Сказка о Емеле и волшебной щуке (СИ) - Калинина Кира Владимировна

—      А чего это Воибуда о дочери кота спрашивать вздумал?

—      Да видно, терпежу не стало — захотел наперёд знать, быть ей царицей или нет. Полугарнец икры раздобыл, самолично зверюге поднёс...

А Миле холопы царские притащили ушат, до краёв полный монет серебряных. Удивилась она: неужто деньги тут ушатами считают? С другой стороны, какая разница — хоть ушатами, хоть лягушатами, главное, у неё теперь капитал имеется. А значит, пора и честь знать. Не то передумают да отнимут — сумма-то явно немалая.

Шепнула Миля слова волшебные, пока никто не глядит, и покатилась телега по дороге к стольному граду.

6

Очень хотелось Миле вперёд царевича и бояр поспеть, покуда в царском тереме о ней ничего не знают. Серебро уж, поди, отопрёт ворота в заветный сад, и икры для кота будет, на что купить. Интересно, какую он любит, чёрную или красную?

— Зря ты это, — заявил щук. — Смотрины — самый верный способ в царский сад попасть. Подкуп может не удастся, обман не выйти, а на чары всегда другие чары найдутся. Тут же дело верное. Осмотришься пока, меня в царский пруд поплавать выпустишь. Засиделся я в бочке, и вода тут тухлая. А то, может, сейчас к озерцу свернём — вон за той рощицей.

Пожалела Ярилку Миля. Сколько он ради неё претерпел, а ведь не обязан был. Направила телегу по-за рощицу осиновую. Там и правда озеро обнаружилось, небольшое, но чистое.

Выпустила Миля Ярилку в воду, сама на берегу присела. Ей тоже надоело в телеге день и ночь трястись. А главное, после стресса пережитого ноги не держали, даже думать сил не было, не то, что ехать куда-то.

Прилегла Миля на травку — и так хорошо ей стало, так покойно. Ветра нет, небо ясное, солнце к закату клонится. Не ездить, что ли, сегодня дальше, тут заночевать?

Только глаза закрыла, Ярилка из пруда окликает:

— А что, Эмилюшка, понравился тебе царевич?

— Не говори глупостей, — поморщилась Миля.

А сама вспомнила глаза его синие да взгляд ласковый, и бросило её в жар — щёки так и заалели.

Вот и ответ Ярилке, лучше всяких слов. Растянулась вширь щучья пасть, возле жабр ямочки проступили. И только попробуйте сказать, что рыбы улыбаться не умеют!

— Зря скалишься. Замуж за него я всё равно не пойду. Мне домой надо. А царевича жалко. Такой красавчик, и немой.

Сгинула рыбья улыбка.

— Это он из-за ведьмы злой голос потерял, — мрачно отозвался щук. — И голос, и мать, и отца... всё на свете! А ведь какая семья была, какая жизнь… Царь Василий — сильный, мудрый, справедливый. Царица Василиса — волшебница, умница, красавица. Сын их Яромир — крепкий юноша, талантами не обижен, обликом в мать удался, силой в отца.

Царя все уважали, а царицу любили. Не было никого на свете добрее, ласковей и сострадательней.

Но однажды Василису будто подменили. Стала она холодна и надменна, с боярами груба, с холопами жестока. Все зеркала в тереме велела занавесить, а которые ручные — собрать и под замок запереть. Странно это царю показалось. Решил он с Василисой по душам поговорить, пошёл к ней в горницу, а назад не вышел.

Царевич хитрее рассудил: раз матушка зеркал сторонится, значит, есть тому причина. Отпер кладовую, взял зеркальце медное и отправился царицу искать. Сыскал у дуба мудрости, того, в котором книга знаний схоронена. Стоит Василиса, в дупло заглядывает, в одной руке миска с икрой, в другой нож острый. А из дупла кот орёт: "Помогите! Убивают!"

Окликнул царевич Василису: "Матушка!" Обернулась она, а он возьми и зеркало подставь. Глянул: страсть какая! В зеркале не красавица белолицая, а старуха безобразная. Открыл царевич рот, хотел стражу кликнуть, да не сумел. Голос у него пропал. А ведьма вороной обернулась и прочь улетела. Видел царевич, что несла она в лапах зеркало в оправе из слоновой кости.

Так не стало у горемыки ни отца, ни матери. Куда они подевались, никто не ведает. Год уж с той поры минул. Бояре царевичу говорят: венчайся на царство. А он: царь был и есть отец мой, покуда не узнаю, что он мёртв, на трон не взойду. Тогда, говорят, женись, дай державе наследника. Воибуда-то Жиронежку свою ему в жёны прочит, но царевичу она не мила. Да и не будет добра, коли боярин, в отсутствие царя истинного, слишком много власти заберёт. Вот окольничий царский Гостята — да ты его видела, тощий такой — и дал совет смотрины устроить, как исстари повелось.

Так что есть у тебя, Эмилюшка, добрый шанс царевишной стать, а там, глядишь, и царицей. Молодцу ты явно по сердцу пришлась. Сам на смотрины позвал!

— Это он так, — отмахнулась Миля, — из популистских соображений. Чтобы перед народом красиво выглядеть.

И зевнула. День был долгим — спать пора.

— Ты бы сперва поужинала, — забеспокоился щук. — Весь день крошки во рту не было.

— А мне и не хочется, — призналась Миля. — Странно, да? Это потому, наверное, что устала очень. И переволновалась. Ты мне спокойной ночи пожелай и плыви по своим делам. Завтра свидимся.

Устроилась Миля поудобнее, но только веки смежила, полезли ей на ум страшилища болотные, злобные да поганые. Глазищи таращат, ручищами загребают, зубищами клацают...

— Это чтобы мне всю ночь такая гадость снилась? — пробормотала Миля. — Нет уж. Хочу сон поинтересней.

И про щучье веление прибавила. А после забылась вмиг.

Снится Миле дворец вида затейливого, весь цветной да расписной — такие не в жизни строят, а в мультфильмах рисуют. Вокруг дворца — парк дивной красоты. Зелень кругом пышная, цветы роскошные, и диковинных растений видимо-невидимо. Над цветами бабочки летают всех цветов радуги, в ветвях птицы заливаются, что твои оперные дивы, на лужайках павлины гуляют. Посреди парка — пруд с кувшинками, меж кувшинок лебеди плавают, и всё парами, парами...

Залюбовалась Миля благолепием этаким и не сразу заметила, что платье её золотыми узорами выткано, на руках перстни самоцветные, на ногах сапожки не хуже Жиронежкиных.

Захотелось Миле как следует себя разглядеть. Вышла она на бережок, чтобы в воду посмотреться, глядь, в траве под ногами — зеркальце. В рамке овальной узорчатой да с ручкой изящной. Будто кто желание Милино подслушал и исполнить поспешил.

Подняла она находку: я ль на свете всех милее?..

А ведь и правда мила. Да не просто мила — красавица писаная! Нет, Миля и раньше знала, что собой вполне ничего, а тут просто обомлела: само совершенство, ни прибавить, ни отнять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Любуется она красой своей, ничего кругом не видит, не слышит, аж дышать забыла от восхищения. Вдруг у самого уха голос скрипучий, старческий:

—      Прощеньица просим, государыня-царица...

Миля с испугу подпрыгнула, чуть зеркало не выронила. Смотрит — перед ней карга старая, горбатая, крючконосая. Одета в лохмотья, страшна, как ночной кошмар, грязна, как трубочист, глаза — бляшки оловянные.

От такой бежать без оглядки надо бы, а Миля во сне улыбнулась ей:

—      Чего тебе, бабушка?

Шмыгнула карга носом, гляделки свои тусклые скосила:

—      Да вот обронила я зеркальце. Битый час хожу, ищу, чуть не падаю... Спасибо тебе, государыня-царица, что сыскала пропажу, а не то уходилась бы я до смерти.

И в ноги Миле поклонилась — с охами да ахами, с всхлипами да стонами.

Тут бы вопросом задаться, откуда у оборванки такая вещица непростая и кто вообще нищенку в царский парк допустил. Но во сне Миля ничего с собой поделать не смогла и, как бы жутко ни было, кинулась старуху поднимать да успокаивать. И находку свою лично в уродливые клешни вложила.