Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

Франц набросился на еду: было видно, что он сильно проголодался. Густав и Стив, как вежливые хозяева, не тревожили его расспросами, ожидая, пока он сам не продолжит разговор. Дожевывая второе, Франц прервал тишину:

— Прошу меня простить, но я не ел почти два дня. Эта отбивная была просто замечательной.

— Жираф. Под соусом бешамель, — проинформировал Стив.

— И вино, надо полагать, из волшебного подвала?

— А как же! Габонский рислинг, урожай 2412 года. К счастью, не прокисло.

— Отнюдь! В отличие от еды, которую так или иначе приходится поглощать быстро, пока в пыль не превратилась, вино сегодня можно смаковать как угодно долго, — Франц посмотрел сквозь полный бокал на горящую свечу. — Какой благородный оттенок! Изумруд! Не пил рислинга, пожалуй, лет семьдесят. В нем должен присутствовать, как говорят знатоки, благородный аромат прелой соломы. Хоть убейте, впрочем, — не знаю, чем пахнет прелая солома.

— Наверное, этого уже никто не скажет. Справляться об этом у холовизора, сами знаете, бесполезно. Будем верить, что образцовый рислинг именно такой. Это не означает, однако, Франц, что бутылку следует растягивать на весь вечер. У нас еще найдется сегодня пара-другая деликатесов. После третьей бутылки вам уже никогда не захочется покидать Кантабиле, — хитро подмигнул Густав.

— После третьей бутылки я вряд ли смогу выбраться из-за стола, — улыбнулся Богенбрум. — Но можете считать, что я крайне заинтригован. Извините, я не спросил, чем вы занимались до… гм, всеобщей отставки?

— Стив — профессиональный историк. Здесь он оказался как нельзя кстати: квалифицированно консультирует насчет подбора напитков, параллельно употребляя их в больших количествах.

— А-а, брось, Густав. Зачем на закате жизни отказывать себе в скромных удовольствиях? Ты сам кого угодно обставишь по части пития. Не подумайте, Франц, Эшер на самом деле не профессионал-алкоголик, а только скромный дилетант. Профессионал же он в вопросах физики и является создателем знаменитого интерферотрона.

— Интер…

— Интерферотрона. Это был мой скромный вклад в борьбу с преступностью. Нечто вроде устройства для реконструкции прошлого.

— Наподобие холовизионных алгоритмов?

— Нет. Холовизор использует готовые шаблоны, причем немногочисленные, надо заметить, а у интерферотрона совершенно другие принципы действия.

— Сочетание компенсационного ретрейсмента с протоколом Эллиотта? Рецессивные ряды Бонафиччи?

— Как-нибудь на досуге я вам расскажу, Франц. Мне не хотелось бы повторяться перед Стивом. Я уже ему неоднократно расписывал интерферотрон, и он несказанно мучился, слушая меня, поскольку представляет из себя чистого гуманитария. Стив, вас в институте учили хоть каким-нибудь конструктивным танцам?

— Да, представь себе. В необходимых для историков объемах. И я готов был бы слушать твои рассказы об интерферотроне, при условии, что они не будут повторяться, а это условие для тебя уже невыполнимо.

Лакеи подали десерт. Один из них подошел к Макналти с новой бутылкой вина и налил немного в бокал. Стив с видом знатока понюхал вино, поболтал им в бокале, прополоскал рот, затем одобрительно кивнул головой.

— Ты Стив, никак не можешь обойтись без псевдоаристократических ритуалов. Тем более, что испорченное вино нам ни разу не попадалось, а если бы и попалось, то наверняка бы в тысячу раз превосходило холовизионное пойло.

— Густав, соблюдение необходимых ритуалов повышает достоинство напитка. Прошу: легендарный японский портвейн. Рекомендуется закусывать французским сыром «бри».

На столе появилось блюдо с ломтиками необычайно вонючего, подернутого плесенью вещества. Первой реакцией Франца и Густава было зажать нос, но, глядя на Стива, они сдержались.

— Стив, а вы уверены, что это едят?

— Еще как! — Макналти бодро засунул в рот кусок сыра. Остальные внимательно следили за его реакцией.

— Извините, — пробормотал Стив через полминуты, быстро встал и вышел из гостиной.

— Эй вы, как там вас? Уберите эту гадость! — распорядился насчет трапезы Густав. Лакеи перенесли сыр на столик холовизора, где блюдо мгновенно распылилось. По приказу Густава были поставлены печенье и яблоки, которыми оставшаяся компания принялась закусывать драгоценный напиток. Из глубины коридора было слышно, как в ванной мучительно рвало Стива.

— Очевидно, современная историческая наука еще имеет массу «белых пятен», особенно в вопросах кулинарии, — прокомментировал ситуацию Франц.

— Несомненно. Сколько раз предупреждал его — не заказывай по «холовешке» малоизвестные яства. Особенно в последние годы: никогда не знаешь, что на самом деле окажется на столе.

Уже после того, как оставшаяся компания опустошила две трети бутылки, на пороге появился Стив. Вид у него был утомленный.

— А, жертва изящных манер! — приветствовал его Эшер.

— Как ваше самочувствие? Мы вам оставили портвейна.

— Спасибо, мне что-то немного не по себе.

— Что говорит люпус? Модуль желудка в порядке?

— Да, все в норме. Это просто реакция на непривычную еду. Я от рождения очень чувствителен ко всяким вкусам и запахам.

— Посидишь с нами?

— С вашего разрешения я хотел бы откланяться и пойти прилечь. Допивайте портвейн и вообще, все, что найдете интересного в подвале — ваше. Кроме пятнадцатого стеллажа — не забудь, Густав.

— Очень жаль, Стив, что так хорошо начавшийся вечер испорчен из-за какой-то ерунды, — вздохнул Франц. — Если почувствуете себя лучше, присоединяйтесь.

Стив развел руками.

— Боюсь, что сегодня вам придется коротать время без меня. Оно, может быть, к лучшему — устроите техническую дискуссию. Всего хорошего.

— До свидания, Стив.

Дверь за Макналти закрылась. Густав велел убрать посуду, распылил лакеев и камердинера, после чего пригласил Франца сесть в кресла возле камина.

— Вам не мешает музыка? Можно их выгнать.

— О нет, что вы. Пусть играют. Что это, кстати, за вещь? Густав прислушался.

— Судя по всему, Шуберт. У Стива слабость к сентиментальным романтикам. Сейчас спрошу люпус. Да, «Прекрасная дворничиха».

— Замечательная музыка. Пожалуй, эта вещица будет даже посильнее, чем «Девушка и смерть».

Портвейн был уничтожен очень быстро. Густав, ненадолго отлучившись, вынес из недр особняка пыльную бутылку бренди.

— Мистика! — воскликнул Богенбрум. — Я уже забыл, что на Земле когда-то существовали такие божественные напитки.

— Боюсь, кроме Кантабиле, вы их больше нигде не найдете. Так что же, Франц, в отсутствие Стива, может быть, вы расскажете о своих прежних достижениях?

— Давайте сначала вы о своем интер…

— Интерферотроне.

— Да. Инфортрон. У меня язык стал немного заплетаться…

— Вполне понятно. Интерферотрон, попросту говоря, — прибор для считывания информации о недавнем прошлом. Применялся некоторое время полицией Оливареса.

— Машина времени?

— Абсолютно нет. Интерферотрон никого никуда не переносит: ни вперед, ни назад. Это всего лишь небольшое окошечко в минувшее, а не средство для путешествий по времени, из тех, что фигурировали в древних фантастических романах.

— Вы действительно могли заглядывать в прошлое? Видеть, как все происходило на самом деле? — Богенбрум оживился.

— Да, но в ограниченном временном диапазоне и с достаточно низким качеством, — Густав вздохнул. — К сожалению, финансирование программы шло по государственным каналам, в рамках общего бюджета на науку. Это были сущие гроши. Я работал тогда в университете Аконкагуа, и, по договоренности с комиссариатом, мы испытывали у них прототип устройства. Но на дальнейшие разработки не хватило средств, а потом все уехали. Так эта идея заглохла.

Густав осушил рюмку и велел открыть жалюзи. Молнии сверкали уже по другую сторону гор; ураган уходил на восток. Богенбрум потер подбородок.

— В наше время тяжело удивить всякими идеями, но, надо заметить, Густав, это изобретение стоит несколько особняком. По какому же принципу оно действует?

Густаву Эшеру уже приходилось в разных компаниях объяснять основы действия аппарата, поэтому он знал, что на второй минуте его собеседники начинают изнывать от смертельной тоски.

— Я могу, конечно, дать некоторые базовые понятия, но хочу предупредить, что это весьма скучно.

— Готов потерпеть. Все таки, я — профессор хореомоделирования. Мне не привыкать к скучным материям, — сказал Богенбрум.

— Ладно. Насколько вы знаете, в представлениях человека об окружающем мире всегда присутствовал элемент дихотомии: материальное-идеальное, прошлое-настоящее, микромир-макромир, живая природа — неживая природа и так далее. Мы постоянно остаемся прикованными ко всякого рода противопоставлениям, интуитивно ощущая, однако, что все это — проявления одной сущности. Трудность заключалась в том, чтобы найти исходную точку отсчета, удовлетворяющую всем требованиям. Я долго думал над этим, и однажды меня осенило: да, есть первоначальная, вневременная и внепространственная единица. Можно сколько угодно расщеплять атом, плодя количество исследованных элементарных частиц до сотен тысяч. Можно пробираться сквозь дебри галактик на самые окраины Вселенной, увеличивая число открытых звезд до бесконечности. Можно фантазировать над путешествиями во времени, радуясь дешевым парадоксам, возникающим при этом. Но, как мне показалось, есть одно простое явление, достаточное для описания всего пространственно-временного континуума.