Арина Алисон - Долг платежом красен
— Э-э… ну… я… уже не помню, — пожал плечами папаша.
— А каков доход был в год перед смертью мамы? — да уж, только руками развел паршивец.
— Не подскажешь ли как у нас сейчас с доходами- расходами обстоят дела? — продолжаю засыпать его вопросами.
Он уже даже руками не разводит. Некоторое напряжение мысли в лице появилось. Мысли — это хорошо, а то давненько за ним это не наблюдалось. Ирвин и сестрички с очень серьезными лицами исподлобья наблюдают за отцом.
— Ли, доченька, не женское это дело вникать в хозяйственные дела, да и мала ты еще, — стараясь казаться спокойным, выдал папаша.
— Ты совершенно прав, об этом должны заботиться мужчины, но если у них нет ни мозгов, ни желания, то заботу о приданом приходится женщинам брать под свой контроль. Папочка, мне давно хотелось тебя спросить, вот ты много раз говорил, что очень любил нашу маму. Мы твои дети от горячо любимой женщины, почему же ты не любишь нас? — я задал свой вопрос серьезно и громко, чтобы все хорошо расслышали.
— Как ты можешь так говорить? Это неправда, что я не люблю вас! Я постоянно вам говорю, что люблю вас, — с возмущением, несколько картинно воскликнул граф.
— Любовь — это не слова! В первую очередь это забота. В чем выражается твоя забота о нас? — я сделал небольшую паузу и продолжил:
— Дела имения запущенны, замок требует ремонта, нет денег Ирвину и Рэму на обучение, из-за чего они не смогут сделать карьеру, чтобы самим иметь возможность зарабатывать, — вскочив и уперев руки в бока, почти ору я. Печальный наш папусик багроветь уже начал. Интересно, это от гнева или от стыда? Теперь главное не дать ему вставить ни слова.
— Твои дочери не имеют приданого. Кто нас возьмет замуж? Так и умрем старыми девами, сидя на шее у братьев, — побольше трагизма добавляю в голос, чтоб папуля возмущаться не начал.
Ирвин и сестрички уже смотрели на отца сердито и обличительно. Рэм же сидел более расслабленно и даже улыбался. Правда несколько кривенько эта улыбка смотрелась.
Поскольку за все эти годы у них не было ни одной идеи на тему поправить свое положение, то и не имеет смысла ждать от них чего-то путевого. Сейчас они способны только переругаться. Так что надо самому выдавать направление движения.
— А вот теперь слушаем меня все очень внимательно, — максимально повысив голос, чуть ли не по слогам пропечатал я.
— Обвинения были нужны, что бы вы поняли в какой заднице мы сидим. На будущее взаимообвинения запрещаются.
— Ли! Какие слова ты употребляешь? Это не прилично, — воскликнул папаша с некоторым облегчением.
— Я называю вещи своими именами. И ходить вокруг да около не собираюсь. Обвинять друг друга в случившемся глупо. Лучшим решением будет, если мы все, без исключений, начнем работать над исправлением ситуации.
— Девочка моя, как ты похожа на свою прабабку, в честь которой ты названа. — Задумчиво проговорил папуля, рассматривая меня, как будто в первый раз увидел.
— Я знаю и очень этим горжусь, — с улыбкой произнес я.
— Знаешь, Ли, у твоей прабабки были несколько м-м… э… своеобразные способы достижения цели, — с некоторым трудом подбирая слова, промямлил папа.
— Ты хочешь сказать, морду била? Ну, если другие методы не работают, а этот дает нужный результат, то почему бы его и не применять. Пока она была жива, дела в имении шли хорошо. Уведомляю всех, что беру под контроль все дела в поместье, и в случае необходимости, буду обращаться к проверенным бабушкиным методам, — на полном серьезе продекларировал я.
Мой внешний вид худющей и мелкой девочки совершенно не вязался со словами. Все рассмеялись. Я же, опираясь руками на стол и слегка наклонившись вперед, серьезно, почти отчеканив, произнес:
— Вы будете сильно удивлены, если все же захотите проверить степень воздействия бабушкиного метода. Запомните! Я не остановлюсь ни перед чем, но имение будет приносить доход и у нас с сестрами будет приданное, а братья получат возможность сделать карьеру.
То ли убежденность в голосе, то ли предлагаемая перспектива понравилась, но все смеяться прекратили. Обдумав немного, все пообещали свое содействие на данном пути.
С этого дня все зажужжали и забегали. С раннего утра и до позднего вечера все время было расписано между учебой и тренировками.
Труба зовет.Идем в походНа битву с бедностью.Вперед.
Немного освоившись в этом мире, я попросил Магистра передать указание управляющему прислать несколько мальчиков 14–16 лет. Желательно, чтоб были сиротами или младшие в семье, смышленые и хорошо бы, если бы знали грамоту. На следующий день десяток парней ожидало меня в хозяйственном крыле замка. Передо мной стояли оборванные, грязные и худые пацаны, исподлобья зло зыркающие на меня.
— Эй, управляющий, ты что им наплел? Чего это они на меня зверем смотрят? И почему они такие грязные? Ты что ж их ползком по оврагам до замка гнал? — не глядя на управляющего, я задавал вопросы, прохаживаясь вдоль нестройного ряда замарашек и всматриваясь в лица.
— Проясняю ситуацию. Моя семья собирается вводить некоторые изменения в управлении поместьем. Придется много, далеко и надолго ездить. Для этого мне нужна охрана, — говоря свою речь, я внимательно следил за выражением их лиц, стараясь не пропустить ни одного изменения.
— Мы согласны — нестройным хором проблеяли парни, радостно улыбаясь.
— Мальчики, вы не поняли. Мне нужна охрана, а не стадо баранов, — ехидно произнес я.
— Посмотрите на себя — чтобы из вас сделать охранников, придется много трудиться. Вы должны будете изучать письмо и чтение, учить счет, законы страны, правила торговли, и много других вещей. Тренироваться и учиться придется по 16 часов в день без выходных. Жить будете в пристройке к казарме, — по мере того, как я говорил, их лица постепенно вытягивались.
— Кто не будет прилежен или не сможет выдерживать такой темп, будут отосланы назад. Мне слабаки за спиной не нужны. И последний важный штрих — учиться придется все свободное от заданий время, независимо от того, сколько лет вы уже тренируетесь. А теперь, те, кто готов тяжело трудиться, шаг вперед. — Я даже сбился с дыхания, говоря такую длинную речь.
Девятеро из десяти шагнули вперед. А последний, хоть и хотел бы присоединиться, но был единственным мужчиной в доме при шести женщинах. Я решил оставить всех согласившихся, слабые и нерешительные в процессе отсеются.
Два следующих дня парни обустраивались: набивали сеном матрасы, мыли стены, окна и полы в комнате, где должны будут жить, сами мылись, стриглись, перешивали из старых платьев моих отца и братьев что-то более подходящее на себя…
Выстроенные через два дня ребята выглядели намного лучше.
— Тренировать вас буду лично, — четко проговорил я, отслеживая реакцию.
Все заулыбались, зашушукались, переминаясь с ноги на ногу.
— Вы не смотрите, что я мелкая и худая. Вам, чтоб умаяться, хватит.
Парни заржали во весь голос. Ну, ну… Смеется тот, кто смеется последний.
— Выйди из строя, — ткнул я в одного из найболее неуклюже выглядящих.
Парень в развалочку медленно побрел ко мне.
— Обратите внимание на то, как он выглядит. Переваливается как пьяная утка, а на его осанку вообще без сез не взглянешь, то ли кривой, то ли горбатый, — с умешкой ткнул пальцем в эту несуразную фигуру.
Все заржали еще громче и стали тыкать в вышедшего пальцами. Тот зло посмотрел на меня и покраснел.
— Не поняла, вы чего смеетесь?! Вы считаете, что выглядите лучше? Х-ха!!! И еще раз — Х-ха!!! Такие же горбатые и кривые! — грозно выкрикнул я.
Все замолчали и опустили глаза. Отправив вышедшего парня на место, я прошелся вдоль строя.
— Вы все здесь на чучел похожи. Мне же нужны подтянутые, крепкие воины, с которыми на люди не стыдно выйти. Для этого вам прийдется работать, работать и еще раз работать… И когда-нибудь из вас получиться что-то приличное. А теперь о правилах, которые вам прийдется соблюдать, если хотите на меня работать, — сообщил я этому сборищу беспризорников.
— Правило первое — молчание. Вы должны меньше болтать, как между собой, так и со слугами и родственниками. Советую лишь кратко и четко отвечать на вопрос, обращенный лично к вам. Со всеми проблемами обращаться ко мне, так же кратко и четко.
— Правило второе: запрещено явное и бурное выражение эмоций, и смех в том числе, можно только слегка улыбаться.
— Правило третье: беспрекословное и быстрое выполнение всех моих приказов.
— Правило четвертое: запрещена так называемая любовь. Влюбленный осел ничего не замечает и ни о чем, кроме предмета своей любви, не думает. Такой идиот в команде, идущей на дело, может угробить всю команду. При первых признаках влюбленности, замеченный в этом должен будет уйти из команды, или будет изгнан. Каждое нарушение будет записываться. Первый месяц вам дан на привыкание, но те, кто к концу этого срока соберет более двадцати нарушений, будут отчислены и отосланы в деревню.
