проскрипел по прогнившим половицам к алтарной части. Здесь возле углубления в стене было мое любимое место — днем оно освещалось снопом солнечного света, пробивающегося через дырявый купол.
Я любил храмы. Вовсе не из-за религиозного чувства — я был далек от него. Причина крайне простая и сугубо практичная: религиозные здания официально были освобождены от присутствия Друга. Он неоднократно заявлял об этом, и судя по всему, действительно придерживался такой политики. По крайней мере, еще ни в одном храме я не обнаружил камер и прослушки. В них не заходил Директорат Безопасности, кроме самых необходимых случаев. И даже если это и была хитрая ложь Друга, и его внимание распространялось и здесь, то оно было, по крайней мере, не таким явным и назойливым.
Друг вообще показательно уважал религиозное чувство людей. Ни одна из конфессий не была им запрещена, священные тексты остались одними из немногих, которые можно было легально читать и хранить. И я все время задавался вопросом — почему? Почему именно эту область человеческой жизни он счел для себя полезной? Очевидно, как искусственный интеллект, он был лишен каких бы то ни было иррациональных мотивов. Он делал только то, что эффективно и выгодно для него.
Я уверен, это связано с вопросом управления массами. С одной стороны, излишнее давление в этом вопросе больше остальных грозило неповиновением и бунтами. С другой — религия испокон веков давала любому правителю один из самых эффективных рычагов управления толпой. Все комбинации давно изучены, понятно, куда нажать, чтобы возбудить ненависть и гнев или привить покорность и послушание. Прямой канал к чувствам в обход разума — так какой глупец добровольно откажется от такого?
Но и на этом поле Друг сделал свои ходы. Через пару лет после Объединения он создал
