Сергей Панарин - Барабан на шею!
Белоснежка попробовала ответить ударом на удар, но не преуспела.
– Ты отнял мою магию! – взвыла она, буравя Колю ненавидящим взором.
Она схватилась за талисман, болтающийся на шее, и прокричала:
– Дункельонкель, взываю к тебе!
По зеркалу, стоящему у стены, пробежала алая рябь, и из него, как через дверь, шагнул белый старец.
Он напомнил Лавочкину одновременно негодяя Билла из фильма «Убить Билла» и Гендальфа из «Властелина Колец».
– Дружище Всезнайгель! – мягким голосом произнес Дункельонкель, небрежным пассом вызывая водный поток на горящую Белоснежку. – Сколько лет…
Солдат тут же пожелал, чтобы Дядюшка Тьмы застыл на месте. Увы, знамя растратило свой потенциал на атаку Марлен и снова не действовало. «Замри! Замри! Замри!» – мысленно заклинал врага Коля. Он был похож на ковбоя, нажимающего курок незаряженного пистолета.
Черт вызвал огненный смерч на голову старца. Пламя погасло, едва успев зародиться.
– Аршкопф, Аршкопф, я тебя знаю! – Дункельонкель погрозил пальцем бесенку.
Тот заверещал в бессильной злобе: черт, чье имя известно, не может причинить знатоку никакого ущерба.
– Откуда? Откуда ты его выведал? – пропищал бес.
– Мои слуги схватили одного изворотливого эльфа, который под страхом смерти рассказал много любопытного. И о тебе, Аршкопф, и о том, как ты, Николас, запортил поле разруби-любые-путы, и еще о массе вкусных фактов… Кстати, сгинь, нечистый.
Черт виновато оглянулся на лежащего Дубовых и растворился в воздухе.
Марлен встала за спиной Дункельонкеля.
Лавочкин прошел к Палванычу, присел. В груди прапорщика, чуть ниже левой ключицы, зияло обугленное отверстие величиной с рублевую монету. Пульс нормальный. Дубовых потерял сознание от болевого шока. Хельга ворочалась рядом. Наконец ей удалось сесть.
– Жалкое зрелище. – Глава Черного королевства покачал головой. – С кем тебе приходится работать, старина Тилль? Моя милая изменница Страхолюдлих… Пара незадачливых иномирцев… Стыдоба.
– Грех жаловаться, – улыбнулся Всезнайгель. – Тебе приходится значительно труднее, раз ты вербуешь членов моей семьи.
– Впрочем, на Хельгу у меня тоже остались планы… Графиня! Помнишь ли клятву, данную мне в юности? Кровью скрепленное обещание служить мне, приходя на мой зов? Это сильное заклятие, золотко мое… Попрощайся с друзьями, ибо ныне призываю тебя: «Во имя Тьмы, служи мне, как обещала!»
Дункельонкель сделал витиеватый пасс рукой.
Побледневшая до синевы Хельга вздрогнула, но осталась на месте.
Чему сама удивилась не меньше Дядюшки Тьмы.
– Не раздувай щеки, Дункель, – сказал Тилль. – Ты потерял власть над ней.
Повелитель Черного королевства разочарованно цокнул языком.
– Хитер, хитер ты, давний враг мой… Кстати, Николас! – окликнул он Лавочкина. – Мне нужно поблагодарить тебя дважды. Прежде всего, спасибо, что нашел мою казну. Письмо Белоснежки с этой новостью весьма меня порадовало. Сокровища были весьма кстати. На них я купил новые отряды послушных солдат. И тут я говорю тебе спасибо второй раз. Сумасшедший Улькхемикер создал новое поколение бойцов из твоей плоти и плоти моей дорогой Марлен.
Зеркало за спиной Дункельонкеля снова подернулось алым муаром, и в нем возникло изображение заснеженного поля с речкой и руинами замка. Рядовой узнал в этих развалинах Мраморшвиммер. От речки к замку маршировали ряды солдат. Каждый был копией Лавочкина.
Колина икра мгновенно зачесалась. «Почему молчит Тилль? – недоумевал парень. – Почему не наносит удара? Неужели он слабее?..»
Присмотревшись к своим клонам, солдат заметил в их облике еле заметные черты Белоснежки. Наверное, при бегстве от Улькхемикера стоило прихватить кусок своей плоти.
Повелитель Черного королевства развеял чары, зеркало «погасло».
– Как видите, мои войска перешли границу Дробенланда. Я завоюю все королевства по порядку. И вы ничего не сможете этому противопоставить. Сюрпризы только начинаются. И знаешь, Николас… Я предлагаю тебе сделку. Ты мне нужен. А я нужен тебе. Ты же хочешь домой? Конечно… Предлагаю путь в твой мир в обмен на кое-какую информацию…
Тем временем Лавочкин пробовал разбудить знамя. Оно не откликалось даже на самые пустячные желания.
Часы, висевшие над зеркалом, стали отбивать двенадцать ударов. Наступала полночь.
Неожиданно Колю скрутила судорога. Он перевалился через Палваныча и начал кататься по полу. Солдата терзала острая боль. Она была везде.
Всезнайгель, Дункельонкель и Марлен уставились на извивающегося солдата.
Лавочкин начал меняться: грудная клетка расширилась, ноги укоротились, коленные сгибы словно вывернуло, пальцы рук сжались, кисти превратились в лапы, ногти – в когти. Непереносимая боль пронзила голову. Стремительно трансформировался череп: удлинялись челюсти и росли мощные зубы. Тело покрылось шерстью.
Парень закричал, не в силах терпеть спазмы. Он ползал, катался, спина выгибалась коромыслом. Коля изодрал одежду в клочья, но знамя не повредилось, соскользнув с торса рядового.
Перед его глазами носились красные всполохи. В моменты странного просветления Лавочкин успевал ухватить особым зрением остальных людей: уверенное зеленое свечение исходило от Всезнайгеля, мутное грязное сияние испускала Марлен, а Дункельонкель был чернее черной дыры – он поглощал энергию, скручивая ее в тугой темный вихрь. Краешком сознания солдат отметил, что и Тилль создал в себе запас энергии. А еще стало ясно: колдуны готовы в любую секунду начать бой. Колю захлестнула новая волна боли, и он забыл о видении.
С двенадцатым ударом часов судороги прекратились, пытка закончилась. Солдат вскочил на четвереньки.
– Вот так сюрприз! Да-да, полнолуние же, – улыбнулся Дункельонкель, глядя на серого волка. – Наш пришелец еще и оборотень! Эй, Хельга!
Страхолюдлих подняла голову.
– Признайся, ведьма, это работа твоих гномьих родственничков, или ты сама способна обращать укусом? Сила Страхенцверга – штука мощная… Кто тебя укусил, Николас?
«Маленький ревущий гномик… Палец…» – пронесся обрывок мысли в мозгах волка Лавочкина.
Оборотень чувствовал вселенскую злость. С каждым новым вздохом Коля все больше и больше становился волком. Парень, рядовой, человек – ушел. Сейчас в сером мощном теле жил зверь. Зверь, которого только что мучила адская боль и перед которым стоял Враг.
Хотелось ворчать – зверь глухо ворчал. Враг излучал опасность – шерсть на загривке волка встала ершом, шкура как бы стянулась на темени, он ощерился и присел, готовясь к прыжку.
Дункельонкель понимал язык звериного тела. Распознав угрозу, он запустил в оборотня смертоносным заклинанием. Тилль был начеку: отвел заклятье от друга, но раскрылся сам. Это устраивало противника. Дядюшка Тьмы нанес удар по Всезнайгелю. В миг, когда колдуны сосредоточенно боролись и черный смерч взламывал последний зеленый оборонительный заслон, выстроенный вальденрайхским магом, оборотень прыгнул.
Прыжок был изящен и смертоносен. Игру подпортила Марлен. Она потянула своего повелителя назад, выводя его из равновесия. Волк врезался в грудь падающего навзничь Дункельонкеля. Глухо захрустели кости. Дядюшку Тьмы отбросило на Марлен, и они покатились по отполированному полу прямиком к матовому зеркалу.
В противоположном конце зала черный смерч добрался до Всезнайгеля и швырнул его об пол.
Дункельонкель и Белоснежка влетели в зеркало, но оно не разбилось, а приняло их внутрь – портал, через который пришел Дядюшка Тьмы, все это время оставался открытым.
Разъяренный оборотень коротко рыкнул и устремился за беглецами. Колины глаза горели красным. Он подскочил, намереваясь впрыгнуть в зеркало, но за считанные мгновения до касания лапами поверхность разгладилась, прояснилась, и волк узрел свое отражение. Потом два хищника столкнулись, и один из них рассыпался на мелкие осколки.
Лавочкин ударился о стену. Несколько осколков впились в шкуру, посекли морду, бок.
Кто-то другой плюхнулся бы кверху лапками и сдох. Но не оборотень. Зверь взвизгнул, вскочил на ноги, встряхнулся, избавляясь от осколков, и медленно пошел к Тиллю, Хельге и Палванычу. Волк хотел крови.
Страхолюдлих сжимала прапорщика в объятьях. Всезнайгель сидел, держась за кровоточащую рану на виске. Колдуна покачивало.
Оборотень угрожающе зарычал. Инстинкт охотника подсказывал ему, что сидящий самец представляет большую опасность, нежели слабая самка, обнимающая раненого. Следует разорвать самого сильного.
Пригнувшись к полу, волк рассчитал новый прыжок.
– Э-э-э, спокойно, – тихо проговорил Тилль. – Ничто человеческое тебе не чуждо.
Всезнайгель принялся читать заклинание, успокаивающее кровожадный норов оборотня:
Вервольф, вервольф… Дай лапу мне,Такую лапу не видал я сроду.Давай с тобой повоем при лунеИ будем долго тем любезными народу.
Ты по-вервольфьи дьявольски красив,С такою милою, доверчивой приятцей.И, никого ни капли не спросив,Как пьяный друг, ты лезешь целоваться…
Агрессия покинула звериный разум Лавочкина. Красная пелена спала с глаз, волк уже не хотел разорвать всех и вся в клочья. Скорее, наоборот: в сердце зверя просыпалась, теплела, разгоралась нечеловеческая любовь к миру, обжигающая бескрайняя любовь…
