Сергей Синякин - Вокруг света с киллерами за спиной
— Кончай, братила, — равнодушно сказал он, беря в руки скульптурную группку. — Если тебя по-арабски допрашивать, ты тоже ничего не скажешь, даже если тебя до смерти замучают. Ни хрена он не скажет, потому что по-русски не говорит.
Но он ошибся. Китаец действительно не говорил по-русски, но обладал здравым смыслом. Поэтому, едва цепкие пальцы коренастого отпустили его горло и директор гостиницы обрел возможность соображать, он сразу догадался, что незваные гости ищут постояльца, выписавшегося накануне;
Во-первых, постоялец был иностранцем, во-вторых — бизнесменом, а в третьих, кого еще могли искать двое иностранцев, о которых со вчерашнего дня говорил весь город? Поэтому директор гостиницы взял лист бумаги, тщательно вывел на нем иероглифы, изображающие название Лхасы, и нарисовал самолет, летящий над вершинами Тибета, а чтобы никаких сомнений у иностранцев не оставалось, он английскими глупыми буквами написал на горах название — TIBET. И чуть пониже известными ему русскими — ЛХАСА.
Некоторые трудности у директора гостиницы вызвало имя проводника Го Мо Сека, который сопровождал проклятого иностранца. Но обладая художественными способностями и в совершенстве владея иероглифическим письмом, директор гостиницы успешно справился и с этой задачей.
Глава 6
Долгое и опасное путешествие подходило к концу. Даже тибетская длиннохвостая лошадь по кличке Киммана устала показывать свой норов и не пыталась сбросить Русского. Обычно она разбегалась коротким карьером и останавливалась как вкопанная, а Илья Константинович летел через ее голову на камни, рискуя сломать себе шею. Лошадка была маленькой и лохматой, от этого Илье Константиновичу казалось, что он едет на ишаке. Был у него такой опыт в Самарканде. Помнится, зрители вволю повеселились, глядя на наездника. Тогда Русской не обиделся лишь потому, что был здорово пьян, как, впрочем, были пьяны и зрители.
Уже полчаса они ехали по долине, поражающей Илью Константиновича зеленью. Пряно пахло рододендронами. В воздухе парили квадратные крылатые змеи, и все чаще на дороге начали попадаться встречные, одетые столь живописно, что Илья Константинович вновь вспомнил Среднюю Азию. В то же время Илья Константинович обратил внимание, что многие жители Лхасы при виде его и Го Мо Сека высовывали языки, словно дразнили кого-то из них. Русской не реагировал на их обидные действия, но его удивляло, что Го Мо Сек ответно показывает лхасцам язык. Удивительно, но лхасцы тоже не обижались, а радостно улыбались, словно китаец показывал им не язык, а по крайней мере фотографию родственников.
— А ты почему не отвечаешь на приветствия? — удивленно спросил по-английски проводник. — Нехорошо. Люди обижаются.
Из состоявшегося разговора выяснилось, что демонстративные показы друг другу языков означают у тибетцев приветствие, равнозначное распространенному среди европейцев поднятию шляпы или российскому помахиванию рукой. Русской удивился, но особой неловкости не испытал. Мало ли какие обычаи бывают у народов, знать и соблюдать каждый из них никто на земле не сумеет!
Однако в дальнейшем Илья Константинович в ответ на высунутый язык приветливо демонстрировал свой, хотя и продолжал при этом чувствовать себя ужасно глупо, «Хорошо, что они друг другу только языки демонстрируют, — успокаивал он себя. — Было бы хуже, доведись мне расхаживать по всему городу с постоянно расстегнутой ширинкой!»
За ознакомительным рассказом Го Мо Сека Русской даже не заметил, как они вышли на ровную зеленую равнину. Между деревьями сверкала вода — горные ручьи несли свои чистые воду в реку Цанг По. С севера и юга равнину окружали цепи гор, отделявших долину Лхасы от всего мира. На склонах располагались многочисленные монастыри и селения. На западе вырисовывались зубцы стен Потала и храма Чагбо-ри. Между ними видны были Западные Ворота.
На зеленой траве равнины играли в волан девушки и молодые женщины. Волан представлял собой кусочек дерева, в верхнюю часть которого были вставлены птичьи перья. Волан можно было бить. только ногами. Женщины, для удобства придерживая юбки на некоторой высоте, били по волану ногами. Некоторые могли продержать волан в воздухе несколько минут, прежде чем наносили удар в сторону соперницы.
У игроков в волан было много болельщиков из числа местных монахов, которые взрывались восторженными криками при каждом удачном ударе. Илья Константинович Русской заметил, однако, что крики восторга были тем громче, чем выше задиралась юбка.
Монахи были одеты в разноцветные одежды: желтые, ярко-красные, фиолетовые, зеленые и голубые. Многие были в рыжих одеждах, присущих рядовым монахам. Монахи Потала выглядели в своих золотых и вишневых одеяниях более богато.
Послушники были в белом, а монахи-полицейские довольствовались каштановым одеянием. Впрочем, за женской игрой наблюдали с нескрываемым азартом все.
Справа от поля стояла городская гостиница, упирающаяся задней стеной в северный выступ главного храма. Рядом располагалось местное казначейство, ряды лавок и рынок, где можно было приобрести все — от японского телевизора до листов съедобного серебра, которые ковали местные кузнецы. Серебро стоило баснословно дешево, и Илья Константинович не удержался от того, чтобы попробовать тибетское лакомство. Серебро таяло во рту, но аппетит после него не убывал. Да, такое можно было поглощать килограммами. Илья Константинович поинтересовался у Го Мо Сека, не изготовляется ли таким ж способом в Лхасе съедобное золото, но получил резкий и отрицательный ответ. Похоже было, что на съедобное золото здесь было наложено какое-то табу. А может, и выкованное до толщины молекулы золото все равно оставалось несъедобным.
Устроившись в гостинице, Илья Константинович щедро расплатился с Го Мо Секом. Китаец, получив вознаграждение, долго раскланивался, прижимая к груди обе руки, и пятился, пока не достиг дверей. Оставшись один, Илья Константинович почувствовал, что проголодался, и прошел в маленький ресторанчик, расположенный в гостинице. Памятуя, что, по рассказам Го Мо Сека, в горах неодобрительно относились к мясоедам, Илья Константинович заказал местные блюда. Как ни странно, официантом в гостинице был белый. В дальнейшем Русской узнал, что официанта зовут Адольфом Миллером, он пытался стать буддистским монахом, но нарушил какое-то табу, в результате чего был вынужден подрабатывать в гостинице, чтобы оплатить обратную дорогу.
Официант подал цампу, приготовленную из жареного ячменя. Цампа представляла собой пончики, съев которые,Илья Константинович не почувствовал себя более сытым. Воровато оглядевшись по сторонам. Русской подозвал к себе официанта и в результате недолгих переговоров получил приличный кусок запеченного с местными специями мяса, а в качестве гарнира — приличную порцию молодых побегов бамбука, после чего мир стал ему казаться светлым и вполне благожелательным. Ему даже захотелось прогуляться по городу.
Шагая по узкой улочке, Илья Константинович увидел удивительную картину. Несколько мужчин поднимали большие бурдюки, сделанные мехом внутрь, и с садистским хака-ньем бросали их на уличные камни,Мужчины тяжело дышали, на шее у них вздувались вены. Илья Константинович остановился, досадуя, что не у кого поинтересоваться, чем эти люди занимаются, «Мясо отбивают, что ли? — подумал Русской. — А может, соревнования какие на выносливость?»
Долго гадать ему, однако, не пришлось. Один из бурдюков лопнул, и бросавшего его тибетца залило желто-золотистой массой, в которой наблюдательный Илья Константинович без труда узнал масло и с запоздалым ужасом подумал, что ему повезло. Упади бурдюк на метр ближе, и Илья Константинович стоял бы сейчас такой же жирной и желтой статуей, над которой весело потешались собравшиеся на халяву нищие.
На третий день пребывания в Лхасе Илья Константинович удостоился приема местного Далай-ламы. А случилось это так. Прогуливаясь по городу. Русской встретил процессию. Развевались на ветру священные хоругви, ревели трубы, да и монахи выглядели на редкость празднично — все в алых одеяниях с золотыми безрукавками. Тогда еще Илья Константинович не знал, что золотой цвет является официальным цветом этого самого Далай-ламы. Его-то и несли на носилках с золотым шатром. Сам лама был в годах, но любопытство еще не покинуло его. Откинув полог, лама разглядывал прохожих и встретился взглядом с Ильей Константиновичем. Тот, будучи культурным и воспитанным, деликатно высунул язык, приветствуя ламу. Далай-ламе понравился вежливый европеец, и Русскому представился случай вручить Далай-ламе шарфик первой категории под названием «хадак». Естественно, вручение происходило согласно обычаям тибетцев: Илье Константиновичу пришлось встать на колени и положить шарф к ногам Далай-ламы. Язык при этом он, разумеется, держал высунутым как можно дальше. Далай-лама оказал ему честь, ответно вручив шарфик, перетянутый красной шелковой нитью, завязанной тройным узлом. При этой церемонии два монаха, стоявшие в церемониальном зале, от удивления откусили себе высунутые языки, и бедняг немедленно унесли в монастырь Чагбо-ри, именуемый также Медицинским монастырем за редкостные эскулапские способности тамошних монахов.
