Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет
Нынешняя София Киевская, по внешнему своему облику, не имеет никакого отношения к тому грандиозному храму, который был задуман и воздвигнут нашими предками на днепровских высотах во времена Ярослава Мудрого. Внешне, тот настоящий памятник, монументальным своим силуэтом приближался к египетским пирамидам. Начиная от охватывавшей его одноэтажной галереи, храм постепенно нарастал и возвышался, с каждым новым ярусом своих куполов и закомар, ритмично устремляясь по наклонной к вершине центрального купола. Этим приемом зодчие обеспечивали трехмерность геометрического восприятия всего сооружения, чем в максимальной степени достигалось впечатление его цельности и грандиозности. Сегодняшняя София, вследствие позднейших надстроек, с любой точки просматривается плоскостно, практически в двух измерениях. В результате чего полностью уничтожается гениальный замысел древних зодчих, стремившихся достигнуть перспективной цельности восприятия Божьего храма.
Концептуально, внешняя эстетика Софии Киевской спроецировала на себя культуру скифского Приднепровья. Весь ее внешний облик был предназначен не для демонстрации своей наружной красоты, что характерно для традиционных западноевропейских культовых сооружений, но для подчеркивания великой тайны, хранящейся в ее заветных недрах. Так строили египетские пирамиды, так сооружались скифские курганы, как таинственные сокровищницы и стражи вселенских мистерий, обитающих внутри них. Крытая тяжелым свинцовым листом курганообразная София имела вид неприступного мавзолея, хранящего вечный покой его обитателей. Таким образом, каждому человеку, прежде, нежели он проникал в храм, внешним его обликом сообщалось колоссальное напряжение ожидаемого чуда, заключенного в его недрах.
Войдем и мы в храм Божий, внутренне повторяя удивительные слова из херувимской песни: "Всякое ныне, ныне житейское, отложим попечение, отложим попечение". Наверное у всех это по-разному, меня же, однако, невероятно волнуют запахи старинных православных церквей. Эти запахи создавались на протяжении многих веков. Они вобрали в себя неисчислимые слезы и радости неисчислимых прихожан, запахи венчальных свечей и погребальных каждений. Вдохнем в себя этот благодатный, ничем неистребимый запах священной Софии Киевской.
Когда, после сдержанных настроений внешнего облика храма, человек оказывался под его сводами, перед взором совершенно неожиданно открывалось непостижимо яркое, по своей палитре и освещенности, набранное разноцветной смальтой изображение святых. Этот перепад тонов и настроений был настолько фантастически резок, что паломник, оказавшись под сводами собора, невольно испытывал потрясение огромной силы. Контраст между внешней монументальной сдержанностью памятника и внутренней его роскошью действовал неотразимо, он повергал человека в неописуемый восторг. Именно в этом состоял стержневой эстетический принцип воздействия древнерусского шедевра. В те благословенные времена гениальные зодчие были еще и мудрыми психологами, они начинали работать со зрителем уже на подступах к своим бессмертным творениям. Загодя готовили эмоциональный настрой, чтобы в решающий момент нанести сокрушительный удар, поразить в самое сердце. Ничего этого не знал, не понимал, не мог прочувствовать в чужой для себя культурологической среде неутомимый реформатор Петро Могила. Все работы по возрождению Киевских святынь проводились наспех, второпях, руководствуясь заимствованными с римского запада требованиями внешней красивости. Так часто, за красивой, размалеванной внешностью иного человека, скрывается абсолютно пустая, бездарная личность.
О внутреннем убранстве многострадальной Софии Киевской – Премудрости Божией написана большая литература, в том числе и толковая. Я не стану описывать все великолепие ее благородных интерьеров, остановлюсь лишь на главной святыне, во имя которой, собственно говоря, и сооружался сей великолепный храм.
Вот не могу удержаться, чтобы не привести свидетельство духовного писателя девятнадцатого века Андрея Муравьева, посетившего Софию: "Переступи порог и дохнешь иной жизнью; пусть замкнутся за тобою медные врата западные, и за ними мир: иди все к востоку, к той Нерушимой стене, которая осенила собою Церковь и Русь; и когда в алтаре соборном, на сводах горнего места, встретит тебя, с воздетыми к небу руками, Молитвенница земли Русской, которой еще молился великий Ярославль – тогда пади пред нею в безмолвном восторге, и выскажи свое сердце, если есть еще слова в такие минуты!".
Центральным персоналием Софии Киевской является мозаичное изображение Богоматери Оранты, расположенное над горним местом главного алтаря собора. С незапамятных времен это изображение именуется христианами Нерушимой стеной. Во всей искусствоведческой и религиозной литературе установившиеся наименование трактуется как свидетельство нерушимости святого храма, прошедшего через вековые испытания и, соответственно, как порука нерушимости города Киева. Дескать: доколе стоит в Софии Нерушимая стена, быть и Киеву. Еще считалось, что всякому, кто хоть раз в жизни взглянул на Чудотворную Оранту, проведением сообщалось Небесное заступничество. Я же, однако, сомневаюсь, что создатели этого уникального образа были так уж озабочены судьбой города Киева, ибо все их творческие устремления обращались все-таки к прекрасному Небу. Согласитесь, никакие земные радения не способны мобилизовать человека, на создание шедевра, подобного уровня.
И вот открываю тайное. Изображение Богоматери на центральной алтарной стене, с ограждающее поднятыми руками, есть ничто иное, как нерушимая преграда, стоящая между нами и Царствием Божием. Приходите в Софию, мобилизуйте свое воображение, постарайтесь проникнуть за образ Оранты и перед вами отворятся чертоги Небесные. Дело в том, что Пресвятая Богородица, даровавшая миру в непорочном зачатии Иисуса, пребывает как бы на рубеже – между Богом и человеком. Она связывает наше земное бытие с предвечностью Божией. Однако заглянуть в Царствие Небесное из этого грешного мира весьма затруднительно, подчас и невозможно. Здесь требуются усилия высочайшего духовного напряжения, по плечу только избранникам Божиим – праведникам, святителям, религиозным поводырям. Вот и названа была Софиевская Оранта Нерушимой стеной.
Если хорошенько поразмышлять, фактически все великие памятники цивилизации являются своеобразной нерушимой стеной. Ибо все они пребывают на сопредельности с потусторонним миром. Не только гробницы фараонов и скифские захоронения, но и улыбка Джоконды – это ведь тоже своеобразная нерушимая стена, которую возвел гений Леонардо между тайной бытия и небытия. И я рискую утверждать, что из всех памятников мировой культуры, по своей эмоциональной и эстетической напряженности, Софиевская Оранта не имеет себе равных. Говорю об этом вовсе не под влиянием местечкового патриотизма, но исключительно по здравой оценке художественных достоинств мозаичного изображения Софиевской Оранты.
В сердце храню надежду, что мой рассказ о Премудрости Божией пригласит к размышлению всех, кому действительно дороги историческая память и судьба нашего народа. Ведь надо же когда-нибудь разобраться, какие злые силы смутили и вынудили миллионы людей отказаться от истинного почитания своей главной Заступницы. Даже трудно вообразить, до чего же немилосердно распорядилась жизнь, если из памяти народной напрочь вышибло духовное и смысловое значение даже самых первых его святынь.
Глава четвертая
Между тем, жизнь идет своим чередом. Река времени стремительно влечет в водовороты новых, подчас нечаянных событий, плещется еще неизведанными радостями, лукаво манит, дурманит предчувствием грядущих восторгов и разочарований. У древних греков, наших духовно-религиозных наставников, на самом деле существовала река времени и называлась она "Лета". В языковой транскрипции славян периода Киевской Руси, как мне представляется, это наименование выглядит благозвучней. "Альта" – говаривали наши предки. Река с таким чарующим названием была и у нас, она протекала в предместьях Киева, по территории нынешнего города Борисполя, и считалась любимым местом уединения многих русских князей. Там, под сенью ракит, в тиши неспешных вод, они погружались в раздумья о своей непростой доле, о грядущих путях процветания дорогого сердцу отчества.
Там же, в Борисполе, на берегах самой милой сердцу реки, принял смерть от предательских рук святой князь Борис, любимый сын благоверного Владимира, которому завещался золотой киевский престол. Здесь же, при Альте, великий русский князь Ярослав, поддерживаемый новгородскими дружинами, сразился с печенегами. То была величайшая по масштабам и кровопролитию битва. Ярослав овладел стольным градом Киевом и положил конец бессмысленной братоубийственной войне. Позже на этом трагическом, должно быть священном для нашего народа месте, поставили храм Божий, во славу убиенного князя Бориса. Когда киевский владыка Владимир Мономах почуял близкий час своей кончины, он велел отвезти себя на берега реки Альты и представил Господу душу на месте убиения обожаемого князя Бориса, прямо под стенами церкви на крови. А еще позже люди повергнут, уничтожат сей знаменательный храм, вытравят из памяти народа само место нахождения этой величайшей национальной святыни. Вот такие мы, скажем прямо, более чем интересные ребята. Стоит ли после этого скулить, негодовать по поводу неуважительного отношения к себе иноземцев, если и себя-то толком ни ценить, ни беречь не умеем.
