Темные числа - Зенкель Маттиас

– Лучше не спрашивай. – Лёша выдохнул сигаретный дым, затянулся снова и только потом ответил: – Сначала Елена Андреевна все уши мне прожужжала об апокрифах пророка Сахарова. Потом этот прибалт захотел узнать, подслащиваю ли я чай, а один такой маленький тощий все восторгался тортом Сахарова. У меня все время было чувство, что они пытаются меня заставить говорить о голодовке. Ну, я и свалил…

– Так ты даже не прочитал свой рассказ?

Лёша опустил взгляд. Соня погладила его по волосам, и он закурил новую сигарету.

– На лестнице я еще повстречал Веню. Он тоже шел в клуб и в виде исключения был совершенно трезвым. Жалкое зрелище! Он рассказал, что в армии служил кочегаром в штабе. Поскольку угля не хватало, ему приходилось пускать в ход все, что горит, под конец даже библиотеку. С тех пор он каждый день пишет хотя бы одно стихотворение, восстанавливает баланс. Он дал мне парочку с собой, там есть гениальные вещи! Нам надо бы использовать возможность, ну, вы понимаете…

– Сделать несколько копий на машинке?

– Лучше напечатать! Я видел тут полностью укомплектованный домашний компьютер, – воскликнул Паша.

– Выбрось из головы, – осадила его Ира. – Нужен пароль.

– Вот тебе и на, – пробормотал Аркадий. Он намотал обрезанную ленту на катушку и закрыл корпус кассеты.

– А на чем же ты здесь пишешь? – спросил Лёша.

– Она печатает на маминой портативной машинке, – объяснила Соня. – «Таким образом, наша голубушка, принимая во внимание диалектически обоснованные потребности, изображает взаимодействие технического и социального внешнего мира, чтобы соответствовать объективным закономерностям общества».

– Плохие анекдоты еще никогда не утешали русского человека!

Ира снова задернула шторы, и крабы засветились неоново-зеленым цветом. Закрутилась починенная кассета. «Ravel the world and the seven seas, everybody's looking for something», – сообщила певица, ей вторило хриплое дыхание Лёши.

Новотмутараканский район, 1987 год

Ира скользнула на веранду и услышала негромкое клацание. Двухстворчатая дверь в кабинете Виталия была открыта. Над экраном телевизора беззвучно мигали титры «Служу Советскому Союзу». Виталий сидел за письменным столом и двумя пальцами стучал по клавиатуре компьютера. На экране Ира разглядела элементы подвижного пазла, состоящие из крупных точек, которые двигались в такт ударам по клавишам – дергались то вверх, то вниз, то в стороны и наконец замирали в новом положении. В итоге, наверное, получится изображение вареного омара… или это карта местности?

Виталий нажал клавишу, и пазл исчез с экрана. Виталий прищурился, обернувшись к Ире, и буркнул:

– Захотел расслабиться.

Ира покачала головой, о чем сразу же пожалела. Мерзкий водочный перегар, казалось, проникал сквозь глазные яблоки и диафрагму.

Виталий равнодушно воспринял страдальческое выражение на лице Иры, прислушался: с севера приближался вертолет – «Крокодил», если слух его не обманывал.

– Накинь что-нибудь, – сказал он.

Так незаметно все менялось.

Вертолет сел на берегу озера, взвихрив пыль до крон деревьев. Заблеяли овцы, а когда мужчина в форме начал подниматься по тропинке, в соседском саду залаял Шарик. Тощий, как щепка, офицер штаба нес два кожаных портфеля и стопку газет. На крыльце он споткнулся о брошенного пластмассового пуделя и выронил газеты. Стопка веером разлетелась по полу: «Пе-Пере-Пе-Перестройка» – новости с совещаний Верховного Совета СССР заполонили первые страницы. Офицер быстро собрал газеты и, тяжело дыша, вошел.

– Не спеши, не спеши, Ваня, потихоньку, – приветствовал его Виталий. – Или ты запланировал сегодня освободиться раньше на полминуты?

– Был приказ доставить незамедлительно, – ответил офицер и, раскрыв бордовый портфель, протянул Виталию опломбированную стальную кассету.

Виталий причмокнул. Он кивком велел офицеру положить коричневый портфель и газеты на комод и повернулся к Ире:

– Иришка, ангел мой, принеси Ване выпить!

– Не стоит беспокоиться, товарищ генерал-полковник, – возразил офицер для проформы. – Вертолет для вас подан.

Виталий отмахнулся от возражений, а Ира снисхождения не получила.

Дверь бункера закрылась: Виталий остался один. В помещении командного пункта стоял стул, сейф и компьютерный терминал, на стене висел телефон. Виталий положил стальную кассету на сейф, кинжалом снял пломбы. Согласно инструкции он вынул из кассеты все двадцать восемь конвертов и убедился, что они не вскрыты. На каждом была напечатана одна большая буква; Виталий разложил конверты в алфавитном порядке. Сколько исторических моментов складывалось из рутинных действий, привычных ежедневных вещей? Виталий сел, вставил в терминал ключ, выждал. На экране появилось точечное изображение: избушка на курьих ножках вращалась вокруг своей оси. В избушке не было ни окон, ни дверей, но всякий раз, когда она на мгновение переставала вращаться, в нижней части экрана он видел окно ввода.

Зазвонил телефон. Виталий снял трубку, повторил: «Один, восемь, три, семь… голубой… Пэ». Потом еще некоторое время слушал и со словами «сделаем, Константин Иванович, не сомневайтесь» положил трубку.

Вернувшись к сейфу, он установил в нужное положение четыре диска кодового замка. Вынул голубой конверт из верхнего ящика, вскрыл. Оттуда выпала карточка с семизначным кодом. Как только Виталий ввел код и нажал клавишу подтверждения, желтые ножки избушки подломились, она рухнула. Пальцы рассыпались, превратившись в пиксельную золу. В нижней части избушки появилась запертая дверь, а с краю экрана – новое окно ввода. Виталий открыл конверт с буквой «П». Пальцы снова застучали по клавиатуре, за двенадцатым знаком последовал удар по клавише ввода. Изображение дернулось, застыло. Виталий выругался, стукнул по корпусу терминала: дверь избушки тут же распахнулась. Внутри висел компьютерный терминал, на экране призывно мигал значок ввода. Виталий установил указатель мыши в поле ввода, набрал последовательность команд и занес руку, словно пианист на концерте перед заключительным аккордом…

От одной узловой станции к другой, пакеты данных в считаные секунды долетали до самых удаленных пунктов сети, а устройства сопряжения тут же передавали их модулям управления, которые по всей стране запускали двигатели, заставляли вращаться шестеренки и мощные валы: перестройка началась.

Дуплекс XII-3

Москва, 1987 год

«Горит, что ли? На таком можно потерять несколько драгоценных очков». Дюпон пришел в себя, задыхаясь. Встать он не смог. Позвоночник отказывался служить, может, пострадал, когда Дюпон без чувств рухнул на пол. Руки и ноги словно налились свинцом (чувство, которое он испытывал только в кошмарах, когда пытался бежать от страшного Краконоша или разъяренного отряда, но не мог ни сдвинуться с места, ни пошевелить хотя бы пальцем).

От дыма слезились глаза, легкие раздирало. Когда он, кашляя, перевернулся на полу, записная книжка выпала из-под ремня, и это помогло: Дюпон со стоном разогнулся. Он чувствовал себя так, словно когти впились в виски, проникнув в мозг. Он заставил себя открыть глаза, прижал сгиб локтя ко рту и носу. Огонь с носков, висевших над обогревателем, перекинулся на деревянные счеты и подбирался к лотерейным билетам. На полу рядом со стопками газет пузырился расплавленный капрон – все, что осталось от черного и разноцветного халатов. Больше никаких следов Кёни и Сирины. Вместе с ними исчезли его шапка и сумка на ремне. Кошелек не взяли, для этого пришлось бы перевернуть Дюпона. Дышать становилось все труднее. Языки пламени уже пожирали журналы на верхней полке, лизали потолок и оконные рамы. Стекла покрылись копотью. Дюпон схватил записную книжку и выбрался наружу.

Его тут же бурно поприветствовали два весьма подозрительных персонажа.

– Рабочий день окончен, стахановец, пора и отдохнуть, – донеслось из мехового кокона.