Татьяна Устименко - Эра зла
В потолке комнаты прорезалось светящееся окно, из которого кубарем вывалились три крылатые мужские фигуры. Зависнув в полуметре над полом, они лениво взмахивали белыми крыльями, звучно зевая и потирая заспанные глаза.
— Ну вот, — капризно пожаловался первый, златокудрый юноша, претенциозно наряженный в модный джинсовый костюмчик и щегольские кроссовки американского производства, — только мне, понимаешь, приснилась обнаженная святая Варвара, как кому-то вдруг приспичило разбудить меня столь грубым образом. А я ведь только собирался ее…
— Ури! — осуждающе приструнил блондинчика второй юноша, выглядевший несколько взрослее своего легкомысленного собрата. Его голову покрывали густые каштановые локоны, и он шутливо грозил загорелым пальцем. Грудь загадочного гостя оберегала серебристая чеканная кираса. — Фи, что за моветон, как тебе не стыдно?
— А что сразу Ури? — взвился сексуально озабоченный блондин. — Я уже пять тысяч лет как Ури, а вы, братья, все меня за пацана считаете. Ах, Ури, — он комично закривлялся, удачно пародируя наставительные интонации своего воспитателя, — одевайся теплее, а то простынешь, по девочкам не ходи…
Обладатель каштановой шевелюры смущенно покраснел.
— А почему у тебя обувь в помаде? — с подозрением спросил он.
— Так ходил я, — нахально заорал недисциплинированный блондин, — по девочкам ходил!
— Женщины — это святое! — назидательным тоном провозгласил третий пришелец, мужчина в расцвете лет, облаченный в темные эмалевые доспехи. Его черные волосы были острижены по-военному коротко, а на ногах он носил кожаные котурны[9] древнеримских легионеров. — А Уриэлю опять не терпится отправиться в паломничество по святым местам, — он шутливо подмигнул блондину, ладонями очерчивая в воздухе контуры пышной женской фигуры, — ну и заодно немного погрешить…
Каштановокудрый звонко рассмеялся:
— Самуил, вечно ты балуешь нашего младшенького! С твоей щадящей педагогикой он как был балбесом, так балбесом и останется.
Но черноглазый Самуил не ответил. Прояснившимся взором он оценивающе обвел маленькое помещение, узрел стоящих на коленях прелатов, трое из которых пребывали в состоянии близком к обморочному, и разъяренно взревел зычным басом:
— Как посмели вы, смертные, смущать наш небесный покой?
— И лишать Уриэля его сладостных снов, — куда более миролюбиво добавил каштановокудрый. — Ай-ай-ай!
— Куда это нас занесло, братцы? — вертел головой любопытный блондинчик. — Что за халупа?
— Это наш понтификальный клуб! — робко пояснил папа Бонифаций, не поднимаясь с колен.
— Вижу, что фекальный! — едко парировал Уриэль. — Колитесь, чего вам от нас надо, мужики?
— Говори, не бойся, — подбодрил понтифика воин в серебряной кирасе, — мы вас не обидим, ибо Господь изощрен, но не злонамерен… Слово мое нерушимо, ведь я — архангел Гавриил!
— Да-а-а-а? — недоверчиво вопросил отец Мареше. — А почему он тогда допустил возникновение этакого безобразия?
— Ну а чего вы хотели? — непритворно удивился Гавриил. — У Господа имелось всего шесть дней на сотворение мира. Вот и получился бардак.
— Приплыли! — печально констатировал иезуит, отпивая из своего стакана. — Уж даже если архангелы неприкрыто заговорили о несовершенстве нашего мира, то, значит, нам пришла хана…
Уриэль плотоядно зашевелил носом, принюхиваясь к спиртному.
— Смертные пьют в трех случаях, — расхохотался Самуил, снижаясь и отбирая у отца Мареше его посох. — Когда им плохо — от горя, когда хорошо — от радости, и если все нормально — от скуки. Но сейчас, — он присмотрелся к перекошенным от отчаяния лицам папы и его друга, — я предполагаю первое. Рассказывайте! — приказал он, коротким жестом извлекая из ничего три хрустальные рюмки и наливая виски себе и своим братьям. Архангелы вальяжно расселись в воздухе, приготовившись внимать рассказу прелатов.
Неоднократно запутавшись в деталях и часто перебивая друг друга, папа и отец Мареше поведали архангелам обо всем произошедшем. И без того пасмурный Самуил еще больше помрачнел лицом, Уриэль недоверчиво хлопал своими длинными ресницами, а Гавриил многозначительно присвистнул:
— М-да, ну и дела, однако! Проклятые кровососы, похоже, совсем страх потеряли.
— Помогите нам! — жалобно попросил Бонифаций.
Но крылатые братья лишь бессильно развели руками:
— Увы, мы не можем. Господь крепко спит, убаюканный чарами Темного Повелителя, а без него мы практически бессильны!
— Тогда подскажите хотя бы главное: куда пропала Селестина и сопровождавшие ее ангелы? — умолял папа.
— Мужайся, старик. — Гавриил ласково положил ладонь на плечо понтифика, выражая соболезнование. — Все они томятся в плену у стригоев!
— Невозможно! — усомнился несчастный отец. — Селестина — избранный защитник божий, осененная его благословением и покровительством.
— Уже нет! — печально пояснил Самуил. — Она с оборотнем… — он наклонился к Бонифацию и добавил короткий комментарий, произнесенный скорбным шепотом.
— Господи! — отшатнулся потрясенный папа. — Да как же так?
— Элементарно, — хихикнул проказливый Уриэль. — Тело есть — ума не надо…
Бонифаций горестно застонал, обхватив руками голову и клочьями выдирая свои седые волосы. Его надежды на помощь архангелов и возвращение дочери рухнули в одночасье, уступив место суровой действительности. Отныне их участь казалась предрешенной, впереди не ожидалось ничего хорошего, а только гибель от клыков беспощадных стригоев и окончательный закат человеческой расы.
— Моя девочка попадет в ад? — с заиканием вопросил он, почти добитый своей последней ужасной догадкой.
Самуил скептично усмехнулся:
— Люди легче представляют себе, что такое ад, когда им для наглядного примера говорят не про кипящие котлы, а про кабинет стоматолога.
— Ну-ну, не нужно так убиваться, — пожалел старика Гавриил. — Отчаяние — один из тягчайших смертных грехов…
— Правильно, грех предаваться унынию, когда есть другие, более приятные грехи! — игриво подмигнул шалопай Уриэль.
— Мы мало что можем сделать для вас, но лично встретимся с вервольфом и дадим ему пару полезных советов, — пообещал уравновешенный Самуил. — Не падай духом, надейся на лучшее, отец!
— Но ведь оборотень есть зло! — суеверно ужаснулся Бонифаций.
Самуил протестующе скривился.
— Не бывает злых людей, — покачал головой Гавриил, — просто некоторые из вас ошибочно считают, будто Бог дал им добро брать чужое добро…
— Но дешевые понты дорого обходятся… — с угрозой в голосе добавил Уриэль, и Бонифаций с радостным замиранием сердца догадался, что сейчас архангел подразумевает вовсе не оборотня, несдержанного в своих инстинктах, а сильно зарвавшуюся предводительницу стригоев. И со всем пылом своей безоговорочно верящей в справедливость души он понадеялся, что коварная Андреа еще сильно пожалеет о нарушенном ею Соглашении и нагло развязанной войне.
— Мы что-нибудь придумаем! — уверенно пообещал Гавриил. — Не сдавайтесь и продолжайте бороться за свои жизни. А теперь нам пора, ибо темная волшба буквально выталкивает нас из вашего мира… — Силуэты трех крылатых фигур начали таять в воздухе, истончаясь и становясь все прозрачнее.
И напоследок до слуха прелатов долетела торопливая перебранка красивых голосов:
— А может, и правда махнем к девочкам? Помнится, несколько лет назад на углу Виа Кавур проживала редкостная красотка со странным именем Задолбала…
— Да не Задолбала, а Изабелла!
— Ури, это ты нас уже задолбал бесконечными разговорами про баб. Ты неисправим!
Шелест крыльев стих и пятеро благочестивых мужей остались в абсолютной тишине.
— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — с легким недоумением спросил папа, обращаясь к отцу Мареше.
Но чрезвычайно заинтригованный иезуит лишь неопределенно пожал плечами и растерянно почесал свою кудлатую макушку. А что тут скажешь? Видимо, придется молиться, всецело положившись на энтузиазм и сметливость крылатых братьев. Другого не дано.
Если левый берег Тибра еще оставался во владении людей, то правое побережье скованной льдом реки уже всецело принадлежало стригоям. Впервые за всю историю своего долгого существования Тибр, обычно шумный и полноводный, укрылся надежным зимним панцирем, видимо не желая становиться соучастником этих ужасающих по своей жестокости злодеяний, творимых на обширном участке льда между островом Тамбуртин и мостом Маттеотти.
И неудивительно, ведь именно между двумя этими берегами и проходила сейчас последняя линия обороны, почти ежедневно орошаемая кровью ее отважных защитников. Люди буквально зубами вцепились в свою территорию, не желая отдавать врагу ни пяди родной земли. Черноту вечно сумрачного неба то и дело прорезали яркие вспышки осветительных ракет, а лучи прожекторов прицельно обшаривали крутые, увитые колючей проволокой и густо заминированные спуски к реке. Могильную тишину заметенных снегом улочек, обезлюдевших и заваленных обломками разрушенных домов, нарушала артиллерийская канонада и хриплые стоны погибающих людей. Здесь шла война. Война не на жизнь, а на смерть.
