Арсений Миронов - Двенадцатая дочь
Хищно оскалив белые зубки, она сузила глаза, и вдруг…
— Папочка! Иди скорей сюда-а! Он меня насилуе-ет!!!
— Прекрати! Что ты орешь, ду…!!!
— Что?! Как ты посмел меня назва…???
— Душенька моя, зачем шуметь??? Нам с папой Катомой надо побеседовать наедине! Срочно!
— Хи-хи, щас. В гробике наблюдаю вас всех, в белых сандалиях.
Рев и грохот в сенях. Небось, вешалку повалили — с моими парадными кольчугами. Истошно визжат сенные девки. Мои девки.
— Ты… ты ничего не понимаешь! Катома сейчас ворвется! Если он узнает, что мы — давние знакомые… Это конец!
— Тебя четвертуют? Будет зрелищно.
— Дура! Катома догадается, что я вовсе не спасал тебя от киднепперов! И сразу — хрясь! Уроют меня. Понимаешь?!
— Земля тебе пухом, милый.
Бух-бух-бух! Чужие сапоги по моей лестнице. Очень тяжелые сапоги. Много, много людей. Они все ближе! И голос резкий, как визг электродрели:
— Пр-р-ропустить! Дор-рогу посаднику, щукины дети! Мстиславка, выходи!
Сначала, безусловно, четвертуют, затем вырвут ноздри, обезглавят и сошлют в Сибирь, где холодно. Это факт. А все из-за злобной веснушчатой крыски. Ладно, тля зловредная… Я все-таки затащу тебя в кладовку, щас увидишь. Вот тебе мой последний довод! Держи в обе руки.
— Ты, видимо, не осознала, крошка, — прохладно сказал я, унимая дрожь в теле. И даже улыбнулся искусно, почти обиженно. — Я приготовил твоему папе Катоме сюрприз. Хочу обрадовать старика. Ведь он еще не знает, что мы с тобой…
Дзинь-дзинь, секунда драгоценной тишины — между жутким гроханьем на лестнице, Мах-взмах длинными ресницами. Не моргай, дура, лови гранату:
— …мы с тобой женимся. Завтра в полдень.
Йес. Отсюда слышу, как зазвенело у бедняжки в голове. Теперь — выждать четыре секунды. И контрольный выстрел в сердце:
— Или ты против?
…Надо отдать девушке должное. Она держалась молодцом. Открыла рот, нагнула голову, закатила глазки, два раза зажмурилась. Потом все-таки нашла в себе силы захлопнуть маленькую розовую пасть. И снова подняла лицо. Два помокревших глаза уставились на меня, блестя аки пара бирюзовых пуговиц:
— Это… лучшая шутка сезона? Мы… женимся?
— А ты не догадалась? — Мой голос не дрогнул. — Я вызвал Катому, чтобы… договориться о деталях, составить меню и список приглашенных. Однако… важно не спугнуть фишку. Представь: заходит папа Катома и видит: во как! Его беглянка-дочь в неприлично короткой и довольно мокрой ночной рубашке томно валяется на лавке в кабинете взрослого мужчины. Поздним вечером. Хе-хе. Старик подумает дурное. Будто мы с тобой занимались… этим…
— М-да?
— Ну как его… забыл слово…
— Петтингом?
— Угу. В тяжелой форме. Причем до брака. По здешним законам петтинг до брака — это ах. Старик мне все уши оторвет. Поэтому извини, что я к тебе обращаюсь. Здесь имеется уютная смежная комнатка…
Бух-перебух сапоги за дверью! Уже по коридору!
— А почему… ты смотришь в сторону? — простонала уже напрочь зомбированная Метанка, пытаясь сцапать мою руку ногтями. Я поморщился. И мужественно вперил бессовестный взгляд туда, где в соленых женских глазах вовсю закипала эйфорическая матримониальная дурь. Нежно-зеленое счастье с искорками — я увидел его. Большое бабье счастье. Оно стремительно разгоралось меж длинных ресниц. А я думал, такие глупые бедняжки бывают только в дамских книжках с розовыми буквами на мягких обложках…
— Ты… Славик, ты… правда?
— Милаша, я в шоке. Обижусь вусмерть! Секунду назад в порыве безумной страсти я сделал тебе предложение руки и сердца! Гм, если эти части моего тела тебя не устраивают, то… Знаешь, я не хотел никого шокировать… Видимо, я должен попросить у тебя извинения за столь глупое и неумеммм-м-м! Мымм!!!
— М-м-м…
Бу-м!!! Хря-сь!!! Это стучат в дверь. Точнее, ее слегка ломают. А я, знаете, даже не могу откликнуться. Губы заняты. Ну вот… теперь и руки заняты. Кажется, я уже весь занят.
— Гэй, Мстиславка! Это я, посадник! Отворяй!
— М-м, угуммм, — сдавленно простонал я, тараща глаза и пытаясь отлепить прикипевшую девушку.
— Дверь заломаю! Круши ее, робята!
Хорошо, что девушка мне досталась легкая и нести ее на руках несложно — даже если перед глазами клубится сладкий розоватый туман, а в голове гудит тучка майских жуков. Ой, нет. Я не могу так жить. Сознание гаснет, как пьяный шмель в теплом ликере.
Ах да, вспомнилось. Прежде чем робята сломают дверь, обязательно нужно спрятать девицу в смежной комнате. Так. Еще шаг… Я двигался по стеночке как во сне, удерживая на руках гибкое ведьмино тельце и стараясь не задевать мебель длинными женскими ногами, торчащими вбок. Метанкин язык не унимался, продолжая у меня во рту свою нежную и скользкую работу. В глазах стремительно смеркалось. Ну надо же. Кажись, она меня любит.
Кто бы мог подумать.
* * *Жаль, что вы не могли присутствовать при забавной сцене, когда красный и лысый, с висящими мокрыми усами, взбешенный и быстрый посадник Катома, опрокидывая лавки, вломился в мой кабинет — а за ним, как високосный ядерный февраль — двадцать девять стальных амбалов! Я как раз успел захлопнуть дверцу в заветную смежную комнатку, отскочить на шаг и придать перепуганной роже благостное выражение.
Ух, безобразие. В моем просторном кабинете как-то враз воссияло и возгремело от обилия острых железок. Кольчужные гриди заполонили горницу, неловко круша мебель: чистый спецназ, только вместо черных тканевых масок — металлические личины с дырьями для носа и голубых гляделок.
В толпе вооруженных людей я, признаться, несколько теряюсь. Вот и теперь. Смущенно побагровев, я робко оскалил зубы и тихо рявкнул:
— А-А-А, МЕРЗОПАКОСТНИКИ!!! Ничего не трогать! Груши не есть! Вести себя прилично!
Ближайший дружинник сощурил недобрые глазки, и я замолк, инстинктивно косясь на кончики клинков. К счастью, сам боярин Катома не позволил гридям изорвать меня на тысячу маленьких мстиславушек. Вытирая кулаком соленые (видимо, от дождя) щеки, играя желваками и подпрыгивая, старый казак подошел и посмотрел, как безумный.
— Никак, опять дочку потеряли? — поспешно спросил я, невинно моргая.
Скрип-скрип зубьями! Вытаращенный из-под брови глаз:
— Угу, потерял! Откуда знаешь?
— Я все знаю, папаша, — натужно улыбнулся я, пряча за спиной зеленую ленточку. — Мы, эксперты, многое можем прогнозировать с ба-альшой степенью вероятности.
— Верно говоришь, Мстислав Лыкович, — мертвым голосом произнес Катома. — Ухитили девку. Опять.
Он закрыл глаза волосатой ручищей. Я воспользовался этим трогательным моментом, чтобы поспешно убрать с собственного плеча некстати прилипший волос — вопиюще длинный и золотистый.
— Напрасно вы, папаша, не уберегли деточку, — откашлявшись, заметил я. — Должно быть, позабыли приставить к девичьей спаленке вооруженную охрану?
— Пять болванов! — взревел Катома как больной на голову медведь. — Пять дружинников охраны было, угу! И пес цепной! Тьфу, да все зря! Через окно, видать, улучили…
— Не надо нервничать, — сухо заметил я. — И мебель пинать тоже не стоит, она нынче недешева. Сделайте глубокий выдох. Я найду вашу дочку, как два перца…
— Выручай, Мстиславушка! — захрипел посадник, кидаясь и обнимая до боли в ребрах. — Не жить без солнышка моего! Одна радость осталась! Возверни ее, пропащую, домой!
— Вот здесь не надо давить, — простонал я, освобождаясь от посадниковых рук. — Я вас тоже люблю, но давайте обнимемся позже. Хорошо. Я помогу, если вы согласны выполнить условия…
— Исполню! Все исполню, добрый скомрах!
— Если вы согласны выполнить все условия, то…
— К рассвету! Верни ее к рассвету, чародей!
— Можно и к рассвету. Первое условие…
— Нет, сперва скажи — кто?! Кто ее украл?! — перебил Катома, стискивая огромные кулаки.
— Эгхм, — насупился я. — Тут страшно запутанная история. Вашу дочь похитили… э-э… двуглавые гуси-лебеди в камуфляже… По приказу пакостного Чурилы. Да-да, точно-точно. Диверсанты подкрались к детской кроватке, а потом — э-э… что они сделали потом? Они сделали вот такие страшные лица! Растопырили руки, и — хвать. Да, определенно: хвать! В охапку и под мышку. И давай деру, когти врозь. Только в путь.
— Но где, где она теперь?!
— О! Хороший вопрос! Ваша единственная дочь — в жуткой эм-м… газовой барокамере пыток! В ледяной пещере, в мр-рачном подземелье под горным хребтом Шышел-Мышел. В провинции Сычуань. Окружена… э-эм… ядовитыми гидрами, крезанутыми выдрами и гнойными пи… Пиратами. Веселыми ребятами.
— Пр-роклятие! — заскрежетал Катома, на лбу его начали зрелищно разбухать разные жилы. — Убью их! Спасу доченьку!
— Не увлекайтесь, — строго заметил я. — Вы старенький и будете отдыхать. А вот я (и только я) всех убью и спасу. И не путайте меня. М-да, впрочем, слушайте дальше, это даже интересно. Злые Пиночеты связали ее по ручкам и ножкам! А еще… хо-хо! засунули кляп, и защелкнули хромированные наручники на лодыжках, и заставили надеть красные ботфорты на каблуках, и потом… Что потом? Тьфу! Мы отвлеклись. Короче, плачет ваша доченька в кошмарных застенках… Ее щадяще пытают раскаленными спицами, заставляют слушать песни Кобзона и нюхать дезодоранты «Дзинтарс»! О бездушные звери, практически выродки! Они хотят надругаться над девичьей честью!!! Они — …
