Виталий Бодров - Кровь Титанов. (Тетралогия)
— Жги, жги ведьму, — ревет толпа.
Факел коснулся груды хвороста. Тот откликнулся радостным треском. Маленькие язычки пламени заплясали у ног Лани.
Все! Уже не свистнут стрелы удалых разбойников, которых она тоже когда-то врачевала. Не примчится в последний миг сияющий рыцарь на белом коне. И премудрый маг не явится в огненном столбе, чтобы отвязать ее. Все. Это — смерть...
Перед глазами девушки пробегала ее короткая жизнь. Вязанка трав под потолком хижины. Ее детский еще голосок: «Тетя Мафья, а оборотни взаправду бывают?» — «Бывают солнышко, и взаправду бывают». «Вот бы мне одного встретить!» — «А тебе-то он зачем» — «Интересно ведь, какие они? А вдруг совсем-совсем не злые?»
Нож, свистнув в воздухе, вонзается прямо в центр мишени. Голос дядьки Шарапа: «Молодец, светлячок. Ловко! Теперь двумя сразу попробуй»
Деревенская улица. Стайка ребятишек, метнувшаяся врассыпную при ее приближении. «Ведьма, колдунья — злючка и лгунья!» Детская обида, слезы на глазах. Один — не побежал. Застыл посреди улицы, в глазах — страх и любопытство. «А ты что не побежал?» — «А я тебя не боюсь. Я вообще никого не боюсь.» «А вот я тебя как заколдую!» — «Не... Ты не умеешь. Ты еще маленькая.» — «А зовут тебя как, герой?» — «Добрел.» — «А меня — Лани...»
Ночное болото. Свистящий шепот упыря. Серебряный нож в руке. «Я не в твоей власти. Убирайся!» Тоскливый вой волка, почуявшего свою смерть. «Не бойся меня, серенький. Я не причиню зла. Давай-ка освободим лапку и перевяжем... Тише, не рычи. Будет больно, но ты потерпишь, правда? Ты же сильный и храбрый, да? Чапа, хороший...»
Хворост уже полыхал вовсю. Неторопливо занимались сухие дрова. Почти не было дыма, этого последнего милосердия для ведьм. Странно, она чувствует жар, обжигающий жар огня, но боли нет.
— Гори, ведьма! Гори, мерзкая тварь! — как отвратительны эти оскаленные морды. «Оставаться людьми». И это — люди?
«Тетя Мафья, а как приворотные чары делать?» — «А вот об этом, девочка, тебе рано знать. Да и ни к чему». «А почему?» — «Не дают они того, что в них ищут. Подобие любви дают, а самое любовь — убивают. Не нужны они тебе. Ты у меня вон какая красавица — к чему тебе приворот?» «Да-а, а вон все девчонки целуются, а меня мальчишки стороной обходят» — «Значит, нет твоего суженого среди них. Подожди его, он появится. Только жди крепко!»
Поляна грибов. «Ищи, Чапа! Вот такие грибы — ищи!» — Серый волк стрелой срывается с места. «Ой, какой же ты смешной, Чапа! Я говорю, грибы ищи, а ты мне зайца принес... А, ты, наверное, считаешь, что он вкуснее, правда? Ай! Не смей лизаться! У тебя же морда в крови! Ну, не обижайся, Чапа, хороший...»
«А давай на спор, что я нашу реку переплыву!» — «Слушай, Добрел, а зачем — на спор?» «Я докажу тебе, что я могу!» — «Да верю я, верю. Ох, и дурачок же ты! Лета бы, что ли, сначала дождался...»
Пролетающий где-то вдалеке, над горами дракон. Маленькое сердечко, подпрыгнувшее в груди. «Смотри, Добрел! Смотри, какой красивый! Почему люди их так боятся?» — «Потому что они злые.» — «И вовсе и не злые! Смотри, какой красивый!» — «Ну и что, что красивый! У него пасть — во! Когти — во! И огнем плюется! А у людей что?» — «А у людей — хитрость, коварство и подлость. Что против этого зубы и когти?» — «Не подлость и коварство, а — разум!» — «Уверена, что драконы считают по другому!»
«Знаешь, Чапа, а мы вчера с Добрелом видели дракона. Такой красивый, серебристый! Да не Добрел серебристый, башка лохматая! А дракон. А Добрел — это мой друг. Такой же, как ты, только совсем не похож. Чапа, хороший, ты же все понимаешь, да?»
Огонь уже окружил Лани. С сухим треском занялось платье, еще недавно — предмет восторгов и гордости. Огненные язычки плясали около лица. Странно, но боли она не чувствовала. Казалось, огонь не жег, а ласкал ее тело. И еще более странно — на лицах толпы она видела уже не жажду смерти. Растерянность. Похоже, они опомнились, как после пьяной драки. Поняли, что сотворили. Завтра в глаза друг другу смотреть не смогут. Только ей-то что с того? Для нее уже не будет никакого завтра. А стыд — он глаза не выест...
— Гори, ведьма! — да и откуда у них стыду-то взяться?
«Смотри, дядька Шарап, это — Чапа.» — «Это волк!» — «Нет, не тронь его! Он друг!» — «Это зверь, девочка. Дикий зверь. Он не может быть другом. Отойди, дай мне выстрелить!» — «НЕТ! Беги, Чапа! Беги» — Толчок под руку. Стрела уходит высоко вверх. Серая молния исчезает в лесу. «Зачем... Зачем? Он же... хороший» — «Однажды он перегрызет тебе глотку, твой хороший». — «Никогда! Он — друг!»
«Добрел, это Чапа. Он мой друг.» — «Ты что, сума сошла? Это же волк!» — «Ну и что?» — «Он тебя съест!» — «Нет. Он же друг. Ты ведь меня не ешь?» — «Я — человек! А он — волк. Он же не понимает!» — «Чапа все понимает. Ты что, его боишься?» — «Конечно, нет! Я... Знаешь, если честно, да. Боюсь.» — «Не бойся. Чапа, это — Добрел. Он — друг. Понимаешь?» Огромный волк обнюхивает протянутую руку мальчишки. Потом осторожно, чтобы не напугать, подставляет под нее массивный лоб. — «Можешь погладить. Он тебя не тронет. Он знает, что ты — друг.» Тонкая мальчишечья рука, чешущая волку надбровья. Тихий неуверенный смех. Искры счастья в глазах человека, поборовшего свой страх и нашедшего друга.
«Ой, тетя Мафья! Какие у тебя вкусные оладышки! Я тоже хочу уметь печь такие.» — «Научишься, деточка. У тебя еще все впереди.» — «А у меня есть друг — Чапа. Правда, он волк, его все боятся.» — «Ну и что, что волк. Главное — чтобы друг был хороший. Он — хороший друг?» — «Да! Самый лучший!» — «Ну, так и не слушай никого. Дружбу нельзя предавать, девочка. Судьба накажет.» — «А как накажет, тетя Мафья?» — «Одиночеством».
Пламя гудело, как растревоженный улей. Сухо потрескивали угли, выстреливая в небо снопы искр. Миг — и не стало толпы. Пламя накрыло ее с головой, избавив от вида перекошенных, сведенных судорогой ненависти лиц.
— Да очистится мир от скверны! — визжал, срывая голос, преподобный. — Да сгинут в огне проклятия ведьмины! Ибо истинно говорю вам, в Судный День Творец десницей огненной накроет весь мир, от греха его очищая! Так и мы...
Одиночество. «Я уезжаю, Лани. Мое семейство решило податься в город.» — «А как же я, Добрел? Мне же будет не хватать тебя...» — «Мне тебя тоже. Но я тебя не забуду. Мы все равно останемся вместе — в памяти друг друга.» — «Да. В памяти. И даже всесильное Время не отнимет этого у нас.» — «Помни обо мне. Не забывай.» — «А ты — обо мне.» — «Прощай, Лани. Нам было хорошо вместе, верно?» — «Верно. Но теперь детство кончилось. Сказка — кончилась...» — «Она не кончилась. Она лишь ушла в прошлое.» — «Прощай, Добрел. Удачи тебе!» — «Будь счастлива, Лани. Привет Чапе.»
Одиночество. «Вот и пришел мой час, милая.» — «Да что ты, тетя Мафья! Тебе еще жить да жить!» — «Ведунью не обманешь, солнышко. Смерть, она уже рядом. Но пока не подходит — потому что ты рядом.» — «Я не пущу ее! Я буду рядом!» — «Не заставляй старушку ждать. Она ведь не злая, смерть-то. Она берет человека за руку и отводит за Край. Не серчай на нее...» — «Ты не умрешь! Я не отдам тебя Ей! Я... Я не могу без тебя...» — «Я — памяти твоей. Я — в делах и поступках твоих. Я никогда тебя не покину. В шорохе осенних листьях, в звоне весенней капели, в зимней стуже и в летней неге — я. Умей только увидеть. Умей услышать.» — «Тетя, милая!» — «Прощай, малыш. Не грусти обо мне, не делай мне больно.» — «Я... я не смогу не грустить. Я не могу без тебя!» — «Я хочу, чтобы ты вспоминала только ту радость, что у нас была. А не скорбь.» — «Я... постараюсь...» — «Прощай, милая. Будь сильной...» — «Тетя! Тетя, милая! Нет! НЕ-ЕТ!!!»
Пустота. Боль и пустота. Ни мыслей, ни чувств — только воспоминания. Только — память...
Одиночество... Да, тогда она думала, что это и есть одиночество. До сегодняшнего дня. До того момента, когда услышала: «На костер ведьму!» Почему? За что? Ведь она никого не предавала. Неужели Творец может быть так жесток? Или это жестоки люди, творящие зло от его имени? Тогда почему Он не покарает их? Или Его справедливость не минует их, и они заплатят свою цену за предательство? Одиночеством...
Одиночество — это не когда ты теряешь близких людей. Одиночество — когда близкие становятся чужими. Когда тебя предают...
Языки пламени вдруг опали. Странно, что боли все еще нет. И — дышать стало легче. Будто веревки, туго стянувшие грудь, исчезли. Лани пошевелила руками — сгоревшие волокна покорно соскользнули вниз. И шагнула вперед, на край помоста.
Испуганно отшатнулась толпа. Побелевшие лица, в глазах — ужас. Громкий вздох десятков людей. Священник, прервавший речь, застыл с поднятой вверх рукой.
— Не ведьма, — чей-то шепот. — Огонь ее не берет!
— Святая! Никому зла не творила! — другой голос.
Страх. В глазах, в движениях — страх. И благоговение перед чудом.
Боль. Не от ожогов — от предательства. От непонимания. Боль и пустота в груди, там где раньше было сердце. Теплое, отзывчивое сердце...
