Вера Чиркова - Женись на мне, дурачок!
— Нет. Все слуги давно у меня работают, а племянник живет с родителями, — не преминул припомнить мою подозрительность обиженный за прошлое купец.
— Ладно. Кто пойдет за повозкой? — соглашаюсь я.
Все равно у меня пока нет лучшего выхода.
К своему дому мы подъехали, когда уже поблекли на небе звезды и уплыла за горизонт апельсиновая луна.
Чуткий Нират немедленно приоткрыл ворота, и мы спешно, как мыши, прошмыгнули в узкую щель. Показываться в таком виде соседям или разносчикам продуктов равнозначно потере всякого авторитета.
Во дворе сразу сворачиваю к зимней веранде, превращенной язвой в баню. Неважно, есть там горячая вода или нет, быстренько умыться и рухнуть в постель — это все, на что еще остались силы.
Худенькая фигурка стоит посреди ковров и занавесей, вслушиваясь в доносящиеся с улицы звуки.
— Лайли? Ты что тут делаешь? А… где твои служанки? — растерялся я от неожиданности.
— Спят, — отмахнулась она, с надеждой и болью вглядываясь мне в лицо. — Ну?
— Нашли, — преувеличенно бодро киваю я и ловлю рванувшуюся девушку за руку: — Да не беги! Его с нами нет. Он… на бандитов напоролся, теперь должен немного полежать. Но все будет хорошо… Лайли! Ну что ты? Ну перестань… Вдруг войдет Рудо и увидит, что его невеста обнимает другого мужчину… что он подумает?
— Ничего не подумает, — ворчливо сообщил голос язвы. — Я тебе горячую воду принес. Иди сюда, моя птичка. Пока он умывается, мы попьем на кухне чаю и я все сам тебе объясню.
Глава 13
— Господи-ин… — в который раз терпеливо тянет голос Саркина, и я еще сильнее натягиваю на голову покрывало.
Вот же настырный. Да помню я, что нужно вставать, говорил ты уже. Минут пять… или десять назад…
— Господи-ин…
Уволю. Вот проснусь и уволю ко всем чертям. Надоело. Хорошие слуги не стоят с утра пораньше у господ над головой и не ноют заунывными голосами.
— Джиль, вставай! — добавляет мне решимости уволить всех разом бодрый голос язвы.
— Встаю, — соглашаюсь я, не открывая глаз.
Даже во сне твердо зная, что этого лучше не сердить. Что-то он такое может сделать… сейчас вспомню…
— Учти, ты сам просил!
Как-то мне не нравится его тон… И интуиция подсказывает, что игнорировать его не стоит.
— О чем просил? — не открывая глаз, сажусь, опускаю ноги на пол и трясу головой.
— Полить водой.
— Водой? — Глаза от возмущения распахнулись сами.
Не мог я такого просить, терпеть не могу этот варварский метод! Просто ненавижу! И будить меня таким способом не просто нельзя, а крайне опасно. Потому что, еще не до конца проснувшись, я плохо контролирую свою реакцию. И могу от ярости бросить в обидчика все, что найдется рядом. А с моей меткостью…
— Дай сюда, — отбираю у этой довольной рожи простую медную кружку и с удовольствием делаю несколько глотков.
Ух, какая холодненькая!
— Я предупреждал, чтобы ты на самом деле не вздумал даже капнуть? — потянувшись за одеждой, серьезно спрашиваю язву, и он так же серьезно кивает головой.
— Да.
— Так повторяю еще раз, я не шутил.
— Знаю, — уже прикрывая за собой дверь, сообщил Рудо и окончательно исчез.
Поспать, что ли, еще пару минут? Однако оглянувшись на смятый подголовный валик, чрезвычайно неудобную часть местных постелей, отчетливо понимаю — процесс пробуждения зашел слишком далеко.
И уже через полчаса, наскоро выпив чаю и облачившись в новый шелковый халат, подпоясанный алым платком, стою в толпе таких же невыспавшихся бедолаг перед воротами ханского дворца.
Останский этикет предписывает всем просителям, посетителям и придворным лизоблюдам являться к открытию ворот, если они хотят выказать хану свое уважение.
Само собой, никакого уважения дорвавшемуся до власти мальчишке я выказывать не хочу, но отступить от этикета не могу. Если собираюсь хоть что-то тут разведать.
Не успел я решить, что буду говорить стражникам, если меня вдруг начнут расспрашивать о цели визита, как ворота бесшумно распахнулись и ожидающие плотной толпой рванули внутрь.
И я, естественно, вместе с ними, реакция у меня всегда была хорошая. Хотя сразу и не понял, куда мы бежим.
Впрочем, какая разница куда? В таких случаях главное — не отрываться от завсегдатаев.
Но по мере продвижения все-таки вник, что несемся мы в ханский дворец. Немного освоившись, на всякий случай выдвигаюсь в середину толпы. Вдруг там пропускают только определенное количество?
Вот и бегу себе, а по пути заинтересованно рассматриваю достопримечательности, поскольку оказалось, что я в значительно лучшей форме, чем большинство аборигенов. И вполне могу наслаждаться окружающими красотами, нисколько не сбавляя скорости.
Ну что бежим мы по главной аллее дворцового парка, мне даже догадываться не пришлось. Это я еще в Этавире знал, даже изображения парка видел. Но на тех рисунках не проглядывало утреннее солнышко сквозь резные листья редких деревьев и кустарников, свободно разбросанных по ухоженным лужайкам. И одуряюще не пахли сотни роз всевозможных цветов и оттенков. И не пели, не чирикали и оголтело не орали в ажурных клетках экзотические птицы.
Только одно портило впечатление — сопящие, покрасневшие лица несущихся рядом останцев. Да и не только останцев, вон тот господин в ядовито-зеленом халате, расшитым шелком и бисером, явно из Сарина, а его поджарый сосед, скорее всего, с жемчужных островов. Слишком уж он смугл и курчав.
Аллея наконец закончилась, и мы побежали по широким мраморным ступеням парадного крыльца. Ну тут я мог бы обогнать всех, но не стал, решив на первый раз просто понаблюдать. Если нужно будет, обгоню завтра.
На самом верху лестницы нас встречает надменно сложивший руки на животе человек в вышитой золотом тунике. Выглядит она впечатляюще, но означает всего лишь должность младшего помощника ханского советника.
— Бергай-али, ты сегодня в седьмой раз оказался первым, и удостаиваешься визита в кабинет советника, — важно изрек он и, неспешно повернувшись, потопал к высоким распахнутым дверям.
Человек, к которому была обращена эта речь, гордо рванул за ним, а следом с унылыми лицами поплелись все остальные. Разумеется, я шел вместе с ними, упорно пытаясь понять, по каким приметам чиновник определил это первенство. Если на последнюю ступеньку одновременно с избранным ступило не менее пяти человек.
А мы тем временем оказываемся в просторном первом зале, построенном именно для ожидающих посетителей и встречи различных делегаций. По местному обычаю, периметр обнимает вереница широких низких кушеток, украшенных горами ярких подушек. Между ними оставлены только проходы к застекленным дверям на широкую террасу, по которой фланируют стражники. Посредине зала на устланном коврами возвышении стоит самый большой диван, и на нем высится самая большая гора самых красивых подушек.
Все ясно, там будет лежать кто-то главный. И, поскольку это точно не я, смело плюхаюсь на понравившийся мне диванчик у прохода на террасу. Не думаю, что мне что-либо грозит в этом месте, но привычку держать в запасе пути отхода преодолевать в себе не собираюсь.
Устроившись поудобнее, начинаю наблюдать за остальными. И с запоздалым огорчением понимаю, что диванчики занимают вовсе не по наитию, а по какому-то сложному расчету. О котором я не имею ни малейшего представления. Ничего не было об этой тонкости в переданном мне свитке. Да и Ештанчи, много поведавший о дворцовых нравах, ни одного слова на эту тему не сказал.
Какой-то откормленный господин остановился возле занятого мной дивана и возмущенно запыхтел, посверкивая на меня заплывшими глазками. Видимо надеясь разбудить этим мою совесть. Напрасно старался, я даже глазом не моргнул. Из этой неприятной ситуации нет достойного выхода, но самый неверный — встать сейчас и покорно уступить ему место. Все. Потом можно хоть самые невероятные чудеса тут показывать, тебя запомнят как человека, которого в первый же день турнули с чужого дивана.
Не дождавшись от меня никакой реакции, толстяк с несчастным видом оглянулся на распределяющего места помощника, но тот уже прошел дальше, показывая следующим просителям их диваны. Все те, кто к этому моменту уже устроен, с нездоровым интересом наблюдают за метаниями моего соперника, с удовольствием ожидая разрешения конфликта. Хм. А вот с развлечениями, по-видимому, тут туговато. Остальные посетители редеющей толпой бредут следом за помощником, не обращая внимания на то, что творится сзади.
Через несколько минут, закончив распределение мест, чиновник важно возвращается назад и внезапно натыкается на покрасневшего и расстроенного толстяка. Мне не слышно их переговоров, зато прекрасно виден результат. С высокомерно поджатыми губами помощник разворачивается в мою сторону, а толстяк, победоносно улыбаясь, семенит сзади.
