Роджер Желязны - История рыжего демона

Мак растерялся. Он никак не ожидал встретиться лицом к лицу с человеком, чье имя он присвоил. Несколько секунд он молча глядел на ученого доктора, напряженно думая, что делать дальше. Наконец ему удалось собраться с мыслями. При первой встрече с Мефистофелем в кабинете Фауста он попал в сложную ситуацию, но в конце концов ему удалось выйти сухим из воды и даже кое-что приобрести. Так почему бы не попробовать выкрутиться сейчас?.. У мошенников, как и у честных людей, тоже существует своя мораль, свой неписаный кодекс чести и свои нормы поведения. Каждый человек в какой-то мере нуждается в самооправдании, позволяющем ему сохранять уважение к себе, особенно когда наступают трудные времена.

И сейчас, похоже, для Мака наступило такое время. Он находился в весьма щекотливом положении пойманного за руку вора. Более слабый человек на его месте тотчас же побледнел бы и пробормотал дрожащим голосом что-нибудь вроде: «Я сам не знаю, как это получилось… Поверьте, сударь, это была роковая ошибка… Я больше не буду, только отпустите меня ради Христа!» Но Мак был не из таких. Он не собирался просить пощады. Решив бороться до конца, он подумал, что в конце концов тот, кто отважился играть Фауста на исторической сцене, должен нести в себе хотя бы частицу неукротимого фаустовского духа, иначе он неизбежно провалит эту роль.

— Похоже, что нас обоих привело сюда одно и то же дело, — произнес Мак ровным голосом, в котором не чувствовалось ни капли растерянности или испуга. — Вы, несомненно, знаменитый доктор Фауст. Но ведь и я тоже Фауст — если, конечно, признавать авторитет столь влиятельной особы, как. Мефистофель.

— Мефистофель ошибся!

— Великие не ошибаются, они творят историю. Законы — это их ошибки, ставшие всеобщим правилом.

Фауст выпрямился, расправил плечи и шагнул к Маку, воинственно задрав подбородок. Теперь они стояли друг напротив друга. Несмотря на свой весьма средний рост, ученый доктор выглядел довольно внушительно.

— Я не собираюсь выслушивать всякий казуистический вздор от того, кто присвоил мое имя! — надменно произнес Фауст. — Берегитесь! Я страшно отомщу вам, если вы не оставите своих дурацких притязаний на место, которое по праву принадлежит мне, и не уберетесь отсюда вон!

Мак поглядел на него сверху вниз.

— Больно много вы о себе воображаете. Я-то как раз на своем месте. Мефистофель заключил сделку со мной и ни с кем другим. Вы можете оспаривать свои права до конца времен, только вряд ли что-нибудь получите.

— Оспаривать права? О нет, я сделаю гораздо больше! Вы забываете, с кем имеете дело. Я сотру вас с лица земли с помощью страшных заклинаний! Так вам и надо! По вору и мука!

— Ой ли?

— Ой, ой. То есть так оно и будет. Я накажу вас за ваши грязные делишки!

— Никогда бы не подумал, что профессора умеют так скверно ругаться, — притворно вздохнул Мак. — Теперь послушайте, что я скажу вам, Фауст. Я бросаю вам вызов. За мной стоит огромная мощь сил тьмы. Вы не учли этого важного обстоятельства, когда кричали здесь о своем могуществе. Вне всякого сомнения, я гораздо лучше справлюсь с ролью Фауста, чем вы сами!

Фауст пришел в бешенство. Глаза его налились кровью, пальцы судорожно сжимались в кулаки и вновь разжимались. Он с трудом сдерживался, чтобы не закатить стоящему перед ним негодяю оплеуху. Справившись с первым приступом гнева, он рассудил, что запугивать самозванца бессмысленно. Он прибыл сюда отнюдь не для участия в глупейшем споре. Его цель — занять свое место в Тысячелетней войне между двумя великими силами — светом и тьмой. А препираться с Маком (которому, впрочем, он не смог бы причинить никакого вреда) означало тратить время впустую.

— Прошу прощения. Я, кажется, немного погорячился, — проворчал он. — Давайте поговорим разумно.

— Как-нибудь в другой раз, — ответил Мак; в эту самую минуту полог, завешивающий вход, колыхнулся, и в шатер вошел Василь, кинув на Фауста подозрительный взгляд.

— Кто это?

— Один старый знакомый, — ответил Мак слуге. — Его имя… гм… оно тебе ничего не скажет, да и не так уж это важно. Он собирался уходить, когда ты вошел.

Василь повернулся к Фаусту. Ученый доктор заметил, что в руке у этого полного розовощекого юноши блестит длинный кинжал, а выражение его лица отнюдь не располагает к дальнейшим разговорам.

— Да, — подтвердил Фауст, — я уже ухожу. До встречи… — Ему было очень трудно произнести это слово; после недолгой, но тяжкой борьбы с самим собой он прибавил: — Фауст…

— Да-да, до встречи, — ответил Мак.

— А кто та женщина, которая стоит возле нашего шатра? — спросил Василь.

— Это Маргарита, — сказал Фауст. — Она ждет меня.

— Вот и забирайте ее с собой. Не хватало еще, чтобы гулящие девки шатались возле нашего жилья.

Фауст был вынужден молча снести еще и это. Он не смел возражать, не смел объявить о том, кто он есть на самом деле, не переговорив прежде с Мефистофелем. Князю Тьмы может прийтись не по вкусу, если кто-то своевольно вмешается в ход событий и испортит ему игру, прервав Тысячелетнюю войну. Когда затрагивается честь демона, нужно действовать очень осторожно.

Фауст повернулся и вышел прочь. Маргарита, которой, очевидно, уже наскучило ждать, подбежала к нему и спросила:

— Ну, что?

— Ничего, — ответил Фауст.

— Что значит «ничего»? Разве ты не сказал ему, кто ты такой?

— Сказал.

— Тогда почему ты не занял его место?

Фауст остановился и строго посмотрел на девушку.

— Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, — ответил он. — Сначала я должен поговорить с Мефистофелем. А с ним я пока еще не встречался.

И он зашагал дальше, но тут дорогу ему преградили трое солдат в железных шлемах, вооруженные копьями.

— Эй, ты! — окликнул Фауста один из них.

— Я? — спросил Фауст.

— Здесь больше никого нет, кроме нее, но я не к ней обращаюсь.

— Ну, — сказал Фауст, — так что вам от меня надо?

— Ты что здесь делаешь?

— Вас это не касается, — ответил Фауст. — Разрешите пройти.

— Нам приказано глядеть в оба за такими, как ты. Шатаются тут всякие по лагерю… Тебе придется пройти с нами. Вместе с нею, — он кивнул в сторону Маргариты.

Фауст понял, что неосторожные слова могут погубить его. Вспыльчивость и высокомерие были серьезными недостатками профессора алхимии Ягеллонского университета. (Мак, к своему счастью, не обладал этими отрицательными свойствами неукротимого фаустовского духа.) Решив исправить свою ошибку, Фауст сказал:

— Господа, я сейчас вам все объясню…

— Разговаривать будешь у капитана, начальника караула, — ответил солдат. — Марш вперед, да смотри, без фокусов, не то я ударю тебя копьем!

И они увели Фауста вместе с Маргаритой.

— Что новенького? — спросил Мак, как только Фауст вышел из его шатра.

— Важные новости, мой господин, — сказал Василь. — Сам дож Энрико Дандоло хочет видеть вас. Вы должны явиться к нему как можно скорее.

— Как?.. Правда?.. А как ты думаешь, чего ему надо от меня?

— Мне он, разумеется, ничего не сказал. Но у меня есть кое-какие соображения на этот счет.

— Что ж, поделись со мной своими мыслями, добрый слуга, пока я буду умываться и приглаживать волосы.

И Мак приступил к своему туалету, жалея о том, что Мефистофель и ведьмы, колдовавшие над его внешним обликом, не снабдили его сменой белья.

— Ну, так что собой представляет Энрико Дандоло? — спросил он.

— Это грозный старец, — ответил Василь. — Как венецианский дож, он командует отборной частью христианского войска. Его солдаты очень дисциплинированны и хорошо обучены. Венеция пополняет наши продовольственные запасы и поставляет нам другие необходимые товары. В ее руках находится транспорт. Все, кто принимает участие в этой кампании, в какой-то мере зависят от Венеции, и я думаю, что венецианцы не упустят случая напомнить нам об этом. Сам Дандоло слеп и немощен телом, как человек, которому давно уже перевалило за восьмой десяток. В таком возрасте знатные господа удаляются на покой, к родному очагу, и слуги подают им по утрам овсянку в постель. Но не таков Энрико Дандоло! Весь путь из Европы до стен Константинополя он проделал верхом, вместе с войском. Под Сабо его видели в первых рядах гвардии, где он призывал воинов покорить этот венгерский город, если они хотят, чтобы Венеция приняла участие в Крестовом походе. В конце концов им пришлось подчиниться. Конечно, поднялся ропот; многие говорят, что священная война превратилась таким образом в авантюру, в которую их втянули ради защиты торговых интересов Венеции. Лично я не осмелюсь иметь свое собственное мнение на сей счет до тех пор, пока вы, мой господин, не скажете мне, на чью сторону вы встали.