Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет
Такого человека, как Костя, мне не пришлось больше встречать на своем пути. Если мы выезжали на рыбалку, он брал с собой все туалетные принадлежности. Надо было видеть, каким гоголем выходил Костюха из палатки к вечернему костру. Обязательно выбритый, надушенный, с безупречной прической, в наутюженных габардиновых брюках, в обуви, доведенной до состояния северного сияния. Так было всегда, в любом лесу, у любой речки, независимо от состава компании, будь то одних только мужчин. Костя никому не позволял строить с собой отношения, что называется, "по-простецки". Дескать, мы люди простые, давайте без церемоний. Он был очень непростой человек, не терпел хамства и умел довести это до сведения окружающих.
Свою жизнь Костя оборвал жутким образом. Он вышел на балкон, облил себя бензином и закурил папиросу. Никто не вправе судить чужую жизнь, потому что она сама беспристрастно осудит всякого человека. Костя был из тех людей, которые не умеют и не желают приспосабливаться, в них слишком велико значение собственного достоинства, и если подобная самооценка не находит положительной реализации, возникает непреодолимый конфликт с окружающим миром.
Вот ведьпредставилвамКостюБоровкова эдакимсуперменом, а может рыцарем печального советского образа, и тут же вспомнил еще про одного моего удивительного приятеля, Женю Лицоева. Женька – это немного уменьшенная копия артиста Сергея Филиппова. Он происходит от очень добропорядочных, интеллигентных корней. В связи с очевидной нестыковкой генетических установок на советскую действительность, прожил жизнь бестолковую, но чистую и веселую. Однажды судьба улыбнулась Женьке по-крупному: ему достался в наследство приличный частный дом, который он тут же продал за пятнадцать тысяч полновесных советских рублей. Немалая по тем временам сумма, способная круто изменить человеку жизнь. Ни за что не угадаете, как распорядился наследством мой приятель. Он приобрел коричневое черниговское пианино, а на оставшиеся деньги закупил около пяти тысяч бутылок шампанского. Завез грузовиками все это хозяйство на подворье и заскладировал в собственном доме. За пару лет он, конечно, одолел с барышнями закупоренное в бутылках лето. Пустую тару аккуратно заштабелевал во дворе в форме египетской пирамиды и любил прохаживаться возле нее с победительной улыбкой фараона. Я подозреваю, при этом он тешил себя сладкими воспоминаниями о былых кутежах. Должен признать, тут было от чего прийти в умиление. Но и это не самое главное. Когда я поинтересовался, для чего приятелю понадобилось покупать пианино (к музыке Евгений имел точно такое же отношение, как филлипинской медицине), он и секунды не помедлив ответил: "Ты знаешь, очень приятно, зайду в дом, а оно стоит". Вот все, гениально просто и содержательно.
У обоих моих товарищей, при всей внешней непохожести, было много общего. Мне никогда не приходилось быть свидетелем какой-либо лжи, исходившей из их уст. Они всегда говорили только правду, невзирая ни на какие расклады. Вот эта нравственная чистота имела буквально физическое оформление. Общаясь с ними, ты кожей ощущал благородство и красоту этих людей. Могут, конечно, напомнить мне о Костиных кинопробах, но в этой части я пребываю в мужской солидарности, что первым делом самолеты, ну а у девушек нижайше прошу снисхождения. Когда, бывая в гостях у сегодняшних приятелей, я слышу, как запросто они говорят своим домашним в ответ на телефонный звонок: "Скажи, меня нет дома", хочется подняться и немедленно откланяться. Что и делаю порой, неизменно вызывая недоумение у гостеприимных хозяев. Оба моих товарища очень деликатно обращались с едой, даже представить не могу, чтобы Костя или Евгений позволили себе слопать что-нибудь без разбору, от нечего делать, вроде бы как за компанию. На их столах всегда присутствовали чистые, здоровые, органично сочетающиеся, аппетитно дополняющие друг друга продукты. Это проистекало от хорошего воспитания, передалось в генетическом арсенале. Они никогда не сквернословили всуе, не опускались до выяснения отношений на подзаборном жаргоне, хотя могли и умели постоять за истину.
Костину маму величали Эльвира Викторовна. Обратите внимание, девочку, родившуюся в гремучие двадцатые, когда выбор для многих сурово колебался между Клавой и Октябриной, нарекли чудесным именем Эля. Этим благородным актом сразу же был очерчен непреступный рубеж между подлинным женским достоинством и совковой быдлятиной. Костина мама удивительно красиво готовила и подавала чай, курила очень дорогие папиросы, одевала роскошные шелковые халаты, распространяя за собой по квартире тончайшие ароматы дамских духов, в сочетании с легким табачным дурнопьяном. Эта женщина не могла не волновать любого мужчину загадочностью, тайной своей неприступности и очень глубоко затаившейся лукавинкой, до готовности очертя голову ринуться в самую авантюрную житейскую ситуацию, с одним лишь непременным условием – только без подлости, только без хамства.
Я, разумеется, рассказал вам о моих старых друзьях не без тайного умысла, так сказать, для контраста, потому что имею намерение посплетничать о нынешних временах, о сегодняшних наших соотечественниках. Лично для меня очень показательным для характеристики нравственного состояния киевского общества оказался так называемый "кассетный скандал". Много чего обнаружилось в результате этой странной кампании, разные люди нашли в ней ответы на свои собственные вопросы.
Никого не оставила равнодушным история с Гией Гонгадзе. Что тут скажешь? Гия был взрослый, весьма грамотный человек, хорошо понимавший, в какую грязную борьбу ввязывается на избранном поприще. Хождения за правдой-маткой в те сферы, куда занесло увлекшегося парня – дело очень рискованное. К тому же, как любил повторять бывший президент Леонид Данилович, "по велыкому рахунку" сомнительное, на предмет положительных результатов. Наверное, Гия был хорошим человеком, но как мужчина, как журналист оказался профнепригоден, ибо проиграл свою борьбу, таковы факты. Комментировать действия властей, в силу их крайней бездарности и гнусности, для меня не представляется возможным.
Когда я впервые прочитал стенографию записей пана Мельниченка из-под светлейшего пана Кучмы, меня, например, больше всего поразило обилие ненормативной лексики в словарном запасе президента европейской страны. Не хочу прослыть ханжой, я вовсе не отношусь к людям, не умеющим крепко выразиться, но сквернословия Леонида Даниловича выглядели как-то уж очень подзаборно. Так матерятся люди крайне ничтожные, что-то абсолютно убогое читалось в этой брани. Фактически все диалоги в кабинете президента построены на матерных словах, в самом дешевом, низменном воплощении, от которого просто вянут уши.
А теперь припомните, слышали ли вы от кого-либо в нашей шляхетной стране, включая самых надутых небожителей, будь то академиков, писателей, народных артистов, а то и просто депутатов или министров, слова возмущения по этому хамскому поводу. Оскорбился ли кто-либо из них публично. Подверг ли кто-нибудь сомнению подлинность записей с точки зрения недопустимости их отвратительной лексики. Как справедливо говорил один мой знакомый – "залупу вам синюю, синюю". Потому что рыбак рыбака чует издалека, стало быть наш президент и баста. А вот если бы, упаси господи, на пленке пана Мельниченка обнаружилась какая-нибудь французская или латинская речь, да еще с цитатами из Гегеля или Канта, тогда началось бы вавилонское столпотворение и наша сраная элита воистину потеряла бы голову. Это все равно как Лаврентия Берия взять да и нарядить в костюм Дюймовочки.
Если страна не желает, не умеет адекватно реагировать на паскудства, творимые в самых высоких ее присутствиях, то дела у такой страны совсем плохи, это мое единственное, личное наблюдение в связи с трескучим кассетным скандалом. Когда бы в президентском кресле волею судеб оказался один из моих вышеупомянутых товарищей, убежден, на иных языках, иные проблемы обсуждались бы в кабинете главы государства.
А недавно в нашей стране избрали нового президента, без всяких, правда, на то усилий с моей стороны. Я никого не собираюсь агитировать, но мое отношение к выборам продиктовано никем еще не опровергнутой мудростью первого псалма Давида: "Блажен муж, ибо не идет на совет нечестивых". Кстати говоря, когда перед апостолами возникла необходимость сопричислить к избранному кругу нового брата, вместо отпавшего от служения Иуды, они не отважились заручиться собственным изъявлением, дабы не впасть в лицеприятие, то есть не устроили демократического голосования. Но доверили это дело жребию, полностью положившись на волю Божию.
Говоря по совести, мои личные симпатии рпебывали на стороне Виктора Андреевича, хотя, с некоторых пор, в несколько укокоженном виде. Всем памятна грязная история с попыткой физического устранения помаранчевого кандидата в пору предвыборной кампании. В прессе широко освещалась эта мрачная затея. В частности, по ходу освидетельствования приводился и перечень продуктов, которыми потчевался кандидат в тот злополучный день. Может я чего и запамятовал, но вот список, за который ручаюсь ответственно. Виктор Андреевич выпивал в гостях водочку, коньячок и пиво. Кушал любезный – арбузы, суши, раков и сало. Вот такой, знаете ли, изысканный букет гастрономических фантазий, мягко перетекающий из английского ланча в хорунжевский ужин, после которого любой нормальный человек, без всякого диоксина, просто обязан оказаться в реанимации. Если бы я предложил одному из моих вышеупомянутых товарищей опрокинуть кружечку пива, да закусить кусочком арбузика с салом, скорее всего, они бы меня не поняли. Когда в зарубежной светской хронике описывают дипломатические приемы, в обязательном порядке приводят обеденное меню, чтобы люди имели представление о деликатности гастрономических привязанностей высоких особ. Пытливому человеку о многом могут поведать эти привязанности. Хорош в этом смысле бывший киевский мэр Омельченко, в одном из своих нетленных интервью, по поводу истории с отравлением кандидата в президенты, он откровенно заявил, что настоящему мужику не страшна даже серная кислота. Оставляю этот шикарный спич без комментариев.
