Алексей Лютый - Рабин, он и в Африке Гут
Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой.
– Это милицейский беспредел! – всю дорогу вопил возмущенный патриарх. – Не смейте душить свободу слова. Я еще не все сказал, и вы горько пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду. Прямо в министерство… – старец замолчал, поскольку бессердечный Жомов, уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком.
– И на хрена ты его так? – поинтересовался Рабинович, опуская вниз бездыханное тело старца. – Пенсионер все-таки.
– А орет, как пионер, – отмахнулся омоновец. – Да не расстраивайся ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не случится. Полежит пару минут, и даже голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю, когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться.
– Ни хрена себе, вот это ласка, – хмыкнул кинолог, глядя на бесчувственного Аарона. – Ну да ладно. Может, это ему и на пользу пойдет. А то, как стал первосвященником, так что-то в буйство впадать начал. Вещи уже собрали?..
– А чего мне собирать? – удивился Ваня. – Все мое при мне. Я-то тут стяжательством не занимался. Не то что некоторые.
– А я, можно подумать, только для себя старался, – Сеня вспыхнул, как бездымный порох. – Скажи еще, что тебе небольшая прибавка к зарплате помешает.
Жомову возразить на столь веский аргумент было совершенно нечего. Ему оставалось только смиренно потупиться, тем самым признавая заслуги Рабиновича перед отечеством. А Сеня, посчитав, что времени на споры и нотации не осталось, просто махнул на омоновца рукой и помчался к своей палатке, но опоздал. Шатер уже свернули, а Сениных котомок нигде не наблюдалось. Лишь счастливая Рахиль, радостно улыбаясь, вышла ему навстречу из-за бархана.
– Ты не видела, куда мои вещи делись? – испуганно оглядываясь по сторонам, поинтересовался у девицы Рабинович и тут же махнул на нее рукой. – Мурзик, а ну ко мне. Ищи!
– Сенечка, не мучай со… песика, – вспомнив строжайшие инструкции, поправилась Рахиль. – Я уже о твоих вещах позаботилась, – Рабинович оторопел. – И не смотри на меня так изумленно. Все-таки мы готовимся к совместной жизни и поэтому сразу должны научиться распределять обязанности, беречь общее имущество и заботиться друг о друге. Что, не так? Или ты жениться на мне не собираешься?
– И куда же ты мои вещи дела? – проигнорировал кинолог последний вопрос. – Надеюсь, не закопала в песок, как тетя Мириам свой вчерашний мусор?
– Ой, Сенечка, ты такой шутник! – хихикнула Рахиль, а Рабиновича от этого передернуло. – С тобой так весело, что мне все время смеяться хочется…
– Каску надень и кругами по двору с улыбкой бегай, дура!..
– Мурзик, фу! – рявкнул на своего не в меру остроумного пса Сеня. – Помолчи, пожалуйста. Не видишь, люди разговаривают, – а затем посмотрел на Рахиль. – Так где мои вещи?
– Ой, не беспокойся, я обо всем позаботилась, – девица начала загибать пальцы, считая. – Бурдюк с водой я отдала Нахору. Пусть хоть вещи носит, а то ты его совсем бесплатно учишь. Самый большой мешок я дяде Самсону вручила. У него семья большая и все сыновья сильные. Так что не надорвутся, а заодно и украсть никому не позволят. Два средненьких мешочка у бабушки Циллы. Она на телеге едет и небольшая прибавка к грузу ее кобылу ничуть не утомит. А самый маленький я отдала двоюродной сестренке сына папиного свата. Ей уже одиннадцать, а она все, дурочка, в куклы играет…
Вот тут-то Рабинович и не выдержал. До этого он, конечно, багровел с каждым словом, слушая имена тех, кому Рахиль доверила его бесценное имущество. Однако Сеня до последнего момента надеялся, что у девицы хоть хватит ума оставить себе самый маленький, но самый ценный баул – Рабинович в нем в давно нестиранных носках все свои сокровища прятал. Поэтому и взорвался, когда узнал, в какой именно компании его бесценный сейф дальше путешествовать будет.
– Двоюродной сестренке сына папиного свата, говоришь? – злобно прошипел он. – Да ты просто…
Рабинович запнулся, увидев, что Рахиль меняется на глазах. Сначала у нее удивленно вскинулись брови, затем покраснел нос, затряслись губы и слезы навернулись на огромные коровьи глаза. Не теряя ни минуты, дабы окончательно не утратить слегка упущенной инициативы, девица разревелась в три ручья, принявшись от отчаяния делать вид, что рвет на себе кудрявые волосы. Сеня тут же растерял весь апломб и бросился утешать несчастную.
– Ну не обижайся. Перестань реветь. Я же просто так спросил, – растерянно бормотал он.
– Нет-нет, это я во всем виновата, – не забывая рыдать в паузах между словами, возразила Рахиль. – Снова хотела как лучше, а получилось безобразно. Я не могу быть хорошей женой, – Рабинович едва сдержал облегченный вздох. – Я тебя всегда расстраиваю. Но я обещаю, что исправлюсь. Я ничего-ничего без твоего повеления в жизни больше не сделаю. Ты же не отменишь из-за моей маленькой ошибки нашу свадьбу?
– Пошли-ка сначала вещи назад вернем, – поперхнулся Сеня и торопливо потащил Рахиль в сторону снимавшегося с места лагеря поселенцев.
Аборигены, приучаемые начальством к порядку, устроили страшную суету, пытаясь занять соответствующие росту, весу и материальному благополучию места в своих десятках. А поскольку после успешного форсирования Красного моря на ночлег сыны израилевы располагались там, где свалились на берег, совершенно не соблюдая штатное расписание, то сейчас на восстановление порядка у них уходила масса времени. Сеня с Рахилью тоже внесли свою лепту в общую суету, гоняясь по лагерю в поисках счастливых хранителей движимого имущества Рабиновича. Искали они долго, но нашли всех и все, за исключением небольшого переносного сейфа.
– Не знаю, – пожала плечами одиннадцатилетняя девочка с внешностью среднестатистического гиппопотама и соответствующим уровнем интеллектуального развития. – Там никаких нарядов для моей куклы не было, и я его кому-то подарила.
Сеня застонал и хотел покрыть одним большим гимнастическим матом всю окрестность, но вовремя вспомнил, что рядом находятся ребенок и легко ранимая Рахиль. Горестно вздохнув, Рабинович оставил мат при себе и попытался привлечь к поискам пропавшей казны Мурзика, но пес, хоть и честно попытался, след взять не смог – уж слишком много вокруг куда более крепких ароматов витало, чтобы среди них Сенино нестираное имущество можно было по запаху отыскать. Мурзик фыркнул пару раз, повертелся на месте и, сев на песок, беспомощно посмотрел на хозяина. Дескать, прости, босс, тут я бессилен. Сене только и оставалось, что разочарованно вздохнуть.
– Вот тебе, Ваня, и скромная прибавка к зарплате, – вспомнив недавний разговор, вздохнул кинолог. – С чем уходили, с тем, похоже, и назад вернемся.
– Куда это, назад? – насторожилась Рахиль.
– В Караганду, – проинформировал девушку Сеня о своем любимом месте на земле. А затем просто взял, гад, и поплелся к штабному бархану, оставив девицу в неведении относительно географического положения этого чудного места.
Все руководство стада переселенцев уже собралось в путь, выстроившись строгой колонной в сторону норд-оста. Жомов вновь, на лихом верблюде, был в авангарде и, как мог, объяснял Навину принцип работы обычного компаса. Иисус старательно кивал головой, делая вид, что все понимает, но только Ваня мог не рассмотреть, что на лице Навина заглавными буквами было написано: «Все это – колдовство, и от него я буду держаться подальше!» Рабинович с расстроенным видом безмолвно прошел мимо повозок и забрался на свой «корабль пустыни», и Жомов, увидев его, пристроился рядом на своем вьючном животном.
– Сеня, короче, дело одно есть, – с серьезной миной на лице проговорил омоновец. – Я тут подумал и решил, что пора армией немного заняться. Вчера, блин, из-за неподготовленности этих баранов к обороне нас фараон бежать десятка два километров заставил. Больше я таких ужасов видеть не хочу. Мало ли что впереди встретиться может, – Жомов запнулся, удивившись длине собственной тирады, и конкретно закончил: – Короче, дрессировать солдат надо. Ты веди баб с детьми вперед, а я немного войска помуштрую и вас к вечеру догоню.
– А-а, делай что хочешь, – махнул рукой убитый безвременной утратой Рабинович. – Только смотри не отстань от общей колонны.
– Не отстану. Я этих рохлей за вами марш-броском погоню. Для физического развития полезно будет, – заверил друга Жомов. – Кстати, ты чего грустный, словно у тебя Андрюша водку из-под носа стащил?
