Руди Рюкер - Что случилось с Гудини?

Руди Рюкер

Что случилось с Гудини?

Гудини был на грани разорения. Его цирк-водевиль закрылся, его городской театр близок к смерти. Предложение от Мэла Рабштейна из «Патэ Ньюс» поступило как раз вовремя.

— Аванс два куска — за три выступления.

— Я ваш.

Идея сводилась к следующему: католический священник, раввин и мировой судья должны все время присутствовать в кадре вместе с Гудини. Каждый трюк — от начала до конца — снимается на пленку, при этом используется последовательный метод Лоэ. Особым условием была спонтанность побега, отсутствие предварительной подготовки — Гудини ничего не должен знать о готовящихся трюках.

Операция началась в четыре часа утра 8 июля 1948 года. Участники врываются в дом Гудини в Левингстоне. Гудини живет там со своей матерью-калекой. Католический священник и раввин плечом к плечу вышибают дверь. Следует наезд на их бегущие черные ботинки на толстых подошвах. Освещение сначала очень неважное, но после вспыхивает переносной софит. Картинка движется рывками, дергается, ясно, что оператор бежит следом за основными участниками. Ни у кого не возникает сомнений в достоверности и неподдельности съемки.

Судья держит в руках жестяную банку с расплавленным воском, которым — при помощи раввина и священника — запечатываются глаза, уши и ноздри Гудини. Смуглое лицо мистериозо обработано прежде, чем тот успевает проснуться, — тем самым предотвращены попытки к сопротивлению, и вот он уже лежит — расслабленный и полностью покорившийся похитителям. Гудини готов. Участники оборачивают его бандажами Айса и стягивают полосами медицинского пластыря, превратив в мумию, в сигару «Белый орел».

Эдди Мачотка, штатный оператор «Патэ», с целью сокращения просмотрового времени по пути к взлетному полю использует стробоскопическую съемку. Камера делает один кадр в десять секунд, в результате получасовой переезд занимает всего две с половиной минуты на экране. В кабине темно, камера расположена под плохим углом, но все по-прежнему выглядит очень убедительно. Ясно, что это не монтаж. На коленях священника, раввина и судьи, расположившихся на заднем сиденье «паккарда», лежит похожий на батон белого хлеба Гудини, изображение которого время от времени чуть дергается из-за смещения камеры.

Машина выруливает прямо на взлетную полосу и останавливается под открытым бомболюком Б-15. Эдди выбирается на бетон полосы первым и тщательно фиксирует на пленку трех неподкупных свидетелей, извлекающих Гудини из кабины «паккарда». Затем план смещается так, что вместе с ними в кадре появляется самолет. На носу аэроплана намалевано его имя — «Грязная Леди».

«Грязная Леди»! Это вам не какой-то там кукурузник, ненадолго отвлекшийся от опрыскивания посевов, с резервистом Первой мировой за штурвалом; это сам папаша Джонни Галлио на своей Небесной Голубке, а с ним его Летучая Команда экстра-класса! О пощаде не мечтайте! Джонни Галлио, прославленный ас тихоокеанских фронтов Второй мировой, с ним его верный штурман Джонс Лысая Покрышка и второй пилот Нытик Макс Московиц — ни больше, ни меньше!

Джонни Г. сдвигает кокпит и спрыгивает на бетон, не слишком торопливо, но и не слишком медленно, а просто вальяжно — он крутой парень, этот Джонни Летная Куртка. Нытик Макс и Лысая Покрышка свешивают головы из открытого бомболюка — они скалят зубы и готовы начать потеху.

Мировой судья достает из жилетки карманный хронометр с репетиром. Камера делает наезд: 4:30, — и снова берет крупный план: на западе небо уже розовеет.

А что Гудини? Его подвешивают к бомбодержателю в утробе «Грязной Леди», но он не может ничего об этом знать. Он ничего не видит, ничего не слышит и ничего не чует. Однако он тих и спокоен, он доволен тем, что съемкой документирован каждый шаг, что любой желающий увидит, насколько все правдиво.

Все забираются в бомбардировщик. Когда доходит очередь до Эдди, картинка начинает ужасно скакать и переворачиваться. Потом оператор показывает нам Гудини, длинного и белого червяка, личинку неизвестного науке насекомого, которая наконец начинает проявлять первые признаки беспокойства. Она извивается, но крепление бомбодержателя цепко ее держит. Нытик Макс, похожий на огромного рабочего муравья, с усмешкой склоняется над Гудини.

Джонни Г. запускает двигатели, которые, прокашлявшись, начинают гудеть ровно и мощно. Католический священник и раввин сидят на низкой скамье и о чем-то толкуют: черные одежды, бледные лица, серые зубы.

— У вас найдется что-нибудь перекусить? — спрашивает священник.

Католик — плечистый молодой блондин. Кажется, что под его сутаной скрывается одна из горгулий Нотр-Дама.

Раввин невысокого роста, в черной ермолке и с тощей бородкой. У него рот Франца Кафки, губы дрожат и кривятся, словно от тика, он часто показывает зубы.

— Насколько я понял, после возвращения нам в терминале накроют завтрак.

Священнику за все про все заплатили две сотни, раввин получил триста. У него более известное имя. Если побег пройдет благополучно, то они примут участие и в следующих представлениях в качестве свидетелей. Это им обещано.

«Грязная Леди» не слишком велика, и куда бы ни смотрела камера Эдди, белый кокон Гудини или хотя бы его часть всегда находится в кадре. Впереди, над креслом пилота, виден профиль Джонни Г., симпатяги Джонни, который сейчас выглядит не лучшим образом. Его верхняя губа усеяна каплями пота — результат похмелья. Переход к мирному времени дается Джонни тяжело.

— Поднимай малютку вверх по спирали, — негромко напутствует Джонни Лысая Покрышка. — Знаешь диванную пружину, Джонни? Вот так.

В квадратном иллюминаторе видно, как горизонт наклоняется и начинает медленно скользить по кругу. Так продолжается до тех пор, пока бомбардировщик не достигает белого облачного одеяла и мир не скрывается в тумане. Макс следит за альтиметром, время от времени оглядываясь на камеру и весело скаля зубы. Они вырываются из молочного марева, и яркий солнечный свет заливает раскинувшуюся во все стороны бескрайнюю облачную страну — Джонни правит прямо на солнце… если его не остановить, он будет поднимать свою железную птицу все выше и выше… но они набрали уже достаточную высоту.

— Приготовиться к бомбометанию! — кричит Лысая Покрышка. Католический священник осеняет себя крестным знамением. — Огонь!

Нытик Макс дергает рычаг бомбосброса. Крупный план: белая гусеница Гудини в похожем на гроб бомбодержателе. Распахивается люк, и чуть согнутый белый огурец начинает медленно падать вниз, в облака. Но вот поток воздуха подхватывает один его конец, и белый червяк начинает крутиться, вся быстрее и быстрее, — на фоне ярко-белых в солнечном свете клубов небесного пара он кажется почти серым.

Эдди удерживает Гудини в кадре, пока это возможно. Мастер побегов несется навстречу плотным округлым облакам, похожим на сваленные кучей куриные яйца. Внезапно Гудини начинает освобождаться от пут. Можно видеть, как полоса бандажа трепещет в потоке воздуха и тянется за ним длинным вымпелом, но вот — хлоп! — Гудини исчезает в облаке.

Бомболюк закрывается, и камера возвращается к тем, кто находится внутри бомбардировщика. Эдди и звукооператор обходят присутствующих, интересуясь их мнением по поводу того, удастся ли Гудини выбраться на этот раз.

— Уверен, что да, — первым отвечает раввин.

— Понятия не имею, — отзывается католик, уже мечтающий о завтраке.

— Не представляю, как он сможет теперь спастись, — это Нытик Макс. — По идее, ему предстоит врезаться в землю на скорости две сотни миль в час.

— Всем нам когда-то приходится умирать, — таково мнение Джонни Г.

— На его месте я попытался бы устроить из бандажей ленточный парашют и тормозить им, — Лысая Покрышка.

— Это невероятно, — мировой судья.

К тому времени, когда «Грязная Леди» возвращается на аэродром, из облаков начинает сеять мелкий дождь и широкие покрышки шасси уже разбрызгивают лужи. Первым выбирается Эдди и снимает высадку участников и их шествие к небольшому терминалу, где нет совершенно никого, кроме…

В дальнем углу зала ожидания спиной к вошедшим стоит человек в пижаме и увлеченно гоняет шарик в автомате с пинболом. Он курит сигару. Кто-то окликает его, и он поворачивается. Гудини.

Где бы Гудини ни устраивал свои трюки, его везде сопровождает престарелая мать. Злые языки утверждают, что она любит наблюдать за ловкими проделками сына. Однако на этот раз на пожилой леди лица нет, из ее глаз текут слезы, седые волосы всклокочены. Очень много их рассыпано по полу вокруг инвалидного кресла-каталки.

По возвращении домой Гудини немедленно падает на колени и молит мать до тех пор, пока не получает от нее разрешения продолжить съемку фильма. Рабштейн из «Патэ» уверяет, что для полноты картины не хватает еще пары трюков.