Дмитрий Яшенин - Мушкетер. Кто Вы, шевалье дАртаньян?
И поскольку пословицу «ученье и труд все перетрут» народ придумал вовсе не от нечего делать, а потому что так оно и есть, бесчисленные часы тренировок не прошли даром. Как не прошло даром и время, проведенное Шуриком в отцовской кузнице. Мышцы его с годами налились спелой молодецкой силой, кость раздалась вширь, став крепкой и тяжелой, а ноги обрели столь необходимую твердость. И все это его старый наставник использовал как фундамент, на котором он год за годом методично и неторопливо возводил здание по-настоящему грамотного, ловкого, вышколенного, искусного бойца, снаряженного солидным запасом лучших фехтовальных приемов, связок и комбинаций, распространенных не только во Франции, но и в других странах, где посчастливилось бывать Маркизу. За восемь лет, что продолжались их занятия, Шурик стал настоящим мастером клинка. По крайней мере, так говорил француз. И Шурику очень хотелось ему верить…
Он занимался с Шуриком, покуда силы его не пошли на убыль и старая фамильная шпага не стала слишком тяжелой для его обессилевшей руки. Зимой 7131 года от Сотворения мира, в десятилетнюю годовщину пленения, Старый Маркиз сильно занемог и слег окончательно. Травница Марфа, с незапамятных времен врачевавшая дом Чучневых, пыталась побороть его хворь самыми сильными настоями и отварами, но потом сдалась, сказав, что у старика в организме иссяк «жизненный родничок» и никакие настои и отвары тут уже не помогут. Проще говоря, жизненные силы Маркиза естественным путем пришли в упадок (годков-то уж ему было о-го-го! В нашем климате и свои-то столько редко живут, не говоря уж про уроженцев теплых стран!), и теперь ему могло помочь разве что святое православное крещение. Но француз от такового отказался, отчего вслух все обозвали его упрямым ослом, но про себя конечно же позавидовали стойкости его неправильной католической веры.
И когда вскорости после наступления нового, 7132 года, в октябре Вседержитель Небесный призвал его к себе, освободив наконец-то от тягостных земных пут, Жана Батистена, маркиза де Фиссон, уроженца города Артаньян французской земли Гасконь, схоронили поблизости от кладбищенской ограды Успенского Горнего монастыря города Вологды. Креста на могиле старого греховодника, естественно, не установили, но металлическая оградка могилы, оплаченная воеводой Данилой Петровичем и выкованная отцом и сыном Чучневыми, сплетенная из витых столбиков и украшенная библейскими орнаментами, долго еще привлекала к себе внимание дивной красотой.
Своим наследником француз, естественно, сделал Шурика. И хотя все его наследство заключалось в одной лишь шпаге, строго говоря и так принадлежавшей Шурику как военный трофей, сам факт получения наследства не мог не радовать отрока, смягчая боль утраты человека, за десять лет ставшего ему почти родным.
Глава 2
ПРОРОЧЕСТВО
…А тополиный пух все кружился и кружился, словно настоящая снежная поземка клубясь под лошадиными копытами и колесами многочисленных Телег и оседая на обочине.
— Апчхи! — сказал шевалье д'Артаньян, и крестьянин, ведущий под уздцы ослика, тянущего в свою очередь двухколесную телегу, груженную соломой, опасливо обернулся в его сторону и, помедлив мгновение, стянул-таки с головы шапку и поклонился ему.
Презрительно глянув на него с высоты своего положения, шевалье дал коню шпоры и обогнал телегу вместе с обоими ослами, влекущими ее вперед.
По мере приближения к парижским предместьям транспортный поток, состоящий из телег различных форм и размеров, а также всадников, становился все плотнее и плотнее. Теперь уже не получалось мчаться по дороге, оставляя позади одно лье за другим. Напротив, приходилось тащиться довольно медленно, то обгоняя самому, то пропуская вперед других. Последнее, впрочем, случалось нечасто, потому как, невзирая ни на какое движение, юноша не мог позволить себе роскоши неторопливой езды и настойчиво пробивал заторы когда взглядом, а когда и бранным словом, сметая со своего пути крестьян, спешивших пораньше занять место на столичных рынках со своей сельхозпродукцией. Не для того, понимаешь, мыслил он, я вставал ни свет ни заря, чтобы торчать в дорожных пробках! Сегодня к заутрене, хоть тресни, я должен быть уже в Париже…
И только когда дорога сделала последний поворот перед городской заставой, он смирил буйный аллюр своей лошади и, свернув, очутился перед дверью трактира — последнего форпоста провинции перед стольным градом Парижем.
И все-таки они ошибались, подумал шевалье, рассматривая вывеску трактира. И Старый Маркиз, и Игнатий Корнеич ошибались, утверждая, что во Франции нет драконов. Уж один-то наверняка имеется. Д'Артаньян усмехнулся, глядя на вычурно-дефективного Змея Горыныча, которому художник забыл пририсовать пару голов, то ли пожалев краски, то ли решив, что чудище и без того получилось ужасное. Однако бравый рыцарь, замахнувшийся на страшилище мечом, ужаса, похоже, не испытывал, намереваясь лишить ящерообразного монстра последней головы. Мания величия, помноженная на комплекс собственной неполноценности, оценил творение французского маляра д'Артаньян, переступая порог трактира «Дракон и герцог».
Здесь необходимо отметить, что, хоть одежда, снаряжение и вообще весь внешний облик молодого дворянина говорили о местном его происхождении, мысли его, случись им быть подслушанными тем или иным образом, вряд ли могли быть поняты кем-либо в радиусе нескольких сотен лье. Думал он отнюдь не по-французски и даже не по-гасконски, хотя выговор сразу же выдавал в нем южанина…
— Слюшай, дарагой! — прямо с порога рявкнул он трактирщику, расставлявшему винные бутылки на полках. — Пачему гостя не встречаешь, да? Гидэ твае парижское гостеприимство?! Ай, нехарашо, дарагой! Савсем нехарашо! Встречай гостя! Нэси мне вина! Шашлык нэси! Сациви, хачапури, все нэси!
Ошеломленный трактирщик, едва не выронивший из. рук очередную бутылку, отставил ее в сторону и, согнувшись почти пополам, приблизился к гостю, продолжавшему сотрясать воздух могучим дискантом.
— Простите, господин… — промямлил он, не зная, как обратиться к нему.
— Д'Артаньян, дарагой! Для тебя просто д'Артаньян!
— Простите, господин д'Артаньян. — Трактирщик поклонился едва ли не до пола. — Вы, видимо, с юга?
— Канечно, дарагой! Канечно, с юга! Откуда же еще, а слюшай, да?! Или у нас еще и на севере появился второй город Артаньян, да?! — расхохотался гасконец.
— Нет… не думаю. — Трактирщик, не знавший, откровенно говоря, и расположения первого-то города с таким названием, угодливо улыбнулся. Он вообще мало интересовался миром, подобно парижанину, пусть даже и ютящемуся за городской стеной, считая город на брегах Сены центром мироздания, единственно достойным внимания местом на свете. — Видите ли, господин д'Артаньян, — пробормотал он, — я боюсь, у нас есть только вино. Но ни шашлыка, ни… сациви, ни даже хачапури…
— Даже хачапури нет, дарагой?! — ужаснулся гость, завопив так, что трактирщик впервые в жизни испытал приступ стыда за бедность своего меню (которое, кстати сказать, было вовсе не таким уж и бедным). — Ай, нехарашо, дарагой! Савсем нехарашо, да! Ни одного блюда национальной гасконской кухни нет! Кто же так гостя встречает, да?! Ты, наверно, кулинарный националист, да? Не любишь нас, гасконцев, да? Нехарашо, дарагой! Савсем нехарашо! Вот если бы ты, дарагой, приехал ко мне в гости в високие, красивые гасконские горы, ми бы забили с тобой барашка! Ми бы сделали с тобой атличный шашлык! А к нему бы взяли и сациви, и хачапури, и лаваши! И вина бы не забыли взять, дарагой! Ми бы взяли десять! Нет, двадцать!! Нет, пятьдесят бутылок лучшего гасконского вина!!! И ми бы с тобой атлично посидели, дарагой! Гость в доме — радость в доме, дарагой! Вот как у нас в Гаскони гостей умеют встречать! А ты как гостя встречаешь?!
— Простите меня, господин д'Артаньян! — взмолился трактирщик, не ожидавший, что день начнется с такого вопиющего скандала под крышей его уважаемого заведения. — Простите меня, бога ради! Если бы я знал… если бы я ведал… если бы я только… — Он чуть не заплакал, но вовремя вспомнил о своем коронном блюде и прошептал умоляюще: — Господин д'Артаньян, у меня есть великолепные копченые свиные колбаски! Моя дорогая супруга изумительно готовит их! Прошу вас, господин д'Артаньян, отведайте наших колбасок! Клянусь своим добрым именем, вы не пожалеете!
— Колбаски, говоришь, копченые?[2] — Дворянин нахмурился. — Ну ладно, бог с тобой, тащи свою поросятину!
Сам не свой от радости, трактирщик метнулся на кухню и так заорал на «дорогую супругу», что она едва не рухнула в обморок. А господин д'Артаньян, весьма довольный тем, что ему наконец-то удалось отработать южное произношение настолько, что оно более не вызывает у окружающих вопросов, уселся за стол подле окна, из которого была видна городская застава, и стал наблюдать, как сквозь нее в обоих направлениях течет людской поток. Итак, до Парижа он добрался. Теперь следовало дать себе небольшую передышку перед штурмом вражеской цитадели…
