Евгений Якубович - Кодекс джиннов
По тропе ехали двое всадников. Первый был высок и строен. Он сидел в седле, выпрямившись во весь свой немалый рост, и свысока оглядывал окружающий лес. Светло-коричневый камзол из плотного бархата безупречно сидел на его ладной фигуре. Ноги всадника были затянуты в кожаные штаны такого же светло-коричневого цвета. Начищенные до блеска черные высокие сапоги со шпорами упирались в стремена, украшенные серебряной насечкой.
Всадник был красив той особой мужской красотой, которая неотвратимо привлекает, а порой и губит романтически настроенных глупеньких молодых девушек. Длинные светлые волосы он собрал на затылке и перевязал тонким жгутом. Синие, до странности светлые, глаза не выражали ничего, кроме спокойной уверенности в себе. Щеки и подбородок всадника были тщательно выбриты, словно он не ехал в глухом лесу, а входил в бальный зал. Всем своим видом молодой человек показывал, что все окружающее ему глубоко безразлично, и единственный объект в округе, заслуживающий внимания и почитания – это он сам.
Лошадь всадника была безупречна. Она прекрасно подходила своему хозяину. Гнедая масть лошади гармонировала с костюмом наездника. Казалось, что лошадь так же одета в коричневый камзол и черные сапоги. Темный окрас лошади подчеркивал ее силу и выносливость.
Хозяин и лошадь чем-то походили друг на друга – в обоих чувствовалась породистость происхождения. Порода лошади была выведена искусственно, ее годами сохраняли и передавали через отборных потомственных жеребцов и кобыл.
В отношении наездника, слово породистый обычно заменяли на более благозвучное словосочетание «благородное происхождение», что, в общем-то, особенно не меняло ситуацию. Происхождение молодого человека также являлось результатом селекционной работы. Уже много поколений рыцари королевства не признавали браков с высокородными дворянками. Исключения не делались даже для иноземных принцесс. Аристократы женились только на своих собственных подданных. Выросшие в деревне здоровые и крепкие крестьянки давали многочисленное и, главное, здоровое потомство.
Закон о баронском браке появился несколько столетий назад. В те времена аристократы женили своих детей исключительно друг на друге, сохраняя благородство крови и наследные земли. В результате все дворяне королевства оказались родственниками и, как следствие, началось вырождение дворянства, с каждым последующим поколением все более ярко выраженное. Наконец дело дошло до того, что в семье барона Примуса родился мальчик, который мог передвигаться только на четвереньках и мычал как корова.
Правящий в то время король Лодж, отличавшийся редким для его сословия умом и здравым смыслом, не на шутку встревожился этим знамением. Он не пошел на поводу у монахов, которые потребовали объявить по всему королевству всеобщий пост сроком на три месяца, дабы замолить грех. Не одобрил он и более радикальных мер, типа поголовного сожжения всех черных котов и обязательного бичевания населения. Король не согласился даже на безотказно работавшие в прежние годы реквизицию половины имущества крестьянских хозяйств и добровольное их пожертвование монастырям.
Вместо этого, Лодж отправился в паломничество в святую землю Цинх, дабы провести несколько недель в познавательных беседах с тамошними мудрецами. Результатом паломничества, обставленного, разумеется, с подобающей князю роскошью, стал новый закон о браках для рыцарей. Согласно этому закону дворянам предписывалось выбирать себе жен среди собственных крестьянок. Руководствоваться при этом предписывалось исключительно соображениями здоровья и красоты кандидаток. Рыцарский брак более не считался святым нерасторжимым таинством с момента церемонии в церкви. Невеста могла считать себя полноценной баронессой, только родив барону здорового красивого младенца мужского пола. До этого радостного события, барон был вправе в любой момент отослать жену обратно в деревню и подыскивать новую кандидатуру.
Подданные с восторгом приняли закон. Короля назвали Законодателем и поспешили претворить его решения в жизнь. Молодые аристократы вовсю веселились, разъезжая по деревням и выбирая себе невест. Недостатка в кандидатках не наблюдалось. Хорошенькие здоровые крестьянки выгодно отличались от изможденных полупридурочных дочерей баронов. То, что сами женихи также не блистали ни статью, ни умом, препятствием ни для кого не служило. Призом в этой гонке была баронская, а то и графская корона, и все остальное, типа бельма на глазу и хромоты будущего мужа, девушек не останавливало.
Аристократы начали бурно плодиться. Пользуясь расплывчатой формулировкой закона, любвеобильные дворяне меняли жен и после того, как те рожали им детей. Будущего наследника барон выбирал, как лучшего щенка из помета на псарне. Или, продолжая лошадиную аналогию, выводил, как породистого жеребца на конском заводе. Уже через несколько поколений рыцарство королевства, обогащенное свежими генами, прославилось своей красотой, недюжинной силой и несокрушимым здоровьем.
Именно таким и уродился граф Энимор, ехавший на красавце гнедом. Он лишь неделю назад похоронил старого графа, своего отца, и теперь направлялся в город Авилон на рыцарский турнир. Он впервые ехал в столицу не в качестве наследника, а как полноправный властитель собственных земель. Это придавало графу значимости в собственных глазах. Справедливости ради следует заметить, что он и раньше не страдал от неуверенности в себе.
Позади красавца наездника плелась фигура, представляющая собой его полную противоположность. Графа сопровождал невысокий коренастый слуга с крупным невыразительным лицом, лет на десять старше своего хозяина. Мужчина носил обычную для этих мест серую домотканую куртку и такие же штаны. Ехал он на муле, который, опустив голову, мелко трусил по тропе.
Если в королевстве когда-либо слышали о книге Сервантеса, то непременно отметили бы несомненное сходство графского слуги с оруженосцем прославленного идальго. Слуга по имени Брик был так же толст, флегматичен, невозмутим и, по-житейски, мудр. Он в совершенстве владел искусством отлынивать от работы; исполнение же тех поручений, которые ему все-таки не удавалось избежать, он оттягивал как можно дольше в надежде, что все устроится само собой, как, впрочем, частенько и случалось.
Брик был по-своему очень честным человеком. За все время службы он ни разу не тронул кошелек своего господина. Мысль заглянуть туда даже не приходила в его голову. Однако, моральные принципы слуги позволяли беззастенчиво пользоваться хозяйскими припасами. В частности, вчера на вечернем привале Брик от души угостился хозяйской ветчиной с гусиным паштетом, и запил этот харч богов отличным вином из графской фляги. Разумеется, он проделал это, когда хозяин уже спал. Подобное поведение Брик не считал предосудительным, и теперь с удовольствием вспоминал свой вчерашний ужин.
Позади толстого слуги трусил на привязи еще один мул, без всадника. По бокам его качались две большие и тяжелые дорожные сумки. Их содержимое тихонько позвякивало в такт походке мула. Громоздкие, угловатые предметы выпирали из сумок во все стороны и натирали бока животному. Время от времени мул недовольно фыркал и мотал головой, но продолжал свой меланхоличный бег.
Путники ехали молча. Внезапно, граф Эниомор о чем-то забеспокоился.
– Эй, Брик! – не оборачиваясь, произнес он.
Слуга отвлекся от приятных воспоминаний.
– Да, ваша милость! – отозвался он.
– Ты захватил запасную масленку?
– Да ваша милость, конечно.
– Смотри у меня, чтобы не вышло как на прошлом турнире. Помнишь, мерзавец, что тогда случилось?
– Конечно, ваша милость, как сейчас помню. У нас тогда украли масленку, а запасной не оказалось. Я вам вот что скажу. На турнирах завсегда масленки воруют. Это уж так заведено.
– Ну-ну! Ты у меня еще философствовать будешь. Отвечай прямо, подлец, ты точно взял запасную масленку? Или мне слезть и самому проверить у тебя в сумках?
– Да как можно забыть, ваша милость! Вот они лежат рядышком: полная канистра масла и рядом с ней две масленки. Обе новехонькие, только вчера у кузнеца забрал.
– Вот и дурак! Кто же масленки кладет вместе? Если вор залезет в сумку, то сразу обе и украдет. Как только приедем, одну масленку перепрячь. Понял меня, дурья башка?
– Как будет угодно вашей милости. Все сделаю, как вы изволили приказать.
Всадник удовлетворенно кивнул и замолчал. Он снова напустил на себя холодный, равнодушно-презрительный вид. А слуга еще долго не мог успокоится и ворчал вполголоса:
– Сами-то хороши. Вспомнили про запасную масленку, когда от замка день пути. Ну, забыл я ее, забыл. И что теперь? Домой за ней возвращаться, что ли? Все равно не пожелают, зато будут нудить всю дорогу. Ничего им не сделается. На турнире разберемся. Я, чай, тоже по чужим сумкам лазить умею.
