Ю. Жукова - Сами мы не местные
Азамат смеётся и мотает головой, дескать, подумать только, какие у землян проблемы.
Мы плюхаемся на лежащий на земле ствол чересчур раскидистого дерева неизвестной мне породы и отдыхаем, любуясь нетронутым древним пейзажем. Азамат снова принимается что-то напевать, как тогда на канатной дороге. На сей раз я всё-таки спрашиваю, что это.
— Это из цикла песен о сотворении мира. Тебе-то я его очень кратенько пересказал, а там ведь на самом деле про каждую речку отдельно, не говоря уж о горных хребтах. А Дол — это вообще отдельная тема. Горсть старого бога, в которой скопилось молоко Укун-Танив… Безумно красивая песнь. Когда будет праздник начала лета, обязательно послушай, тогда весь цикл поют.
— Да мне и в твоём исполнении нравится. У вас эти певцы все верещат, как будто им что-то отдавили.
— Ты просто по-настоящему хорошего певца ещё не слышала. Ахамба, конечно, неплох, но он скорее интонацией берёт, а не голосом. Ну да ничего, услышишь ещё.
Мы снова что-то съедаем, а потом идём вниз, к берегу. У самой кромки полоса льда метр-два шириной, а дальше вода плещется. Азамат довольно потягивается.
— Весна!
Внезапно он настораживается и оборачивается в сторону полей.
— Не так тут безлюдно, как ты говорила… У нас сейчас будут гости.
Минут через пять я начинаю различать какую-то движущуюся точку на горизонте. Мы отходим от воды под деревья и ждём, кого это принесёт нелёгкая. Наконец перед нами притормаживает всадник на большой ярко-рыжей мохнатой лошади. Всадник, мужик примерно одного с Азаматом возраста, спрыгивает в снег и приветствует нас согласно этикету — кланяется, перекрестив руки на груди и положив ладони на плечи. Азамат руки тоже скрещивает, но не кланяется, а только чуть кивает. К счастью, женщины в присутствии мужа вообще не должны здороваться с посторонними.
Незнакомец открывает рот и принимается говорить — и я понимаю, что ни шиша не понимаю. То есть, вроде всё по-муданжски, но ни хрена разобрать не могу. Однако я чувствую, что Азамат еле заметно расслабляется. Очевидно, тут никаких проблем.
— Очень рад встрече, — говорит Азамат. — Да, мы с супругой как раз решили осмотреть землю, которая мне досталась. Наш унгуц стоит за этим лесом. Я думаю, мы сейчас вернёмся к нему и нагоним вас, а там вы нам всё покажете?
Всадник отвечает утвердительно, хотя и косится на меня с сомнением. Думаешь, не дойду?
Азамат с ним прощается, он вспрыгивает обратно на своего весёлого конька и неспешно удаляется, откуда явился.
— Кто это был? — спрашиваю с интересом, разворачиваясь к лесу.
— Один из пастухов, — недоумённо отвечает Азамат. — Он же представился.
— Я ничего не поняла, что он говорил!
— А-а… ну да, он из Долхота, они там немного не так говорят… Но всё то же самое, только чуть-чуть звучит по-другому. Ты привыкнешь.
— Надеюсь, — вздыхаю я. Стоило столько времени учить этот долбаный язык, чтобы обнаружить, что у него ещё и региональные диалекты есть! — Так чего он хотел?
— Ему Старейшина Унгуц птичку прислал, что мы сегодня здесь будем…
— Птичку?!
Азамат хохочет.
— Да нет! Это просто говорится так… ну вроде как сообщил или намекнул… То есть, я не знаю, как именно. Может, человека послал, может, позвонил… кто его знает. Поэтому так и говорят, птичку послал, когда не знаешь, как именно. Так вот, он хочет показать нам табун, а ещё говорит, что тут есть постоянные шатры, в которых можно заночевать.
— Хорошо, — киваю. — В постоянном шатре ведь теплее?
— Да, там печка и шкуры на полу.
Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Вот сейчас как раз один из таких моментов. Скажи мне кто два месяца назад, когда я собиралась бороздить космические просторы, что через эти самые два месяца я буду деловым тоном обсуждать с мужем, что в постоянном шатре теплее, потому что там печка и шкуры — да я бы сразу психушку вызвала!
Глава 3
Я плюхаюсь на сиденье унгуца и с трудом удерживаюсь от того, чтобы немедленно заснуть. Всё-таки тяжело с непривычки шастать по лесу в лыжах. Но, как я понимаю, это не последний на сегодня аттракцион.
Мы взмываем над полем и летим прочь от внушительных гор вдоль берега вслед за едва различимой в снегу фигуркой всадника. Солнце уже намекает, что оно тоже за день нагулялось и хочет баиньки, где-то там, за водным горизонтом. Мы же вызывающе показываем ему хвост и летим к новым приключениям.
Минут через пять мы обгоняем нашего пастуха, он машет нам снизу рукой и указывает, в какую сторону лететь дальше, что мы и делаем. Ещё через пять минут, видимо, прибываем на место.
Здесь снежная гладь подвытоптана, из неё, как луковицы, торчат четыре шатра, у них из вершинок вместо перьев струится дым. Азамат сажает нас в нескольких шагах от крайнего жилища. Вылезать наружу мне очень не хочется, но в шатре спать всё-таки удобнее, чем в кабине, так что мы всё-таки снова вытряхиваемся на снег.
Едва коснувшись ногами земли, я замечаю, что на нас с лаем несутся два пса, видимо, пастушьи помощники. Да как несутся — уши и язык развеваются где-то за спиной, задние лапы вперёд передних, в общем, того и гляди врежутся в бок унгуца. Я порываюсь запрыгнуть обратно в кабину: не то чтобы я боялась собак, но эти уж очень жаждут встречи, на мой вкус.
— Лиза, да чего ты от собак шарахаешься? Они ведь табун охраняют, это свои собаки.
— Ага, только они нас впервые видят, и вряд ли им дали наш словесный портрет.
Азамат только хихикает и отмахивается от меня, а когда собаки подбегают поближе, рявкает на них какое-то жуткое сочетание согласных, которое, видимо, означает «цыц».
Собаки тормозят так, что снег столбом, а правая даже наворачивается через голову. В глазах их сразу воцаряется покорность, мольба о прощении и надежда, а вдруг дадут что-нибудь сгрызть.
— Ничего себе охраннички! — говорю. — Это если правильное слово знать, кто угодно их окоротить может?
— А вот и не кто угодно, — наставительно говорит Азамат. — А только тот, у кого право есть. Это же не просто так дворняги, их специально выводили, чтобы чуяли, что у человека на уме. Я вот знаю, что я их хозяин, — они ко мне и подлизываются.
Псы и впрямь принялись тереться у его ног и просительно заглядывать в глаза. Только бы лизаться не начали, надеюсь, манерам их тоже обучают…
Тут, на звук собак, из шатров появляются люди — трое мужиков, укутанных в длинные шубы до самых пят. Азамат кричит им что-то приветственное, и мы двигаемся им навстречу. Мужики поначалу совершенно неприлично на него пялятся, потом немного неуверенно кланяются. Азамат кивает в ответ, и мы заходим в шатёр.
Муданжский шатёр — это такая огромная круглая палатка из шкур, на первый взгляд кое-как накинутых на каркас. Посерёдке разведён костёр, обложенный в два ряда аккуратными камушками, а под боком у него пригрелась металлическая печечка без одной стенки; её труда изогнута, а на сгибе трубы припаяна перевёрнутая воронка, своего рода вытяжка, в которую уходит дым от костра, и всё это поднимается к дыре в потолке. Пол застелен шкурами, на каркасе растут крючочки для подвешивания одежды, утвари и мешков с чем угодно. Костяк у шатра металлический, в нём отражается золотистое пламя и поблёскивает из углов. В шатре весьма просторно, человек десять легко улягутся; крыша у самых стен на высоте моего плеча, а в центре метра четыре. На печке пыхтит чугунок, время от времени выплёвывая несколько пенистых капель, которые с шипением стекают по его боку, наполняя воздух сытным дымным запахом.
— Мы уж думали, вы вовсе не приедете, — неожиданно понятно говорит один из пастухов. У него тоже есть акцент, но какой-то другой, более чёткий. — Зачем столичному барину переться в эту глушь…
— А я не столичный, — хмыкает Азамат, — я из Худула, мне степь — что лужица.
— А-а, земляк! — с явным облегчением восклицает пастух. Другой тоже что-то говорит, но его я, увы, не понимаю. Внятный продолжает. — А я по другую сторону Рулмирна от Худула родился. Поехал вот в столицу на заработки, да и осел на полдороге. Красиво тут…
Они некоторое время обсуждают местные пейзажи, пока мы рассаживаемся у огня, а пастухи заканчивают приготовления к ужину. Эти потрясающие люди так и ходят тут в своих длинных шубах, кажется, вообще без застёжек. И варежки прямо из рукавов растут, только кончики пальцев и можно высвободить. Мне-то в верхней одежде через пару минут становится невыносимо жарко, так что я стаскиваю для начала шапку и шарф. Появление в студии моих лохматых кудряшек вызывает резкую паузу в разговоре; пастухи оторопело переводят взгляд с меня на Азамата и обратно.
— Жена, — наконец коротко и категорично произносит Азамат. Я довольно улыбаюсь и подсаживаюсь к нему поближе, чтобы ни у кого не возникло сомнений.
