Сергей Мусаниф - Древнее китайское проклятие
Неурожай? Боги прогневались. Мор среди коров? Кому-то опять не угодили.
А кормить коров пробовал? А сорняки пропалывать пытался?
Ограбили по дороге – боги не охранили. А фигли ты прешься с деньгами и без охраны, раз сам за себя постоять не можешь?
Взяли на краже с поличным. Гермес отвернулся. Тебя посадят, а ты не воруй.
Покровитель воров, я никогда не был хорошим богом. Я тоже играл на самых низменных желаниях смертных, стремясь прибавить себе силы.
Но Герман не хотел от меня никакой помощи. Все, что я сказал ему тогда, он прекрасно понимал и сам, а я только помогал ему формулировать. Он знал, что я не могу ничем ему помочь, знал, что я не могу его защитить или придать ему сил. Знал, что не могу уничтожить его врагов или тех, кого он провозгласил своими врагами.
Знал, что я не могущественнее его и не могу решать его проблемы.
А потому он не мог верить в меня как в бога.
Он верил в меня как в друга, готового оказать посильную поддержку, подставить плечо, дать совет. Никто никогда так в меня не верил.
Я помогал ему, а он помогал мне. Не тем, что, втайне от меня посмеиваясь, приносил мне жертвы. А тем, что разговаривал со мной, спорил, заставлял меня вспомнить, что я еще жив.
Я мог бросить верующего в беде. По сути дела, я часто так поступал.
Но я не мог оставить в беде друга.
– Что-то ты зачастил в Тартар, внучок. Я даже соскучиться не успел.
– Надо нам с тобой поговорить, дед.
– А что мы еще можем делать в Тартаре? Только разговаривать. Что ты хочешь узнать?
– Почему?
– Почему что?
– Почему ты здесь?
– Потому что так решил мой сын и твой отец. В той войне я был проигравшей стороной.
– Не верю. Что такое папина молния по сравнению с мощью повелителя времени? Чуть-чуть шума, чуть-чуть света. Ты мог уделать папу в любой момент, но не захотел. Почему?
– Ты всегда был самым умным в нашей семье, внучок. Не буду врать. Я добровольно сложил с себя власть и ушел сюда. А Зевс придумал эту историю с войной, потому что захотел взойти на трон красиво. И его поколение его поддержало. Какие причины заставили меня сделать это? Ты за ними сюда пришел?
– В числе прочего.
– Я понял то, что рано или поздно понимает любой из нас. Смертные создают нас, но они не нуждаются в нас. Более того, мы мешаем им, сковываем их, вешаем шоры на глаза. Без нас жить им было бы гораздо легче.
– И ты начал с себя?
– Время – не та стихия, с которой можно заигрывать. Время лучше всего предоставить самому себе. Пусть течет. Боги не нужны людям, а особенно сильно им не нужен я. Иначе они только и будут делать, что просить меня повернуть время вспять. Вернуть утраченное. Войти в одну и ту же реку во второй, третий, десятый раз. Это тупик.
– И ты ушел. Ушел, но оставил вместо себя своих детей, не таких мудрых и не таких понимающих. Решение, которое потребовало смелости, не так ли?
– Мы не можем изменить смертных. Они не избавятся от нашей обузы, пока сами не поймут, что это обуза.
– Почему ты не увел детей за собой?
– Каждый решает сам. Я никогда никому не навязывал своего мнения.
– Ты так же могуч, как и раньше.
– Брось, внучок. Никто на Земле даже не помнит моего имени.
– Крон. Кронос. Хронос. Все люди верят в понятие времени. А ты и есть время, дед. Ты так же могуч, как и раньше, даже еще более могуч, потому что смертные научились ценить и уважать время.
– Даже если и так, что с того? Зачем ты пришел и нарушаешь покой этого места?
– Мне нужна твоя помощь.
– Тебе? Глядя на тебя, как ты скачешь из Дромоса в Дромос, размахивая своим кадуцеем, я думаю, что ты нашел свою нишу и даже не вспоминаешь о былых временах. Ты слишком активен для бывшего, внучок, и я не думаю, что тебе может потребоваться помощь.
– Помощь нужна смертному.
– Исключено. Я давно не вмешиваюсь в дела смертных и не собираюсь делать это сейчас.
– И такова цена твоей благодарности?
– Благодарности? За что я должен быть им благодарен?
– За то, что они создали тебя.
– Лучшей благодарностью для них был мой уход.
– Твое место заняли другие.
– Это не мое дело. Я не несу ответственности за все человечество.
– Ага. Ты добровольно запер себя в этой тюрьме, живешь и в ус не дуешь, думаешь, что можешь остаться в стороне. Ты самый могучий из нас. Усилием воли ты можешь изменить мир, вернуть нас на Олимп или сбросить нас сюда, в самые глубины Тартара. Но ты не делаешь ничего, найдя успокоение в наблюдениях и медитациях. Так позволь я скажу тебе кое-что, дед. Наш долг перед человечеством огромен, и мы не можем полностью искупить его, пока живы.
– Уже уходишь?
– Да.
– Что будешь делать?
– То, что считаю нужным.
– Тебя убьют там, внучок.
– А ты, оказывается, информирован куда лучше, чем пытался прикинуться. Что тебе за дело: убьют меня или нет? Ты свою сторону выбрал.
– Я жив. Я могу сменить свое мнение.
– Ты мертв, дед. Сидя здесь, ты мертв. Здесь нет жизни.
– Ты не боишься разгневать меня, внук?
– Нет.
– И правильно делаешь. Ты всегда был моим любимцем. Пошли. Будем искупать долг.
У выхода нас ждала проблема. Три проблемы. Три скалоподобных существа стояли бок о бок, и непонятно было, кому из них принадлежат эти руки и головы.
– Но пасаран, – сказал Бриарей. – Вам не пройти.
Гиес и Котт кивнули.
– Я скоро вернусь, – сообщил Крон. – Только воздухом подышу.
– Вам не пр… агу… ыыыыы….
Три ребеночка по центнеру веса в каждом лежали на полу и забавно загребали воздух тремястами пухленькими ручками. Из полутораста глоток доносился плач, от которого хотелось выть самому. Но скоро он был уже не слышен.
Герман
-Один на один, – сказал я. – С любым из вас. Со всеми по очереди. Или со всей толпой. Выбирайте.
– Думаешь, этот ножик тебе поможет? – спросил Бакс.
– Да, – ответил я, и кинжал стал длиннее на добрых полметра. Теперь это был полноценный меч.
– Хорошо. – Бакс кивнул своим мыслям. – Тебе предлагали жизнь, но ты выбрал смерть. Фарт, разберись.
– Но…
– Он верит в нас, – сказал Бакс. – Иначе он не попытался бы бежать. И не пытался бы нас убить. Он в нас верит, и это делает его уязвимым.
– Вот и хорошо, – согласился Фарт, снимая со стены здоровенный тесак. – Сейчас я тебя, братан, на фарш рубить буду.
– Любимый, может, ты передумаешь? – спросила Порно. – Нам же было хорошо вместе.
– Лучше уж на фарш, – сказал я.
Маги во все времена отдавали должное фехтованию. Пуля – дура, говорил Суворов. Он был прав. Когда ты пользуешься огнестрельным оружием, твой успех или твоя неудача зависят не только от твоей меткости, но и от удачи, а удача капризна.
Фехтование же сродни магии. Чем больше ты знаешь и умеешь, чем выше твой личный уровень мастерства, тем больше у тебя шансов на успех. Фортуне нет места ни в фехтовании, ни в магии. Результат заклинания не может зависеть от удачи. Он зависит только от того, правильно ли ты это заклинание составил.
Юнец на дуэли может случайно застрелить опытного бойца. Но зарезать – никогда.
Фарт не был опытным бойцом. Я, впрочем, тоже. Но я хоть знал, что я делаю, а он полагался только на свою физическую силу и магию своей клички.
– Это за Бориса, – сообщил я ему, пронзая мечом грудь бога уже на третьем выпаде. Фарт удивленно посмотрел на меня и рухнул на пол. Он был бездыханен.
– Нет Фарта, – пробормотал Бакс, констатируя неудачу своего подчиненного. – Видно, правду говорят, что если хочешь что-то сделать, делай это сам.
В его руках появился меч. Большой такой меч, двуручный.
– Все вместе, ребята, – сказал он, и в мгновение ока толпа богов оказалась вооружена.
Я описал мечом полукруг перед собой, и лезвие срезало прядь волос с очаровательной головки богини секса.
– Ой, – сказала она и сделала шаг назад. – Война – не моя стихия.
– Хочешь жить, сестричка? – прорычал Бакс. – Тогда вперед!
В этот момент потолок пентхауса треснул и в пролом заглянуло солнце. А в вышине была видна только синева. Боги озадаченно уставились вверх, ожидая подвоха.
В пролом спустились двое. Одним из них был мой старый знакомый Гермес, но на этот раз я его едва узнал. Вместо легкомысленного пьяницы и прощелыги передо мной стоял прекрасный юноша с разгневанным лицом, и змеи на его кадуцее шипели и извивались, капая ядом.
Его сопровождал зрелый мужчина, плотного телосложения, с кустистыми бровями и лихо загнутыми усами а-ля Буденный. Его одеяние переливалось всеми цветами радуги и даже теми цветами, которых в радуге не было. Его фигура дышала непреодолимой мощью, происхождение которой я не мог тогда постичь.
– Мы зря пришли сюда, внучок, – сказал он. – Твой друг в состоянии решить все свои проблемы без нас. Он уже начал это делать.
