Невероятные приключения циников в Скайриме (СИ) - Пасынкова Юлия Александровна

Она взяла рубаху за шиворот и неспешно стянула через голову, отчего Бишоп непроизвольно задержал дыхание. Оставшись в одних штанах, дова и тут помедлила, но через мгновение последние тряпки, отделяющие женское тело от взгляда желтых глаз, оказались на земле, и девица встала перед рейнджером, разведя руки в стороны:

— Во всей красе, так сказать… Ну как?

Бишоп хотел выдавить какую-то остроту, но в горле пересохло, и он просто кивнул.

— Хм… Буду считать это за «сойдет»…

Девица осмотрела себя с ног до головы. Она повернулась и так и эдак, рассматривая обнаженное тело в тусклом свете. Бледная кожа словно светилась в темноте, казалась прозрачной, и Пит подняла руку, будто хотела отгородиться от луны. Сквозь пальцы едва пробивался слабый свет, окрашивая их кончики в розовый. Бишоп не сводил глаз, и дова вдруг глубоко вздохнула и тихо пробормотала «я буду скучать по нему…».

Она взяла в обе ладони груди. Одной рукой скользнула вниз и огладила подтянутый за время странствий живот:

— …такое красивое и такое… здоровое… — едва прошелестело в тишине.

Бишоп молча наблюдал, как женщина ласково исследовала собственное тело… Едва касаясь кончиками пальцев, она прошлась по бедрам, спустилась еще ниже и дотронулась до голени, где еще пару дней назад торчала кость, а теперь остался лишь кривой рубец. Рейнджер различил только тихое «буду скучать»… Не в силах усидеть на месте, он поднялся, на ходу расстегивая ремни брони.

Вздрогнув от резкого движения, словно позабыв, что не одна, дова подняла темный взгляд:

— Да… Бишоп… Я… — она моргнула, рассеянно огляделась по сторонам, — сперва нам надо отмыться и, наверное, захватить кинжал — в воде могут быть рыбы-убийцы, — девица подхватила с земли оружие и направилась мимо рейнджера к воде, — и еще, Биш… Иди-ка ты мыться ниже по течению. А то, не знаю в чем ты там вывалялся, но смердит от тебя, как от мокрой псины, облазившей все помойки.

Рейнджер вприпрыжку, поднимая тучу брызг вломился в нагретую за день воду. Ступни погрузились в мягкий ил, и Бишоп, едва ежась от холода, коротко выдохнул и нырнул, сверкнув голыми ягодицами. Холодная на глубине вода немного привела его в чувство и охладила пыл, но когда он вынырнул и заметил вдалеке знакомый силуэт, желание вернулось. Бишоп в несколько коротких гребков достиг отмели и, встав неподалеку от Пит, начал яростно натираться, смывая с себя недельную грязь. Но чтобы он не делал, взгляд сам с собой возвращался к женскому телу поблизости.

Пит стояла к нему спиной, и длинные черные волосы облепили каждый ее изгиб. Рейнджер осторожно придвинулся ближе — главное не спугнуть добычу… Не дышать… Делать вид, что она тебе не интересна, притупить бдительность… Девица вздрогнула и обернулась. Бишоп ожидал остроты или еще каких-нибудь бессмысленных слов, но дова, не торопясь, сама двинулась навстречу. Она молча положила ладонь ему на грудь и, бросив быстрый взгляд, словно желая поскорее закончить с этой частью, приникла к его губам поцелуем. Что было дальше, Бишоп помнил словно в тумане. Скопившееся с момента встречи желание наконец нашло выход…

Он приподнял дову на руках, усадил на себя. Хватило несколько движений, чтобы понять, что так он быстро потеряет контроль. Пришлось замедлиться… Бишоп зарычал. То ли с досады, то ли от возбуждения. Сдерживаясь, прижал ее сильнее и впился в шею диким поцелуем — или уже не поцелуем? — зубы сами прикусили дурманящую запахом кожу.

Все тело горело огнем… Каждое движение било вспышками по нервам. Казалось, с Бишопа сняли кожу и оставили абсолютно безащитным… Эта уязвимость, эта женщина и внезапно накатившее отчаяние — всё перемешалось, завязалось в узел. Бишоп едва прохрипел сквозь стоны:

— …не бросай… меня…

Она лишь негромко всхлипнула… Прижалась сильнее, вцепившись в голые плечи рейнджера, и тот почувствовал, как внутри все сжалось. Он чувствовал ее прерывистое дыхание и напряженное тело; знал ее и чувствовал, как самого себя со всеми своими грехами, страстями и слабостями. Она стала его частью, а он, наконец, стал целым…

Он ощущал, как жар разливается по венам, и как вдруг… что-то вцепилось ему в икру. Бишоп инстинктивно дернул ногой; вторая, потеряв противовес, уехала в сторону, и, не размыкая объятий, рейнджер рухнул в воду вместе с Пит.

На какие-то доли секунд боль в ноге притупилась, но тут же возникла по новой — на этот раз в правой ягодице. Какая-то тварь трепала Бишопа за задницу. Рейнджер ощутил толчок под ребра и, наконец, разжал руки — девица тут же исчезла в стороне. Едва нащупав почву под ногами и рыбу на своей жопе, он кое-как поднялся, изо всех сил сжимая трепыхающуюся скользкую тварь.

— Пас-скуда… Вот твар-рь. Убью…

Теперь каждое движение приносило боль, и Бишоп, подволакивая ногу, захромал к берегу, где уже суетилась Пит:

— Не дергай ее, а то лишишься большого ягодичного куска! Я сейчас!.. Да где же этот клятый нож?!

Наконец лезвие сверкнуло в ее руке, и девица вприпрыжку побежала к рейнджеру. Бишоп громко матерился, проклиная всех рыб и водяных богов вместе взятых, но покорно замер, когда дова занесла нож. Ухватив тварь за хвост, девица в один точный удар перерубила рыбе позвоночник и, пока Бишоп не успел вырваться, отрезала ей голову. Рейнджер скулил на одной ноте, иногда сменяя вой на матюки, а дова бросила еще трепыхающееся рыбье тело к костру и огляделась по сторонам:

— Вот зараза, а я ведь кинжал с собой брала в воду. И где теперь его искать?

Рейнджер матерился как дьявол, вертелся на месте, стараясь снять рыбью голову, прочно застрявшую в ягодице. Дова едва успела его поймать, и с помощью ножа развела челюсти рыбе: зуб за зубом девица вытащила отрезанную рыбью башку из плоти и швырнула вдогонку к остальному туловищу.

— Уху можно будет сварить… Меня батя учил. Надо обязательно добавить столовую ложку водки и бросить уголек в котелок — запах буде-ет… — девица умолкла под злобные взгляды рейнджера. — Что? А я говорила, что здесь водятся рыбы-убийцы.

— Говорила она… Это ты виновата.

Дова только закатила глаза:

— Ну конечно, кто ж еще…

— Это все твой… — рейнджер запнулся, — …запах.

Бишоп тряхнул головой, прогоняя остатки воспоминаний, и грубо выругался. Зажав сочащуюся кровью ягодицу, он захромал к мешку. В спину ему долетел едкий смешок:

— Не уверена, что мой… Она же вцепилась в твою задницу…

— Провались в Обливион.

— Только вместе с тобой, милый, только вместе с тобой… — веселилась девица.

Она пошла за рейнджером и силком оттащила его к разложенным шкурам:

— Ложись, — велела Пит, — да не дергайся, я раны обработаю.

Ворча, Бишоп улегся на живот и, когда дова склонилась над ним, чтобы рассмотреть потрепанную задницу, рейнджер непроизвольно уставился на оказавшиеся перед глазами груди. Не теряя времени даром, он вытащил свободную руку и ухватил дову за титьку.

— Это еще зачем? — слегка удивилась девица, но вырываться на стала.

— Обезболивающее.

— Аа, резонно. Раз подгузник меняю, можно и сисю дать…

— Болтай-болтай, — проигнорировал Бишоп издевку, — только далеко не отходи…

Она и ухом не повела, накладывая смоченные в зельях тряпицы на рану и позволяя Бишопу наслаждаться «компенсацией». Рейнджеру, привыкшему во всем полагаться только на себя, было удивительно приятно, что о нем заботятся и ничего не просят взамен. Задница побаливала, нога саднила, но в целом Бишоп был доволен оказываемой ему заботой. Странно… Прежние его бабы иногда порывались оказаться полезными, но рейнджер за версту чуял, что те хотели его «одомашнить»… Бишоп аж скривился от отвращения, и дова, заметив это, восприняла на свой счет:

— А ты что хотел? У нее зубы с две моих фаланги. Скажи спасибо, что она тебя за задницу укусила, а не за самое интимное. Держи… — Пит сунула рейнджеру пузырек с лечебным зельем, — на ночь хватит.

Рейнджер послушно опорожнил пузырек и, повертев его в пальцах, щелчком отправил в темноту. Он с любопытством посмотрел на Пит. От ночного холода та вся покрылась гусиной кожей, но не отходила за одеждой: кровь еще сочилась из раны, а дова не закончила накладывать повязки. Упертая. Или дурная. А может и то, и то. Не уходит, пока дело не сделано, даже такое никчемное, как латать задницу вшивому рейнджеру. А как закончит? Что будет, когда все закончится? У Бишопа внутри что-то оборвалось — словно вернулась сосущая пустота Апокрифа. Пока еще не поздно, надо остановиться. Пока еще может…