Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет
Надо знать, что сельские люди, посещающие церковные службы, разительно отличаются от городских прихожан. Городская душа отправляется в церковь из страха перед смертью, она ищет там утешения, надежды на спасение. Сельский человек меньше боится смерти, быть может от того, что постоянно наблюдает на собственном подворье жизненный круговорот. Пребывая ближе к повседневному естеству, он ходит в церковь большей частью из любви к жизни, ко Христу, видя в нем поруку и знамение щедрости природы. Господа нашего Иисуса городские и сельские люди смотрят и понимают по-разному. Для горожанина иконный ряд, связанный с изображением Спасителя, рисуется как "Спас Вседержитель", "Спас в силах", "Спас ярое око", когда Христос фигурирует в качестве грозной силы, милующей и карающей людей за их добрые и худые дела. Для сельского прихожанина Спаситель выступает преимущественно в образе маленького Иисуса, изображаемого на иконах Богородичного чина. Селяне воспринимаю Христа как маленького ребенка, которого умиленно называют Боженька и радостно молятся Ему, доверяя самые сокровенные тайны. Ребенок, естественней воспринимается, как залог бессмертия, ибо в нем невозможно прочитать признаков конечности собственного бытия.
Итак, об отце Николае. Наше личное знакомство завязалось при необычайных обстоятельствах. Приехав по приглашению в одну из сельских церквей к концу богослужения, я застал в святом алтаре дерущихся на кулачках отца Николая с местным старостой, не поделивших по-доброму воскресную выручку. В наших храмах богослужения сопровождаются непрекращающейся денежной возней. Постоянно что-то шуршит, позвякивает. Этот зловещий лейтмотив пронизывает церковную жизнь сверху донизу. Итак, забавный, как вы правильно догадались, оказался священник. Позже мы славно подружились, и мне довелось немало потрудиться на его часто меняющихся приходах. В одной из доверительных бесед батюшка в сердцах поведал откровение высочайшей литературной пронзительности, перед которым меркнет гений самого Федора Михайловича.
Дело в том, что от города, в котором жил отец Николай, до его сельского прихода было не меньше двухсот верст. Режим работы священника оказался таков, что необходимый автобус отходил по расписанию крайне неудобно, буквально сразу же по окончанию воскресной службы. Часто батюшка даже не успевал пересчитывать вырученные доходы, он запихивал бумажные деньги, извлеченные из разных карманов, в поповский саквояж и мигом залетал в автобус. И вот тут-то начиналось самое душераздирающее. Дорога дальняя, народищу полный автобус, священнику, конечно, место полагалось, но деньги пересчитывать не было никакой возможности. Отец Николай говорил: "Пока доберешься домой, с ума можно сойти. Запущу втихаря руку в саквояж, на ощупь пробую деньги, чувствую, что нормально, но точно ведь не знаю сколько, хоть бейся головой в стену". Вот ведь какие страстные муки приходилось терпеть нашим батюшкам. Может не следовало об этом рассказывать, но и скрывать не смею пред Господом Богом нашим.
Вне всякого сомнения, в доперестроечные времена христианство в целом, по всем конфессиальным направлениям, пребывало в более крепком духовном стоянии, невзирая на жесточайшие репрессии и провокации со стороны властей. Курс на удушение религиозной жизни в стране ни от кого не скрывался. Мне приходилось встречаться в лагерях, отнюдь не пионерских, с людьми имевшими мужество и светлую честь пострадать за веру Христову, большей частью протестантского исповедания. Это были в высшей степени порядочные ребята, несли себя они очень достойно. Прекрасно помню свои первые посещения церковных собраний у баптистов, субботников. Молитвенные дома были маленькими, не в пример нынешним хоромам. Людей всегда набито до упора, но дух веры стоял такой, что ты невольно проникался уважением к этим отчаянным людям. Разбойная политика властей по отношению к верующим, конечно, делала свое дело, в том смысле, что люди крепчали верой, действуя наперекор властям. Сегодня все дозволено, желаешь в баптисты – милости просим, приглянулись харизматы – и туда дорога открыта, однако все без исключения христианские общины во многом утратили нечто чрезвычайно важное, животворящее церковную жизнь. Все таки главная истина Христова постигается не в смирении, но именно в борьбе. Прежде всего, конечно, в поединке с самим собой, в советские же времена – в немалой степени и в поединке с государством.
Все сказанное в полной мере относится и к православной церкви.Комунеизвестно,чтосвященниковподстрахомотлучения от службы принуждали подписывать унизительно грязные обязательства, фактически все они оказывались заложниками своего положения. Приходилось обладать недюжинной верой, чтобы при этом нести подлинное достоинство православного духа. Были священники, об этом тоже свидетельствую с чистой совестью, которым и в тех людоедских условиях удавалось сохранять порядочность и благопристойность. А вот о своей горемычной доле, о бесконечных подсматриваниях, подслушиваниях, о беспардонных наездах со стороны властей в связи с моей работой в церкви, поведаю отдельно, на следующих страницах. Когда встречаешь в наших храмах узнаваемую мерзость, которая исступленно билась с церковью, отравляла ее жизнь, а сегодня в первых рядах идет под благословение, просто начинаешь терять голову. Иначе как бесовщиной подобное преображение не назовешь. Они лезут со всех щелей как тараканы, прут так нагло и бесцеремонно, что нам сквозь них уже не протиснуться. Люди, которые буквально теплом своих тел отогревали, не позволяли заглохнуть церковной жизни в стране, опять никому не интересны.
Старые священники рассказывали, что большим негодяем по части издевательств над церковью был Никитка Хрущев. На поприще закрытия и уничтожения храмов, по количеству уволенного за штат духовенства он, якобы, перещеголял самого Сталина. В ряду всяких сумасбродностей Хрущев прослыл большим любителем незаслуженно присваивать звания Героя Советского союза всевозможным заморским, большей частью, экзотическим лидерам. Ведь то было время широкой деколонизации малых стран Азии и Африки. Если поднимался вопрос о свободе какого-нибудь Манолиса Глезоса, затаившегося с берданкой под пальмою, то возмущению нашему не было предела, а уж звезду героя – отдай и не греши. Кого только Никита не перенаграждал. По этому поводу остроумцы сочиняли забавные анекдоты. Шутники предлагали генеральному секретарю очередные подходящие кандидатуры на соискание почетного звания. В частности, удачно предлагалось посмертно присвоить звание героя последнему императору всея белая, малая, серая и т.д., за создание революционной обстановки в России. В этом анекдоте присутствует большая ирония, но есть и огромный здравый смысл, гораздо более убедительный, нежели нынешнее причисление все того же царя к лику святых. С точки зрения обыкновенной человеческой морали, объявление Николая Романова святым, также глумливо и подло, как если бы Михалку Горбачева назвали трижды героем развалившегося Советского Союза. Хотя бы за то, что этот несостоявшийся тракторист умудрился в кратчайший срок загнать страну в долги под сотни миллиардов долларов. Случай абсолютно беспрецедентный за всю историю человечества. Только не следует рассказывать про порочность системы. Мы прекрасно осведомлены на примере Китая, как толковые руководители распоряжаются в порочных системах и каких успехов достигают без лишней болтовни. Ведь если разобраться, то одна только Украина лишилась благодаря Горбачеву зарубежной собственности не меньше чем на двадцать миллиардов малахитовых радостей. Самое удивительное, что Михалка до самой гробовой доски проживет с сознанием своего неповторимого величия, я бы даже сказал, мученичества. Неплохой повод поразмышлять о причислении очередного героя к лику святых.
Для тех, кто запамятовал, рассказываю последовательно. В свое время великому князю Николаю Романову с величайшей торжественностью и клятвозаверениями были вручены бразды правления государством Российским, весьма благополучным, очень богатым государством. Правление это, как известно, закончилось позорнейшим отречением от престола, от священных императорских обязанностей. Подобное деяние, по всем нравственным меркам, рассматривается, как подлейшее предательство своего народа. Не хочу вспоминать всех гнусностей, связанных с убиением бывшего императора и унизанного бриллиантовыми побрякушками его семейства. Что тут скажешь? Каждый берет с собой в большую дорогу все самое нужное, самое важное. Например, когда чекисты брали последнего насельника Киево-Печерской Лавры, на деликатное приглашение "собирайся, скотина", тот спокойно ответил: "уже собрался". Монах тотчас же покинул келью в чем лихо застало, не прихватив с собой даже запасных подштанников. Вот только за один этот поступок лаврского старца вполне можно причислить к лику святых и с благодарностью молиться ему до конца наших дней. Между тем, я никак не возьму в толк, в чем, собственно говоря, состоит христианский подвиг, в чем высокая духовная доблесть императора Николая Романова.
