Сергей Костин - Легион Безголовый
Я не молчу, а мычу. Это не одно и то же.
— А потом мы собрали всех, кто мог держать оружие, и ушли в подвалы. Создали первую в районе, после Великой Отечественной войны, группу сопротивления. Что делаем? Таких, как ты, предателей отлавливаем. Листовки карикатурного содержания на стенах развешиваем. Поезда еще под откос не пускаем, но, если возникнет момент необходимости, обязательно справимся. Знаешь, сколько у нас стволов?
Я не знаю.
— Больше сотни. Откуда стволы? Сами изготавливаем. А хоть и без лицензии, тебе-то уже все равно. Вояки из душевнобольных, конечно, никакие, но ведь главное без дела не сидеть. Верно, лейтенант?
Киваю, разбрызгивая вокруг капли пота. Пока Садовник говорит, я живу.
— А ведь я на тебя, лейтенант, так надеялся. — Что-то в голосе Садовника меняется. И не в лучшую сторону. — Думал, ты со своими возможностями Землю спасешь. Избавишь силой мысли нас от виртуальных Охотников, жаждущих захватить самое святое, что у нас есть. Где я ошибся? Где все мы ошиблись? Ты предал нас, землян, лейтенант. Продался выходцам с той стороны экрана. И теперь заслуживаешь одного — смерти. Если тебе будет спокойней, знай, мне было приятно работать с тобой. Приступайте, ребята.
Мычи не мычи, все равно получишь пулю в лоб.
Мужики-санитары без башки, что им говорят, то и делают. Прикладывают самопалы с двух сторон к моим вискам и одновременно жмут на курки. Сразу ясно, что психи, их же самих может… Впрочем, чего это я о других волнуюсь. Того и гляди, у самого мозги по всему подвалу раскинутся.
Не раскидываются. У висков раздаются сухие щелчки самодельного оружия. Осечка? Осечка. — Дайте-ка я, болваны.
Монокль как-то непрофессионально со своими ребятами обращается. Если бы меня, например, капитан Угробов болваном обозвал, я бы его уважать перестал. Не говоря уже о том, что черта с два он бы в нашем отделе заварку в обед стрелял.
Закрываю глаза. Это не равнодушие. Это обида на несправедливость. Интересно, легко ли умирать, зная степень своей вины? Зная, что есть такие твои поступки, за которые лучше не жить?
Где-то стреляют, где-то кричат. Сквозь журчание в трубах и гулкий стук сердца хорошо слышится хруст костей. И все явственней различима знакомая поступь подкованных армейских ботинок.
— Всем стоять! Руки, мать вашу, в гору! Ноги на ширину рук! Лбы в стену. Кто шелохнется, пришибу на месте, невзирая на психическое здоровье и звания!
— Ны-ны!
Мне уже легко, можно открыть глаза и с любовью посмотреть на прекрасный мир, который окружает меня. И заодно наорать на Машку, которая шляется бог знает где и пренебрегает должностными обязанностями, в которых ясно сказано, какое место должна прикрывать прапорщик Баобабова у непосредственного начальника, старшего лейтенанта Пономарева.
— Чего разорался? — Машка быстро и профессионально ощупывает мое распластанное тело. — Руки-ноги целы. Ушибов нет, переломов пока не наблюдаю. Голова… — Баобабова со знанием делапостукивает рукояткой пистолета по моему лбу, чем вызывает новую волну мычания. Пушкиным ушиб залечили, а Макаровым рану разбередили. — Голова в порядке. Скажи “а-а”.
— Ны-ны.
— Горлышко красное, да и гланды какие-то странные, на вату похожие. Тебя, Лесик, ни на минуту нельзя оставить. Вечно в неприятности вляпа-ешся.
Отстегнутый от кровати, падаю без сил в объятия прапорщика Баобабовой. А вот просто так — хочу и падаю. Имею ли я, человек, побывавший одной ногой в могиле, право упасть в крепкие объятия напарницы?
— Ничего, Лесик, ничего. — Баобабова гладит меня по голове, и мне хоть немного и стыдно — все-таки старший лейтенант, но приятно. — Сейчас мы с этими нарушителями, что над тобой измывались, побеседуем. С пристрастием, Лесик, побеседуем. Вот мы сейчас их самих к кроватке-то и привяжем, языки быстро развяжут. Расскажут, почему лейтенантов молодых арестовывают без права всякого.
В этот момент Машка замечает притаившегося в углу Садовника. Мое тело, лишившись поддержки, падает на пол, но зато оба ствола Баобабовой нацелены точненько в лоб человека, не уважающего полевые цветы.
— А-а! — говорит Машка и страшно так скалится. — Садовничек нарисовался, персоной собственной? На дальней станции сойду, цветы по пояс?
— Я могу все объяснить. — Припертый к стене, Садовник выглядит как-то жалко и беспомощно. — Произошло страшное недоразумение. Ваш… то есть наш… то есть старший лейтенант Пономарев…
Машка замечает главного врача.
— А-а! — снова говорит она и скалится еще страшней. — Монокль! Главарь только что сколоченной банды? Ну ты и попал, бандитский прихвостень.
Монокль ничего не говорит, но пытается защищаться посредством выставленных в сторону прапорщика рук.
Наконец на глаза Машке попадается товарищ Пейпиво. Он прячется за ящиками “Оранжес”, но его выдает излишняя дрожь. А всем известно, что трясущиеся ящики из-под апельсинов вызывают дополнительную подозрительность.
— Это кто? Уж не тот ли тип, что пустыми жалобами отвлекает от суровой работы сотрудников “Пи”? Пейпиво, да?
Злого взгляда Баобабовой не выдерживает даже фонарик и испуганно тухнет. Несколько секунд в подвальном помещении слышатся звуки борьбы, пыхтение и несколько выстрелов.
Когда фонарик загорается вновь, вижу всех троих недавних мучителей, привязанных в одной связке к кровати. К панцирной, дурно пахнущей.
Баобабова сидит перед пленниками на пододвинутом ящике, вертит в руках пистолеты, посматривает косо на толпящиеся в проеме любопытные лица санитаров и просто больных сопротивленцев. Заступаться за арестованное начальство никто не спешит. Народ чувствует в нас с Машкой настоящую силу. А где сила, там и правда.
— Теперь все по порядку и разборчиво, — просит Машка. — За что Лесика арестовали? Ведь догадывались, что любые действия против представителя власти чреваты последствиями? Лешка, не стой столбом, веди протокол? Ну!
Последнее “ну” относится не ко мне, а к находящимся на кровати. Задержанные начинают наперебой колоться, раскрывая государственные тайны. Бойчее всех делится сокровенным Садовник. Из-за невозможности заниматься любимым делом — обрыванием ромашек он нервничает, часто сбивается, но, в отличие от остальных, рассказывает много интересного. Ранее мне неизвестного.
Отряд сопротивления под условным названием “Красный санитар” был организован сразу же после переселения всех клиентов в подвалы. Командовать отрядом поначалу пытался Монокль, но Садовник быстро объяснил интеллигенту, что воевать грамотно и лечить грамотно не одно и то же. И посему взял бразды правления в собственные, обагренные цветочной пыльцой руки. Сопротивленцы большой активностью не отличались. Больше рыскали по квартирам в поисках харчей и теплой одежды. Гоняли по закоулкам подвалов крыс и расклеивали нарисованные вручную листовки “Смерть оккупантам”. Единственной значимой вещью, за которую всем членам сопротивления можно было бы выдать почетные грамоты, являлся взрыв рентгеновского кабинета, перекрывший канал поступления новых Охотников в наш мир. Но данное событие произошло совершенно самостоятельно, из-за скачка напряжения в сети. Кто-то из обслуживающего персонала решил вскипятить чайку неположенным в стенах клиники кипятильником.
— И знаете, прапорщик, — Садовник почти перебарывает смущение перед нависшей над ним Баобабовой, — нам даже известно точное количество Охотников, находящихся в настоящее время в городе. Двести тридцать особей. Надеюсь, это повлияет на меру наказания?
Двести тридцать? Мне лично не верится. Как могут двести с небольшим Охотников захватить целый город? Как способна небольшая кучка рисованных людей противостоять регулярным частям армии? Я уже не говорю про милицию, которая, кроме резиновых палочек, вооружена непреклонной верой в торжество закона?
Объясняет все Баобабова. Цыкает так через зубы красноречиво и объясняет:
— Как же, двести тридцать! У вас, товарищ Садовник, информация вчерашнего срока. По моим скромным прикидкам, Охотников сейчас по меньшей мере тысячи две.
— …себе, — говорим мы все одновременно. Мы — это я, Садовник, Монокль, Пейпиво и все те, кто пялится из темноты на нас, симпатичных, молодых и не очень.
— Ребята… — морщится Баобабова. Не от крутости русского языка, а от слишком громкого хора. Мы ж мужики, если хором еще как громко можем! — Оставьте эмоции для семейных сцен. Думаете, я просто так напарника одного в пустом доме оставила? Исследовала и узнавала. Смотрела и слушала. И кое-что важное выяснила. Размножаются они, агрессоры ваши виртуальные. Вот так-то, мальчики.
Естественным продолжением нашего диалога становится вопрос: а каким же таким образом размножаются нарисованные человечки с жестокими повадками и бесчеловечными манерами? Машка, душа-напарница, волынку не тянет, объясняет все коротко и ясно:
