Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон

Нянюшка громко хмыкнула.

— Ладно уж, — смилостивилась она. — Слово это было «пинцет».

— Но чем пинцет отличается от плоско… — заголосил было король, однако вовремя заткнулся.

За весь взрослый период своего существования так ни разу и не испытав страха ни перед человеком, ни перед животным, ни перед всевозможными комбинациями первого и второго, властью нянюшкиного голоса король переносился в классную комнату, в детскую, в жизнь под надзором напыщенных дам в длинных платьях, в жизнь, пропитанную вкусом пищи серо-бурого оттенка. О каши, какими отвратительными казались они тогда и сколь желанными выглядели сейчас!

— Что, съел? С тебя пять монет! — Нянюшка аж светилась от удовольствия.

— Они скоро вернутся, — сказал король. — Ты уверена, что тебе ничего не угрожает?

— А если и не уверена, ты-то чем мне поможешь? — парировала нянюшка.

В этот миг засовы и замки дружно забрякали.

К тому времени, когда матушкино помело, неуверенно вихляя, добралось до места назначения, у ворот замка уже успела скопиться порядочная толпа. Заметив приближение ведьмы, зеваки несколько поутихли и расступились, освобождая ей проход. Матушка явилась с большой корзиной яблок под мышкой.

— В темнице замка сидит ведьма! — шепнул кто-то матушке. — Говорят, ее скоро будут пытать!

— Чепуха, — бросила матушка. — Такого просто не может быть. Наверное, нянюшка Ягг просто решила наведаться в замок, дать королю пару умных советов.

— А еще говорят, что Джейсон Ягг собирает братьев, — произнес с испуганным лицом лавочник.

— Расходились бы вы по домам, — посоветовала матушка Ветровоск. — Может, они чего там недопоняли. Все знают, что ведьму просто так в темницу не бросишь, если она сама того не пожелает.

— Все зашло слишком далеко, — высказался какой-то крестьянин. — Целый год пожары да поборы, а теперь вот это еще. Это вы, ведьмы, виноваты. Ничего, скоро порядок наведут. Мы свои права знаем.

— И какие же у тебя права? — осведомилась матушка.

— Денатурат, фигурат по наследству, подушный мат, право объедок, испольный бакшиш, — бойко отбарабанил крестьянин. — А также право на собирание каждый второй год желудей и допуска двух третей козы на общий выгон. Было — пока выгон не сожгли. А козочка была хорошая.

— Вижу, ты человек смышленый, права свои знаешь. Далеко пойдешь, — кивнула матушка. — Но сейчас тебе лучше идти домой.

Матушка развернулась и смерила суровым взглядом ворота замка, у которых тряслись двое стражников с белыми, как простыня, лицами. Матушка сделала несколько шагов и заставила одного из стражей окоченеть, пригвоздив его к месту немигающим взором.

— Я старая торговка, продаю яблоки из своего сада, зла никому не чиню, — пророкотала матушка так, словно была глашатаем, объявляющим в стане врага о начале войны. — Так что лучше пустите меня в замок подобру-поздорову.

В последних словах матушки блеснули острые кинжалы.

— Посторонних велено в замок не пускать, — пробормотал стражник. — Приказ самого герцога.

Матушка пожала плечами. За всю историю ведовства фокус с продажей яблок из собственного сада удался, по всей видимости, один-единственный раз и тем не менее стал традицией оккультизма, которая нынче предписывала его исполнение в качестве обязательного ритуала.

— А я ведь тебя знаю, Чемпетт Польди, — продолжала матушка. — Этими самыми руками я провожала твоего деда и принимала тебя из утробы твоей матери. — Она скользнула медленным взором по сомкнувшимся шеренгам зевак и снова заглянула в глаза стражнику, который был ни жив ни мертв от ужаса. Матушка придвинулась еще ближе и добавила: — Я задала тебе самую первую порку в этой юдоли плача и, клянусь всеми богами, задам тебе последнюю, ежели ты встанешь мне поперек дороги.

Издав негромкий металлический звон, из обескровленных от ужаса рук стражника выпало и ударилось о камень мостовой копье. Матушка потрепала бедолагу по плечу.

— И не волнуйся ты так, — посоветовала она. — На лучше яблочко.

Она было подняла ногу, чтобы двинуться своей дорогой, как вдруг проход ей загородило еще одно копье. Матушка с интересом взглянула смельчаку в лицо.

Второй стражник — отнюдь не овцепикец, как оказалось, а наемник из числа тех городских жителей, с чей помощью было решено залатать солидные прорехи в рядах королевского ополчения — обладал лицом, иссеченным резьбой шрамов. В данный момент некоторые из шрамов складывались в некое подобие глумливой улыбки.

— Так вот они, значит, какие, ведьмины чары, — фыркнул стражник. — Хиловато смотрятся. Может, этих деревенских олухов ты и запугаешь, но меня — никогда.

— Наверное, чтобы такого крепкого парня, как ты, напугать, придется изрядно потрудиться, — кивнула матушка, протягивая руку к своей шляпе.

— И зубы мне не заговаривай! — Глядя на матушку в упор, стражник покачивался с носков на пятки. — Знаю я таких, как ты, что мозги людям пудрят. Только со мной это не пройдет.

— Это ты уж сам потом решишь, — мирно сказала матушка и отвела копье в сторону.

— Слушай, я же предупредил… — зарычал стражник, хватая матушку за плечо.

В тот же миг ее рука произвела некий молниеносный выпад, который никто бы и не заметил, если бы уже через мгновение стражник не согнулся в три погибели, хватаясь за руку.

Матушка же, всадив булавку обратно в шляпу, решительно устремилась в ворота замка.

— Итак, приступим, — возвестила герцогиня, жмурясь от удовольствия. — Сначала Демонстрация Инвентаря.

— Да я тут вроде все уже посмотрела, — отозвалась нянюшка. — Сплошные «П», «Г», «Д» и «В».

— В таком случае нам остается только узнать, сколько еще ты сможешь развлекать нас непринужденной беседой. Флем, разожги-ка жаровню.

— Разожги жаровню, Шут, — приказал герцог.

Шут двигался как во сне. Он не был готов к такому повороту в судьбе. Пытка вообще представлялась ему малоаппетитным зрелищем. Он не принадлежал к той породе людоедов, которые смакуют хладнокровное истязание старух, а в преддверии истязания ведьмы, сопряженного с нагреванием крови до высокой температуры, Шут испытывал угрожающие спазмы дурноты.

— Не нравится мне это, — еле слышно просипел он.

— И правильно, — поддержала его нянюшка, которая славилась своим превосходным слухом. — Я запомню, что тебе это не понравилось.

— Не нравится что? — резко спросил герцог.

— Так, ничего, — ответила нянюшка. — Ну, вы долго? Я ведь еще не завтракала.

Шут поднес к жаровне зажженную спичку. Вдруг за его плечом шевельнулся неосязаемый сгусток воздуха, и спичка потухла. Шут выругался и попробовал зажечь другую. Однако, когда его дрожащие пальцы сумели донести ее до жаровни, эта спичка тоже нервно полыхнула и погасла, испустив струйку дыма.

— Пошевеливайся же! — прикрикнула герцогиня, перебирая инвентарь на подносе.

— Не хочет разжигаться… — пробормотал Шут, ибо и третья спичка, обреченно взмахнув огненными крылышками, померкла навеки.

Герцог вырвал спичечный коробок из дрожащих рук Шута и влепил тому хлесткую, утяжеленную перстнями пощечину.

— Я не допущу непослушания! — заорал он. — Рохля! Слизняк! Отдай коробок, ничтожество!

Шут отпрянул и побелел лицом. Некто незримый нашептывал ему на ухо слова, которые он тщетно пытался разобрать.

— Пшел отсюда! — процедил герцог. — И проследи, чтобы нас никто не беспокоил!

Споткнувшись о нижнюю ступеньку, Шут повернулся, бросил последний умоляющий взгляд на нянюшку и помчался из темницы. На пороге он остановился и, по привычке, выкинул на прощание озорное коленце.

— По большему счету, можно обойтись и без огня, — заметила герцогиня. — Огонь, так сказать, только добавляет жару… Итак, женщина, готова ли ты раскаяться?

— В чем? — не поняла нянюшка.

— Неужели я должна объяснять тебе то, что известно каждому ребенку? В измене своему королю.

Во вредоносной магии. В предоставлении убежища врагам короля. В краже короны…