Имажинали (сборник) (ЛП) - Таннер Рашель
— Иными словами, этот автомат служит у вас манком, как для животного. — Теперь мой черед иронизировать. Он бы хотел заставить меня поверить в благородство своих намерений, но я-то вижу лишь беспринципного старика, который держит за решеткой фею исключительно ради своего мизерного личного удовольствия!
— Скорее условным знаком между нами, если не возражаете. Вот почему я торопился с починкой автомата, не решаясь выпустить ее из клетки. Вы меня представляете в нынешнем моем состоянии, бегающим за ней с сачком для бабочек? Что ж, оставьте нас теперь! Мой камердинер ждет вас у кареты. Он передаст вам ваши деньги. Вы увидите, что я могу быть очень щедрым. — Без сомнений, цена за мое молчание.
Граф поднимает со стола подсвечник и медленно водит им по воздуху в поисках тени на стене. Вскоре он ее замечает. Фея обнаруживается рядом с автоматом, всего в нескольких сантиметрах над столом. Она держится в воздухе неподвижно, только быстро взмахивают ее крылья. Фея расставила руки, словно собирается подхватить фарфоровую девочку в том невозможном случае, если та упадет. Да она дурачится! Граф протягивает одну руку ладонью вверх и осторожно подводит ее под миниатюрное создание. Фея тотчас же снижается и приземляется на нее. Потом старик, хромая еще сильнее, добирается до клетки, держа ладонь в воздухе плашмя. Он проносит ее сквозь дверцу железного обиталища, оставляет на мгновение внутри, затем вынимает ее и снова запирает клетку ключом. Для меня это чересчур.
— Вы держите ее в плену, — сухо говорю я.
— Мне это видится иначе, но в любом случае я не обязан перед вами оправдываться. Уходите, говорю вам!
— В таком случае я забираю автомат. И речи не может быть, чтобы фирма, основанная моим отцом, стала соучастником вашего преступления. — Я немедленно подхватываю упомянутый предмет, который только что закончил наигрывать мелодию, и кладу его в свой саквояж с только что собранными инструментами. Экипаж графа уже выедет за стены поместья, прежде чем он, при его хромоте, сумеет добраться до крыльца — по крайней мере, если ему придет в голову безумная идея попытаться меня остановить.
— Однажды вам все равно придется задуматься о смерти, месье граф. Что станется с вашей феей, которую так долго лишали свободы?
Я не оставляю ему возможности мне ответить и спешу покинуть замок. То-то он сейчас ужасно разгневается! Как только я оказываюсь в экипаже, камердинер трогает лошадь, и мы быстро оказываемся за пределами парка. Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза в поисках толики душевного покоя. И в тот же миг вижу медленно раскачивающуюся тень феи на стене, а потом ту же тень, садящуюся на протянутую руку старика. Все кажется настолько нереальным! Что же теперь будет? Старик слишком дорожит своей феей, чтобы позволить ей чахнуть в клетке, и если я сохраню в тайне ее существование, он, конечно, не будет пытаться вернуть свой автомат. Так что, полагаю, его камердинеру придется научиться пользоваться сачком для ловли бабочек, а выходы из клетки сократятся — во всяком случае до тех пор, пока он не найдет музыкальной шкатулки, играющей ту же мелодию.
Вечером я ем без аппетита и являю собой крайне безрадостную компанию для своей жены, которая вынуждена терпеть мои раздумья до самого отхода ко сну. Мои мысли витают далеко. В замке, разумеется. Собственно говоря, я сообразил, что мое вмешательство фее ничем не помогло. Забирая автомат, я просто хотел наказать эту мерзкую личность, но за что? похоже, лишь за то, что он удерживает при себе столь соблазнительное создание, в то время как сам внушает лишь отвращение. Я сглупил; возможно, даже заревновал.
Надеюсь, камердинер не забыл оглядеть карету, прежде чем убрать ее на ночь. Ибо я в конце концов оставил автомат в экипаже, засунув его между кожаных складок сиденья. Вне всякого сомнения, мой уход из замка с фарфоровой вещицей и отказ от нее, оставленной в карете, достаточно тронут старика, чтобы он решился дать своей фее свободу. Я цепляюсь за эту мысль, и с тем стараюсь не обманывать себя. Я не могу уснуть. Я не желаю засыпать. Я слишком опасаюсь, что, проснувшись, начну сомневаться в реальности этой истории.
Под утро я наконец-то проваливаюсь в короткую дрему и, как это всегда случается, когда я засыпаю только под конец ночи, вижу очень яркий сон, насыщенный глубоким символизмом. Торжественным жестом я обмениваю у графа находящийся у меня ключ от автомата на ключ от птичьей клетки. Я просыпаюсь головой, полной сумбура, но на сердце становится немного легче из-за этого сна, который пришел ко мне, как доброе предзнаменование.
За завтраком, где я чувствую себя гораздо лучше, чем накануне, жена сообщает мне, что ждет ребенка. Наконец-то мы станем родителями.
* * *Со времени моего визита в замок прошло уже несколько месяцев. Три дня назад родился наш мальчик. Он спит в своей кроватке. Мы с его матерью с умилением поглядываем на него. Окно в спальне оставлено приоткрытым. Вдруг я примечаю небольшую тень, на появление которой страстно надеялся с тех пор, как мне сообщили, что в последнее время на некоторых улицах города иногда видели остановившейся карету графа. Скорее всего, я единственный, кто заметил, что каждый раз карета оказывалась возле дома, где только что родился ребенок. С тех пор я не терял надежды.
Фея стоит на столбике колыбели. Мне даже кажется, что я вижу какие-то отблески на ее маленьком силуэте. Неужели ее тельце потихонечку вновь проявляется в нашем мире? Моя жена, которой мне пришлось рассказать о своем невероятном приключении в замке, тоже заметила тень. Мы молчим и стараемся не шевелиться. Мы просто радуемся тому, как маленькая фея одаривает пожеланиями нашего ребенка. Это длится недолго, а затем тишину прерывает позванивающая мелодия колыбельной, слышанная мною в замке, и на этот раз она доносится до нас с улицы. Маленькая тень исчезает со стены, и блики над колыбелью пропадают. Я встаю, чтобы прикрыть окно. Там, на улице, отъезжает карета графа. Через окно кареты мне видны только руки старика и клетка на его коленях. И мне кажется, что он оставил ее открытой.
Пьер Бордаж
авТОМат
«Моя фея», — частенько говаривал он.
Ему и в голову не приходило, насколько он был прав.
Я была настоящей феей. Он этого не знал. И никогда бы не узнал. Если бы я нарушила свою клятву, то присоединилась бы к легиону своих сестер, обреченных вечно скитаться по темным мирам. Величайшее несчастье для феи — влюбиться в смертного, много раз говорила мне фея-крестная. И я влюбилась в смертного — к своему величайшему несчастью. Мне запрещалось открывать ему свои секреты, пользоваться магией, пока я живу рядом с ним, и так или иначе вмешиваться в его судьбу.
Я должна была вести себя как смертная. Пусть даже я не старела.
А он старел. С пугающей скоростью. Меньше чем за три года он располнел, все меньше походя на человека, который меня увлек. Друзья — его друзья, которых мы время от времени принимали в гости, — уверяли его, что ему повезло с женой, которая не меняется, такой же красивой, как всегда, такой же молодой, такой же сияющей, как всегда; от комплиментов он гордо надувался, они грели его самолюбие. Со временем различия все сильнее бросались в глаза и в конце концов привели бы к непреодолимым трудностям. Может, я и молодая фея в свои шесть веков по земному времени, но я знаю, как человеческая раса, столкнувшись с необъяснимым, может полностью терять рассудок. Я видела, как пытают и сжигают на площадях мужчин и женщин только за то, что они заключили договор со стихийными силами — а ведь они такие драгоценные союзники; я видела, как целые народы гибнут из-за путаных препирательств о границах, ресурсах и религиозных обрядах.
И все же человечество необъяснимо притягивало меня. Крестная говорила, что все похожие на нас феи так или иначе ощущали странное увлечение вульгарными и вздорными существами, которые делят с нами планету. Действительно ли мы ее делим? Мне и моим сестрам становится все труднее залечивать раны, нанесенные нашей Матери человеческой расой.
