Даниил Клугер - Наши в космосе
Раздался короткий пронзительный сигнал, и наступила тишина. Это было страшно и тревожно. Я не сразу понял, что мне особенно не понравилось, но сосущее чувство под ложечкой возникло тут же.
Кончалась вторая неделя, как мы жили в нашем маленьком незаконном раю. В раю, украденном у государства, у партии, у Госкомсекса и Минмежгалтранса. Конечно, мы подумали о возможных последствиях и даже сочинили несколько вполне сносных легенд на все случаи жизни, но если говорить всерьез, основная надежда была на авось, на бардак и на перестройку (если б кто еще знал, что это такое — перестройка!), а уж в последнюю очередь на Димкины деньги, Кешины связи и мои полномочия. Мы понимали, что дело может закончиться совсем хреновенько, но слишком уж нам было хорошо, так хорошо, что мы все шестеро ощущали себя вне времени и пространства, вне партий, комсомолов, законов и приказов.
Добравшись до сектора «Ж», мы повисли на синхронной орбите, симулируя отказ кормовых движков (по этой части Казанов был мастером экстра-класса) и нагло ждали не ревизоров и не ментов, а друзей-ремонтников из Пятого парка имени Александры Коллонтай.
Время протекало в непрерывном кайфе, и мы не переставали удивляться лишь одному: наши девчонки не только не примелькались нам, но с каждым днем общение с ними радовало все больше. Не иссякал ни запас их умений, ни наш биологический резерв. «Медовый месяц только начался, — шутили мы, бывало, — страсти продолжают разгораться. Девушки, не расслабляться. Идем на рекорд!»
И вот, случилось.
Должно было случиться. Так долго хорошо не бывает.
Я понял наконец, что было самым неприятным: обязательная стыковка. Это подруливал к нам не торговый ботик. Да и с чего бы торговому ботику швартоваться в секторе «Ж»?! Тем более к неисправному звездолету, отключившему свою стыковочную автоматику от греха подальше?
Нами управляли извне.
Оставался шанс: в ручном режиме, без предупреждений уйти от стыковки и запросить борт незваного гостя уже с солидной дистанции. Формально мы имели на это право. И пока я размышлял, Димка, как был в трусах, уже поплыл в рубку — видать, принял решение.
Мы расползлись по каютам одеваться, но преуспели в этом процессе не сильно. Потому что совершенно внезапно запиликал сигнал, который звездолетчики называют между собой «Пристегнись, где висишь», и секунд через пять буквально корабль качнуло.
Капитан Казанов уводил таки с синхронной орбиты наш славный «Парус перестройки» (так мы его теперь называли, ведь слово «коммунизм» перешло в разряд ругательных). Однако свежий ветер перемен оказался далеко не попутным: уже через каких-нибудь полминуты незваный гость, не представившись, отправил в эфир буквально следующее: «Измена курса — это измена родине!» Тупо считав эту гениальную фразу с экрана дисплея, я нутром почуял до боли знакомую интонацию, ну прямо, как будто ушами услыхал голос своего комитетского шефа. И торопливо пустил запрос по нашему секретному каналу. Через четырнадцать секунд дешифратор выдал: «Идиоты! Включите телевизор!!»
И мы включили.
По всем программам, кроме не работающей музыкальной, нудным, но жестким голосом в лучших традициях времен старика Грешнева читали один и тот же текст — указ некого БУХБ (Боевого управления хозяйственными беспорядками, а может быть, Бюро по устранению хулиганства и бандитизма, или… нет! Это был указ Базового учреждения холистической борьбы — вот такая бредятина кому-то из нас запомнилась. Но вообще расшифровка — не главное, и я ее теперь едва ли воспроизведу точно). Однако все слова в их историческом указе были вполне знакомые. До оскомины. «С целью всемерного и повсеместного… наш неизменный авангард во главе с выдающимся…во имя народа… по воле народа… всегда вместе с народом…с чувством глубокого удовлетворения…»
В общем, мы заскучали поначалу, а вот девочки наши сразу сделались белыми, как молоко, и только что-то шептали друг другу ошарашенно. Потом и до нас дошло, что с этим БУХБ хана придет всем «б» и даже не «б». Теперь не только Веркиному кооперативу крышка, но даже хваленой ЭСДК и вообще Госкомсексу в целом. Прикроют эту лавочку. Потому что коммунизм с сексом не совместим — читайте Оруэлла (это нас девочки просветили) — и вообще теперь всякой вольной жизни — хана! Погуляли — и будя, ребятушки!
А жалко.
Но перестроился я мгновенно. Слово-то какое — перестроился! Забывать пора, Эдичка, оппортунистские термины и лозунги — кончилась ваша перестройка! И я заорал на всю кают-компанию, где мы вшестером дружно болтались перед главным дисплеем:
— Почему одеты не по форме, звездюки?! Выходи строиться!! Готовность — две минуты, поршень вам в дюзу!!!
Понятно же было, что в новой обстановке главным стану именно я. И Димка это тоже понял. Вот только покомандовать мне так и не пришлось.
Другие командиры объявились.
Словно большой кусок штукатурки с отсыревшего потолка, рухнула внезапная тяжесть, нас вдавило кого в антиперегрузочные кресла, а кого и в кучу барахла с острыми углами, и в тот же момент вслед за скрежетом чужого внешнего люка (наш, по счастью, ходит очень мягко) послышалась от входного тамбура очень громкая и очень грубая матерщина. Застучали сапоги. Много пар сапог. Защелкали затворы. И зычно разносились по коридорам идиотские команды и не менее идиотские доклады:
— Обыскать склады!
— Первый склад взят!
— Второй склад взят!
— Третий склад взят!..
— Захватить рубку!
— Рубка обезврежена!
— Захватить кольцевой коридор!
— Кольцевой коридор контролируется!..
Потом мы их увидели живьем. Крепкие мальчики в голубых беретах и камуфляже с красными лицами и горящми глазами ворвались к нам числом не менее пятнадцати и встав по всем стенам навели бластеры и взревели дружно, хоть и не слишком стройно:
— Руки вверх!
Вот собственно, и все, дальше было не очень интересно.
Появился их начальник в штатском — обыкновенный партийный босс с туповатой рожей и хамскими манерами. Представился руководителем спецуправления БУХБ, курирующего торговый флот (и с чего это нам такая честь?), а фамилия у него была вроде как собачья: то ли Ялаев, то ли Якусаев. Я тогда не записал, а теперь — кто ж его, придурка, вспомнит? Покусаев этот уверял всех и каждого, что он совершенно нормальный мужик, во всех отношениях, однако у нормального мужика руки ходили ходуном, а глаза бегали. Он перехватил понимающий взгляд Димки и сказал:
— Вы не смотрите, ребята, что у меня руки трясутся, я совершенно нормальный мужик, вот и поддал вчера еще на Земле, а сегодня — представляете? — похмелиться нечем. Из-за этого поганца Бардачёва во всем советском космосе не найти водки ни грамма! У вас случайно нет, мужики?
Это была такая явная и неприкрытая провокация, что Димка сориентировался мигом:
— Упаси вас Господь, товарищ Тявкин, простите, Куськин. Нам на работе, то есть в рейсах, ни при каких режимах не полагалось. Так мы и не пьем. Служу советскому космосу! — добавил он лихо.
А товарищу Сявкину-Ляжкину видать и правда плохо было, он даже не стал свою настоящую фамилию повторять, только смотрел на нас печальными собачьми глазами, и я все пытался угадать, чего в них больше: мольбы или угрозы. Видно, он еще не решил, каким способом легче из нас спиртягу вытянуть. В ходе торопливого обыска они ее не нашли. Ну. еще бы! Кеша прятать умеет.
На женщин высокий начальник из БУХБ смотрел с тоскою импотента и даже не спрашивал, откуда они тут взялись. И я вдруг проникся жалостью к этому немолодому алкоголику. Ну, действительно: он сидел перед нами в тупом ожидании чьих-нибудь инструкций, руки его дрожали все сильнее, и мужик явно не понимал, что делать и как себя вести.
«Черт, — подумал я, — да чем мы рискуем, в конце концов?! Надо ему налить, не могу я быть таким жестоким».
И я уже толкнул локтем в бок Димку, вот только сказать ничего не успел, потому что теперь уже без всякого предупреждающего сигнала наступила невесомость.
Очередные незваные гости управляли нами с еще большим размахом — они поотключали у нас всю технику, и я не удивился бы, узнав, что и бластеры в руках захвативших корабль бэухабэшников уже недееспособны. В таких случаях верх берут те, кто лучше владеет рукопашной или вовремя хорошо оснастился холодным оружием типа тривиальных ножей или нетривиалтьных японских сёрикенов — этих метательных колесиков.
Собственно, нам уже было все равно. Убивать станут — что ж, мы люди тертые, каждый попытается продать свою жизнь подороже, а если просто арестуют, так мы только обрадуемся: пусть в тюрьму — лишь бы на Землю, а эта переименованная консервная банка со всеми удобствами — «Парус теперь-уже-хрен-знает-чего» — опостылела хуже горькой редьки.
Консервную банку нашу вскрыли они лихо, с грохотом и свистом, спасибо весь воздух наружу через шлюзы не выпустили. Народу прилетвшего было числом поболее, и бластеры у них были потяжелей, вот только мы долго не могли рассмотреть, кто у них главный. Вместо обычной военной формы цвета хаки со скромными пятиконечными звездами, эти вырядились, как клоуны — все на их было трехцветное — от сапог до пилоток, бело-красно-синее.
