Жупочка стреляет на поражение (СИ) - Лавру Натали

...и кровь из глаз.

– Вот, как раз будет чем растопить печку, – прокомментировала я и, отворив печную дверцу, взяла в охапку бумаги и хотела бросить в топку, но меня остановили:

– Подожди. Вдруг что-то важное?

– От Михи и Аристарха? – нет! – отмахнулась я.

– Жу, давай всё-таки проверим, – настоял он. Как чувствовал...

Среди горы осквернённой дурацкими посланиями бумаги нашлось одно, повергшее Гедеона в шок.

Глава 48. Любовные послания

Мой жених держал в руках копию брачного договора Родерика и Нотеши.

– Родерик не мог это подписать, – вынес он вердикт. – Отец – тем более не подпишет.

Букв в договоре было много, и они все мелкие, поэтому я не успела вникнуть и спросила:

– Что там?

– Этот договор ставит под удар позиции Роисса. Согласно ему порт Синмор переходит во владения Галлии. Это недопустимо! Род сошёл с ума...

– Или его держат в заложниках, – озвучила я свою точку зрения.

– Нет, Жу. Это он. К сожалению, посторонний человек не смог бы так точно воспроизвести манеры и привычки моего брата.

– А может, этот кто-то давно и хорошо знает принца?

Гедеон только покачал головой. Упрямый.

– Бумаги сюда прислал Триас. Слишком выгодные для него условия тоже смутили его. Он опасается подвоха. Он пишет, что отправил две копии этого письма во дворец в Маскау и сюда.

– Значит, туда не дошло...

– Именно. Или отцу прислали копию с другим содержанием, раз он до сих пор не рвёт и не мечет, – мой любимый был мрачен, как дождливое октябрьское небо.

– Дела...

Ясно-понятно, что творится какая-то чертовщина.

– Жу, не переживай, я не оставлю тебя без защиты и, как только смогу, лично вернусь за тобой.

***

Следующим утром Гедеон умчался обратно в столицу, а я, так как дома ни яиц, ни молока, отправилась в гости к маман. Уж у неё-то всегда найдётся еда.

Мама даже всплакнула, обнаружив меня на пороге, и долго обнимала.

– Жупочка! Нельзя же так с концами пропадать! У меня же сердце кровью обливалось!

– Чем же ему ещё обливаться, как не кровью? Ты совершено зря за меня переживала. Подумаешь, путешествие в Галлию.

– Так за Синее море же!

– Мы летали на дирижабле. В остальном – страна как страна, почти такая же, как наша.

– Ты же не собираешься туда переехать? – в маменькиных глазах застыл страх.

– Нет. Говорю же, тебе не о чем переживать.

– Принц твой где?

– Уехал по делам на несколько дней. Какие здесь у вас новости?

– Ох, ты как уехала, так у нас Аристарх и захандрил. Осунулся весь, с лица спал...

Учитывая, что мой бывший друг и без того слегка анорексичного вида, мне трудно представить его ещё более худым. Разве только маменька специально для меня ломает трагедию, чтобы я сжалилась и побежала успокаивать страдальца. Ой, то есть не успокаивать, а кормить!

– Так уж прям и спал? – подозрительно сощурилась я.

– Ходит, вон, весь как в воду опущенный! – убедительно вещала маман. – Вон, даже Галка стихи мне его передала, – она достала с полки мятые листочки, а там...

А как же я? А как же чувство?

А как же всё моё искусство?

К чужому принцу ты ушла.

Я погибаю без тебя...

Кажется, у меня сейчас начнётся аллергия на банальщину. Это даже не стих, это издевательство над поэзией.

– Да ты нос-то не морщи, человек от души писал. Ну и что, что по-простецки, зато искренне! – заступилась за него мама, которой страсть как не хотелось, чтобы я досталась «чужому принцу».

– Мам, ты чего добиваешься, а?

– Ох, Жупочка, порой самой спуститься с небес на землю – это лучше, чем потом упасть, – вздохнула она.

Ну, вот, начинается...

– Я сама разберусь, – твёрдо заявила я.

– Как знаешь. Я-то тебе только добра желаю.

– Угу, с Аристархом, который написал для меня вот это.

И я зачитала:

Ты реальней унитазов и раковин.

Ты заметней дырявых носков.

Ты важна мне, как в кране водица.

И с тобою всегда я готов

Съесть пирог и травы обкуриться.

– Ты понимаешь, мама, что в дружбе со мной Аристарху нравились только халявная еда и травка?

– Неправда это! Просто в стихах отображены лишь яркие образы!

– О, да! Например, мой горб, который набил оскомину всей литературной тусовке Сарайска!

– Вот, зря ты так о нём. Хороший он парень. Его только слегка перевоспитать надо и отлюбить, – мама отобрала у меня листы и принялась в них что-то выискивать. – Есть у него и про романтику, такое... Ух! Где же, видела... А! Вот!

Сорвал цветы я с клумбы городской

Бежал от сторожа мудрёными дворами.

Не оценила ты. Сказала, я – отстой,

И назвала меня обидными словами.

Пф! Тоже мне романтика!

– Мам, я Гедеона люблю. Всей душой. Другой мужчина мне не нужен. Запомни это, пожалуйста, раз и навсегда.

«Мне нужен другой! Я твоего белобрысого терпеть не могу! Где же мой мускулистый кузнец Голопердиев или Пупкин?» – взбунтовалась Вторая.

«Шиш тебе. Это моё тело, а значит, и мужика выбираю я», – заявила ей.

«Ох, допляшешься ты у меня...»

Оказавшись дома, я всё же прочла Аристарховы послания перед тем, как сжечь в печке. Больше всего мне запомнилось:

Если я не твой,

Значит, я ничей.

Значит, обожруся

До гастрита я бичей.

Вот, это я понимаю: ломка по моей стряпне. Искренние страдания хронического гастритника, оторванного от бесплатной кормушки.

Эх, сходить что ли на поэтический концерт, послушать новые опусы моего горе-поэта?

Глава 49. Короткий миг свободы

Сарайск всё так же просвещался современной поэзией по вторникам и пятницам, а сегодня как раз вторник.

Знакомые всё лица встретились мне в доме культуры, вот только меня почему-то никто не признал. Впрочем, окололитературный народец обычно избегал смотреть на горбунью, а теперь, исцелившись и похудев, я словно превратилась в другого человека.

В холле мне вручил тощий буклетик со стихами не менее худой парнишка, дежурно проговорив:

– Нате почитайте!

– Чьё? – спрашиваю.

– Моё! – бодро отрапортовали мне.

На чёрно-белом (точнее, жёлтом) буклетике зияло имя юного дарования: Гнев Умилёв. Имя запоминающееся, броское, с отсылкой к одному из классиков поэтического искусства.

Что ж, идём в первое стихотворение...

Батюшки! Да что ж поэзия притягивает к себе всяких фриков!? Что с их мозгами не так, что они сочиняют такое:

Ты – ангел во плоти,

Душа бела, как мел,

Я снова не у дел,

И нам не по пути.

Ты лучшая из вшей,

Твои работы – блеск!

Меня заметь скорей,

О, дар ты мой небес!

Это была короткая история о том, как человек неумелый влюбился в вошку и получал удовольствие от её укусов. В натуре, я заменила бы слово «работы» на «укусы».

Ну, а кроме шуток, ясно дело, что стих посвящён Дануте, которая у нас как раз белошвейка на фабрике по пошиву мужского исподнего. Вполне возможно, что половина здешних мужчин носит полосатые панталоны, сшитые нашей госпожой Шёлкиной.

Умеет же Данута вдохновлять мужчин на стихи. Похоже, за время моего отсутствия армия «щёлкострадальцев» выросла.

Интересно, как там Аристарх? Вконец заколебал нашу белокурую музу? Или, может, каким-то чудом добился её благосклонности?

Следующим в буклете Гнева Умилёва красовалось короткое безграмотное и бесформенное нечто:

Крутятся в страстном танго жирнова нашей любви...

Только б не попали в них я...

И ты.

Жирнова... Мне представилась тучная пара, которая пытается кружиться по залу, но в итоге толстяки мячиками катаются по полу со страстными выражениями на лицах. Ух, ядрёная картина!

Хватит с меня буклетов! Иначе у меня от такого пойдёт кровь из глаз. И я шагнула в зал, чтобы через несколько минут заработать себе кровь из ушей.

Первым на сцену вышел Аристарх всё в том же коричневом костюме в мелкую клеточку и – божечки! – с гитарой! Да ладно! Он будет петь?!