Артем Тихомиров - Брачные игры чародеев
Участники экспедиции не удержались от облегченного вздоха, в том числе и Браул Невергор. Тучи окончательно рассеялись, морщины разгладились на наших лицах, и Вольфрам решил действовать. Мы рано сбросили его со счетов и дали подкопить силы, чем он и воспользовался.
Подобно опоссуму, старикан все это время лежал там, где его оставила Гермиона, и притворялся мертвым. На что он был похож, спросите вы? Тут я пас. Человек более сметливый и наблюдательный сумел бы дать ему четкую характеристику. Тот же Сляден, специалист по монстрам. Но спрашивать коротышку было некогда, и когда Вольфрам взбрыкнул, как лошадь, которой ткнули шампуром в ягодицу, я решил, что напоминает он гибрид паука-птицеяда и осьминога. Омерзительное такое создание, к нему и приближаться-то противно. Брр! Я бы ни за какие коврижки этого не сделал. Как Гермиона могла общаться с ним тет-а-тет, ума не приложу. Но, как вы уже знаете, моя сестрица полна сюрпризов.
В общем, Вольфрам понял, что делать ему тут больше нечего, и решил дать деру. Куда именно он планировал сбежать, не знаю, но попытка была серьезной. Прямо с места старикан прыгнул вверх и зацепился за одну из статуй, что стояли по краям круглой площадки. Конечностей у негодяя по-прежнему было достаточно, поэтому он без труда удерживал свое туловище на весу.
— Держи! — заорал Тристан, но тут же осекся, вспомнив, что ему полагается быть шелковым.
Перепрыгивая на другую статую, Вольфрам немножко не рассчитал и поскользнулся. Вися на щупальце, он раскачивался туда-сюда и, видя, что чародейки проявляют к нему немалый интерес, пытался швыряться сгустками пламени. Фаерболы выходили неопасными — видимо, чародей исчерпал запас своих сил, но, даже будь он в лучшей форме, это бы его не спасло.
— Ну и что мы стоим? — спросила Гермиона, нервно подпрыгивая, и перевела взгляд на меня.
А я что? Я пожал плечами.
— Уйдет, — философски заметил Сляден, впервые с момента появления чародеек открывший рот.
— Не успеет, — сказал я.
Матроны очнулись. Общественный долг и воспитание требовали от них прекратить это безобразие раз и навсегда. Руки у них чесались давно.
Метнув в их сторону последний фаербол (без труда отбитый), Вольфрам грохнулся со статуи на каменную площадку и заработал щупальцами, напоминая мне Леопольда в образе восьминогого коня. Точно так же, используя все свои возможности, улепетывал и старик, но получалось куда хуже.
— Позвольте мне, — сказала Эльфрида, с изяществом белошвейки взмахивая рукой, облаченной в перчатку выше локтя. Волшебной палочкой она не воспользовалась, ибо, никогда не любила вспомогательные инструменты.
С ее пальцев, собравшись в быстро летящее облачко, сорвались бледные огоньки. Облачко просвистело над нашими головами, настигло изо всех сил ползущего Вольфрама и вцепилось в него. Старик протестующе затрубил, а затем поднялся в воздух, вальяжно переворачиваясь. Через миг он уже был заключен внутри полупрозрачной сферы сильным блокирующим заклятием наподобие того, что нечаянно вызвал в моей лаборатории Тристан и в плен которого угодил.
— Дело сделано, — сказала моя родительница.
Мы просияли. Все, кроме Зелии и Шеневьеры. Для завершающего акта драмы им недоставало сходящих с горных вершин обвалов и ревущих потоков воды, но они смирились.
— Теперь, я думаю, пришло время сделать то, о чем меня просили мои друзья, — сказал Жаворонок, решив, что изображать из себя безмозглую и безмолвную пичугу уже не имеет смысла.
Взлетев с руки моей родительницы, Жаворонок сделал несколько кругов вокруг сферы с Вольфрамом внутри. С его маленьких крыльев сыпалась светящаяся пыльца, словно он какая-нибудь фея, а из клюва лилась незатейливая песенка, которой не прочь побаловаться всякая птица. С виду ничего особенного — мы, чародеи, умеем создавать и не такое. Не знаю, в чем суть Жаворонковой магии, но она подействовала. Старик перекувырнулся внутри сферы, уменьшился в размерах и, ойкнув, точно ему наступили на ногу, стал самим собой — потрепанным жизнью старцем с неровными бачками. Исцеление завершилось. Хм, даже как-то буднично. Бедолаге осталось только хлопать ресницами и мотать головой. А не ожидал ли он тоже чего-нибудь сногсшибательного? «Да, — подумал я, — еще нескоро Вольфрам обретет прежнюю форму». После того как чародейки возьмут на себя роль судей и начнут бичевать его уничтожающей критикой (Гермионины оплеухи покажутся ему ласковым поглаживанием), желание творить зло и сеять смуту у него отпадет навечно. Уж если эти дамы что-то ампутируют, оно уже больше не вырастает, можете мне поверить.
— Теперь Браул, — сказала Эльфрида, весьма довольная результатом, и указана на меня. — Насколько я знаю, у тебя есть волшебная слива.
У меня сердце провалилось в пятки. Нет, я хотел исцелиться, еще как, но в тот же миг подумал, что теперь я никогда не буду монстром, во всяком случае, таким. И меня никто не будет бояться и принимать всерьез. Я вновь стану домашним чародеем, непригодным даже для того, чтобы приготовить себе яичницу с беконом. Сливовым пудингом, мокрым полотенцем, как меня не так давно окрестили.
Я попятился. Правы эксперты, когда утверждают, что Синдром оставляет отпечаток внутри человека. Хотя я страдал им недолго и желание распространять вокруг себя тьму не одолевало меня со страшной силой, мысль о том, чтобы насовсем расстаться с ним, была болезненной. Поэтому я проскулил что-то вроде: «Может, не надо?» — и, запутавшись в собственных ногах-лапах, упал на пятую точку. Родительница взирала на меня с укоризной. Ну как же — я же для нее неразумное дитя!
— Браул, это ради твоего же блага, — сказала Гермиона, покачав головой.
— Это не страшно и не больно, — бросил Сляден, когда-то уже прошедший это испытание.
— Нет, страшно! — возразил я. — А вдруг я не хочу? Знаете…
— Знаем! — строго сказал Неистовый Странник. — С этого все и начинается. Ты думаешь: «Я ведь могу разделаться со всеми своими недругами и заставить уважать себя!»
— А что, нет? — спросил я.
Гермиона закатила глаза, давая понять, что со мною нужно адское терпение. Зелия и Шеневьера выразились в таком духе, что нечего меня и спрашивать, мол, много чести.
— Браул, — протянула Эльфрида медоточивым гипнотизирующим голосом. Она это умеет!
Я понял, что зажат в углу и сейчас надо мной будут бессовестно измываться. Помощи ждать было неоткуда. Да и смысл? Когда Эльфрида гипнотизирует вас глазами-блюдцами, ваша судьба предрешена.
Будто во сне, я протянул руку и увидел, что на ней лежит волшебный дар, коим осчастливил меня Жаворонок. Расплывшись в дурацкой улыбке, я сунул сливу в рот и стал жевать. Голосок пичужки убаюкивал, призывая отрешиться от суеты и всего прочего, что отравляет чародеям существование, и я так и сделал. Отключился, словно накачавшийся самогона селянин. Правда, едва не подавился косточкой, но это уже неважно.
43
Люблю истории, которые заканчиваются тем, что зло повержено и честным людям больше не угрожает опасность. Под честными людьми я подразумеваю население Мигонии — от самых низших его слоев до самых высших, где вращается герцог Профитроль. Было бы весьма досадно, если бы в один прекрасный день оно, население, посмотрело на себя в зеркало и возопило от ужаса. Столица, как пить дать, в ту же секунду наполнилась бы неразберихой, и попробуй потом вернуть жизнь в прежнее русло! Тем более жутко подумать, что было бы, превратись королева Амелия в чудовище прямо на заседании кабинета министров. Боюсь, в этом случае не избежать политического скандала. Но мы, группка смельчаков, можно с уверенностью сказать, предотвратили катастрофу. Вот что бывает, когда самоотверженно, не щадя живота своего, встречаешься лицом к лицу с воплощением тьмы и низвергаешь его в пучину чего-то там. Короче говоря, когда через два дня я открыл глаза, лежа в своей кровати, помыслы мои были светлее не бывает. События последних дней казались сном.
На всякий случай я ущипнул себя. Щипок помог мне убедиться в том, что окружающая меня обстановка вполне реальна.
Честно говоря, не помню, когда в последний раз я встречал утро в такой благостной атмосфере. Хм… поневоле заподозришь, что здесь что-то не так. Гарния не грохочет за стеной, не швыряется кастрюлями и сковородками, по дому не бегают чародеи, превращенные в фокстерьеров, и не летают зловредные пикси.
Тишина давила на уши. Насколько я помню, так бывает только в склепах, где отдыхают усопшие. Но ведь я-то не усопший. Пока что.
Я встал, такой бодрый, что впору танцевать, и принялся одеваться, восстанавливая в потрепанной памяти произошедшие события. Видимо, все дело в моей родительнице. Посчитав, что ее чадо и так перенесло больше, чем способен выдержать его хребет, Эльфрида погрузила меня в сон. В общем-то правильно сделала — для эпилога, в котором отсутствующих ранее персонажей посвящают в предысторию, я был бесполезен. Роль повествователя, уверен, досталась бедняжке Гермионе. Интересно, как она себя чувствует после такой соковыжималки? Не удивлюсь, если укатила на водолечебный курорт подлатать растрепанные нервы. Ну, если Зелия и Шеневьера не утрамбовали ее под замок.
