Мария Быкова - Путь к золотому дракону
— А панна-то, панна! — растроганно добавил один из панов. — Кротости-то она, по всему видать, голубиной! Хоть бы словечко поперек сказала! Не то что моя… эх… Катержина…
«Пить надо меньше!» — злобно подумала я и что было силы дернула Эгмонта за камзол. Не ожидавший от меня такой подлости, маг плюхнулся обратно на скамью. Чего-чего, а голубиной кротости я в себе сейчас точно не ощущала. Вместо нее на свет явился наследственный гонор.
— А с чего твоя милость решила, будто я панна? Может, я и вовсе девка черная?
Шляхтич встал, оперся на столешницу и еще раз внимательно оглядел нас троих. Усы его топорщились все воинственнее.
— Да не будь я пан Богуслав Раднеевский, коли в панне панну не узнаю! Ха! Кровь-то не скроешь! — Он посмотрел на меня еще раз, просиял и торжествующе произнес: — А за такую панну, родичку Леснивецких, я кого хочешь шаблюкой изрублю! Да я за тебя, моя панна, всю кровь по капле отдам!
Дело принимало серьезный оборот. Я представила зарево пожара над крышей корчмы, схватку Эгмонта с паном Богуславом и панну голубиной кротости, лежащую в глубоком обмороке под сенью древ. Сигурд не вписывался в общую картину, и, наверное, для него это было хорошо.
Но тут пана Богуслава осенила новая мысль.
— А может, эта холера еще и роду низкого? — подозрительно осведомился он, присматриваясь к звереющему Рихтеру. — Тогда, конечно, драться с ним не можно, урон моей чести выйдет. Но ты не печалуйся, моя панночка, я его просто так зарублю! А? Что скажет твоя милость?
Моя милость крепко держала Эгмонта за рукав и подбирала правильные аргументы.
— Поклон тебе, пан Богуслав, и вечная моя признательность! — начала я правильно, но вот с продолжением были проблемы. — Таких, как ты, рыцарей теперь уж и не сыщешь: и лицом ты пригож, и духом отважен, и вежество знаешь, как подобает…
— Это да, — скромно согласился пан Богуслав. — Что есть, то есть.
— Так вот, пан. — Я значительно посмотрела на шляхтича. — Надобно тебе знать, во-первых, что спутник мой сам роду знатного и в родстве состоит с хенгернскими баронами. А ведет он себя непотребно не по злому умыслу, а единственно из неразумия… — Эгмонт подавился тем, что хотел сказать, а я злорадно продолжила: — Видишь ли, пан рыцарь, он магикус не из последних, и, спасая меня от лютых врагов, сотворил волшебство, на которое истратил все силы и все вежество. Сейчас он как дитя неразумное. Сам суди, твоя милость, уместно ли шляхтичу за такое саблей карать? А по благородству твоему должен ты его простить! И никак иначе!
Пан Богуслав открыл было рот, подумал и закрыл. Было видно, что ему смерть как хочется подраться, тем более — за прекрасную панну из рода Леснивецких. Может, он рассчитывает на княжескую благодарность? Как же, два раза и с горкой…
— Так неужто ты, панна, и впрямь хочешь, чтоб я его простил?
— За-ради меня, пан Богуслав! — упростила я задачу. — Единственно за-ради меня!
Пан Богуслав посопел, принимая трудное решение, и торжественно кивнул. Даже перо цапли на его шапке колыхнулось особенно значительно.
— Так тому и быть, панна! Доброе у тебя сердце! Пускай живет твой магикус! Но прощенья пускай попросит прямо сейчас!
Шляхта облегченно выдохнула и застучала кружками по столу.
Вряд ли Эгмонт согласился бы целовать мне ноги, даже будь они не такими грязными. Мы сошлись на усеченном варианте извинений. Я мотивировала это девичьей скромностью: княжеским родственницам не полагается демонстрировать голые ножки в корчмах. «Не обнажай в корчме», — мелькнула цитата из стародавней эльфийской поэмы. Аргумент был весомый, и пан Богуслав капитулировал.
В знак примирения он потребовал еще вина — «и получше, для панночки!» — тут подоспели заказанные раньше колбаски с капустой, а в углу заиграла скрипка. Веселье пошло полным ходом, только Эгмонт, временно произведенный в неразумные, злобно ковырял ножом свою порцию колбасок.
Поросенок перекочевал на середину стола. Панство — как я поняла, не такое уж и сановнее, так, мелкие шляхтичи из застянков — принялось козырять обходительностью. Как это делается, оно толком не знало, так что пан Богуслав быстро захватил инициативу в свои руки. Он подсел ко мне, взялся подливать вина в кубок и одобрительно смотрел, как я расправляюсь с добрым ломтем поросятины. Подгиньское королевство — это вам не Западные Земли, корсетов тут и в страшных снах не видали, а местные красавицы, как правило, обладают хорошим аппетитом, бойким нравом и тяжелой рукой. Такая если даст пощечину, то звон будет слыхать до самой Черной горки. А голубиный нрав, надо думать, предполагает способность не дать в морду прямо на месте, а припомнить после, при случае.
Поросятина была выше всяческих похвал. Правда, вместо вина я предпочла бы молоко, но говорить об этом пану Богуславу было несколько неразумно. Фэйри есть фэйри, и вряд ли на Даркуцком кряже они неожиданно пристрастились к березовому соку.
Пан Богуслав, как и полагается учтивому рыцарю, развлекал меня разговорами ни о чем, но было видно: как только поросятина закончится, он непременно задаст много интересных вопросов. Например, к какой ветви рода Леснивецких изволит принадлежать высокочтимая панна? Или, того хуже, а чего это вдруг высокородная девица разгуливает в неподобающем виде и с неподобающей свитой, состоящей, заметим, исключительно из мужчин?
От отчаяния я даже придумала захватывающую историю о том, как злые люди похитили меня из родного дома (люди были злые, но приличия блюли, так что со мной похитили и гувернантку). На помощь мне пришли, естественно, благородные Сигурд и Эгмонт; одолев врага в кровавой схватке, они все же не смогли спасти несчастную наставницу, и та скончалась у нас на руках, заповедав доставить меня до каких-нибудь родственников…
Но, внимательно поглядев на пана Богуслава, я решила, что он еще недостаточно пьян, чтобы поверить в этот малохудожественный бред.
Собственно говоря, ситуация складывалась довольно забавная — если, конечно, смотреть на нее со стороны. Несколько недель назад, на пути к Конунгату, мы выдавали меня за даркуцкую княжну, отчаянно надеясь, что никто не раскусит этого обмана. А сейчас никто не сомневается в моем родстве с Леснивецкими, но от этого, напротив, одни неприятности!
— Позволь, панна, я тебе еще вина подолью, — прервал мои размышления пан Богуслав. Вид у него был как у кота, облюбовавшего хорошую кринку, но мне было как-то неуютно чувствовать себя в роли сметаны. — Хотя разве ж это вино? Кабы принимал я тебя, панна, в своем поместье, то уж точно отыскался бы бочонок белого аль-буянского! Да не один…
Я загрустила. До того как-то никто не подозревал во мне склонности к распитию спиртного в таких масштабах. Но белое аль-буянское, измеряющееся в бочонках, натолкнуло меня на какое-то воспоминание. Я сосредоточилась и поняла, о чем речь. А что? Между прочим, может и сработать!
Отложив вилку, я повернулась к пану Богуславу, послала ему самую лучезарную улыбку и небрежно поинтересовалась:
— А не в родстве ли твоя милость с паном полковником Анджеем Раднеевским? Та же удаль, та же стать… — «та же любовь к белому аль-буянскому», — чуть не добавила я, но не стала выходить из образа.
Пан Богуслав просиял пуще прежнего, но тут же спохватился.
— То мой старший брат, — чуть настороженно ответил он. — Но откуда панна с ним знакома?
— Да разве много на Подгини таких отважных рыцарей? — всплеснула я руками в лучших традициях романов Полин, но поняла, что перегнула палку: пан Богуслав как-то закручинился. Сложив два и два, я поспешила исправить ситуацию: — Однако знаешь, пан, как говорят: плох тот хорунжий, который не мечтает стать полковником…
— Твоя правда, панна, твоя правда! — воспрянул духом мой собеседник. Не давая ему опомниться, я ласково продолжила:
— А расскажи мне, пан, какова усадьба твоя? Многими ли землями ты владеешь? Не поверю я, чтобы наш добрый король не отметил наградами столь доблестного воителя…
Имени доброго короля я, как назло, не помнила. Впрочем, они менялись так быстро, что упомнить каждого мог, наверное, только волхв Легкомысл. Да и то навряд ли.
Если я хоть что-то понимала, сейчас пан Богуслав должен был пуститься в пространное описание своих земель и угодий, а там можно было переходить на историю рода, герба, девиза и прочих прекрасных вещей. Где-нибудь можно было вставить ненароком невинный вопрос типа: «А далеко ли до эльфийских земель?», «А нельзя ли прикупить в округе пару лошадок?» или «Что, пан Богуслав, в здешних краях по-прежнему каждую ведьму норовят сжечь для острастки?» Самое главное, чтобы такой вопрос не оказался последним в беседе, ведь, как учат нас мудрые книги, запоминается именно последняя фраза. И пан Богуслав, буде ему придется разговаривать с ковенцами, сможет честно ответить, что панну княжну интересовало исключительно белое аль-буянское.
